Подвальная станция - Черри Кэролайн Дженис - Страница 5

Или… они могут сломать кворум и отправить проект на голосование в Совет Миров. Вся интрига Эмори повиснет в воздухе. Представители гораздо более независимы, особенно большой блок от Сайтиин, в основном состоящий из центристов. Дайте им только запустить зубы в такой сложный законопроект, как этот: не «отшлифованный», не отредактированный Девяткой, и они завязнут в нем на долгие месяцы, требуя внесения изменений, которые Девятка будет отклонять, и снова, круг за кругом.

Пусть Городин еще попытается убедить Экспансионистов задержать голосование. Городин еще определенно не заявил, на чьей он стороне, герой войны, грудь в медалях. Бросить его на них, посмотреть, сможет ли он повернуть их. Если нет, центристы смогут уйти, все четверо. В этом риск большого политического урона, за это придется дорого платить.

Но не смотря на уроны можно выиграть время. Время для контактов с лоббистами, время разобраться, могут ли они потянуть за определенные веревочки, и понять, удастся ли убедить де Франко (когда та появится) быть умеренной. Ведь именно такой она себя объявила — по крайней мере, принять сторону центристов по законопроекту, который так важен для ее избирателей. Она может, может проголосовать за откладывание.

Советники потянулись к своим местам. Последней появилась группа Эмори. Предсказуемо.

Богданович постучал старомодным молоточком.

— Заседание открыто, — сказал председатель и перешел к результатам выборов и официальному подтверждению вступления Людмилы де Франко в должность Советника по Департаменту торговли.

Внесено и поддержано, Катерина Лао и Дженнер Харого. Лицо Эмори ничего не выражало. Она никогда не вносила тривиальные предложения. Скука на ее лице, медленные повороты стила в ее пальцах с длинными ногтями, явное заученное спокойствие при прохождении формальностей.

Без обсуждения. Вежливый формальный круг подтверждающих «Да», официально зарегистрированный.

— Рассматривается следующий вопрос, — произнес Богданович. — Принятие Денциллом Лалом права голоса за сиру де Франко до ее прибытия.

Та же тоска. Другой скучный круг «да», Харого и Лао слегка друг друга поддразнивают, слабые смешки. Городин, Чавез, Тиен никак не реагируют. Эмори заметила это: Корэйн краем глаза видел, как она усмехнулась, поняв их молчание. Стило прекратило вращательные движения. Взгляд Эмори стал теперь другим, острым, когда она взглянула в сторону Корэйна и медленно, слегка улыбнулась так, как это делают, чтобы смягчить случайную встречу взглядов.

Но глаза совершенно не улыбались. Что ты сделаешь? — спрашивали они. Как ты собираешься поступить, Корэйн?

Было не так уж много вариантов, и такому интеллекту, как у Эмори, потребовалось совсем немного времени, чтобы в них разобраться. Во взгляде медленно проявилось понимание, а затем он стал угрожающим, как рапира фехтовальщика. Он ненавидел ее. Он ненавидел все, что она символизировала. Однако, бог мой, иметь с ней дело — все равно, что вести телепатический сеанс: он взглянул прямо ей в глаза, отвечая угрозой на угрозу, и изгибом бровей передал: ты можешь толкнуть меня на край. Но полетим мы вместе. Да, я сделаю это. Расколю Совет. Парализую правительство.

Ее закрытые глаза, ее ласковая улыбка говорили: Хороший удар, Корэйн. А ты уверен, что ты хочешь этой войны? Ты можешь оказаться неподготовленным к ней.

Нежность в его взгляде отвечала: Да. Будет именно так, Эмори. Если ты хочешь кризис именно тогда, когда на повестке дня два таких важных для тебя проекта, ты получишь его.

Она прищурилась, перевела взгляд на стол и обратно, жесткая улыбка, глаза прикрыты. Значит, война. Улыбка становится шире. Ил переговоры. Следи за моими действиями, Корэйн: ты совершаешь серьезную ошибку, если доведешь до открытого разрыва.

Я выиграю, Корэйн. Ты можешь задержать меня. Ты можешь сначала устроить выборы, черт тебя возьми. И на это уйдет больше времени, чем на ожидание де Франко.

— Вопрос об ассигнованиях на станции Надежда, — произнес Богданович. — Первый, по списку, выступающий — сира Лао…

Эмори и Лао обменялись взглядами. Корэйн не мог видеть лица Лао, только ее белокурый затылок: косы, характерно уложенные короной. Без сомнения, на лице Лао выразилась растерянность. Эмори подозвала секретаря, сказала ему на ухо несколько слов, при этом его лицо стало непроницаемым, губы слились в тонкую линию, глаза отражали смущение.

Секретарь подошел к одному из помощников Лао, а тот, в свою очередь, зашептал ей что-то на ухо. Теперь он мог прочитать движения плеч Лао, ее глубокое дыхание так же, как и хмурое выражение ее лица, повернутого в профиль.

— Сир Президент, — сказала Катерина Лао. — Я предлагаю отложить обсуждение законопроекта по станции Надежда до тех пор, пока сира де Франко не сможет сама занять свое место. Эта мера слишком сильно затрагивает торговлю. Со всем уважением к достопочтенному представителю Фаргона, но это дело следует отложить.

— Поддержано, — резко сказал Корэйн.

Ропот смущения пробежал среди помощников, головы склонились друг к другу, даже у Советников. Богданович застыл с раскрытым ртом. После недолгого замешательства он для приличия стукнул молоточком.

— Было выдвинуто предложение отложить дебаты по законопроекту станции Надежда до того момента, когда сира де Франко персонально займет свое место. Есть предложения для обсуждения?

Это была чистая формальность. Эмори произносила комплименты доверенному лицу, джентльмену с Фаргона, соглашаясь с Лао.

Корэйн попросил слова, чтобы формально согласиться с Лао. Он мог бы пустить небольшую шпильку. Временами они, экспансионисты и центристы, так и поступали, позволяя себе ироничные замечания, когда с делами было покончено.

Но сейчас было иначе. Эмори, черт ее побери, выхватила у него оружие и лишила его хода, дав ему то, что он требовал, и пристально смотрела на него, пока он произносил скучные невесомые вежливости в адрес Денцилла Лала и возвращался на место.

Следи за мной внимательно, — говорил тот взгляд. — Ты за это заплатишь.

Проголосовали. Единогласно. Денцилл Лал проголосовал за то, что не сможет голосовать по проекту.

— Повестка дня исчерпана, — сказал Богданович. — Мы запланировали на дебаты три дня, а теперь эти три дня освободились. Следующий по порядку, законопроект Ваш, мира Эмори, номер 2405, также бюджетные ассигнования Департаменту Науки. Есть ли у тебя пожелания по изменению графика?

— Сир Президент. Я готова к выступлению, но я, безусловно, не хотела бы ускорять события, не дав моим коллегам соответствующего времени для подготовки к обсуждению. Я хотела бы перенести это на завтра, если мои достопочтенные коллеги не возражают.

Вежливое бормотание. Возражений нет. Корэйн пробормотал то же самое.

— Сира Эмори, не хочешь ли ты сформулировать это в качестве предложения?

Поддержано и утверждено.

Предложение о закрытии.

Поддержано и утверждено.

Зал взорвался более чем обычным беспорядком. Корэйн сидел неподвижно, пока не почувствовал руку на своем плече, взглянул вверх на Махмуда Чавеза. Его лицо выражало одновременно и облегчение, и беспокойство.

«Что случилось?» — спрашивал его взгляд. А вслух:

— Это был сюрприз.

— Встретимся у меня в кабинете. Через полчаса, — сказал Корэйн.

Ленч состоял из чая с бутербродами, принесенными помощниками. Участники совещания не поместились в кабинете и заполнили комнату для заседания. В параноидальном рвении воинские адъютанты обшарили помещение в поисках «жучков» и обыскали, тогда как Городин сидел, скрестив руки, погруженный в суровое молчание, ни во что не вмешиваясь. Ранее Городин собирался уйти с заседания вместе с центристами. Теперь все сместилось, и адмирал мрачно, озабоченно, молчаливо размышлял о том, как развиваются события, как Эмори прижали по вопросу о финансировании Надежды, и что, может быть, центристам грозит ультиматум.

— Нам нужна информация, — сказал Корэйн и принял от помощника стакан минеральной воды. Перед ним, перед каждым из них и даже перед большинством помощников лежало по восьмисотстраничному тому пояснений и цифр, представлявших научный бюджет; переплетенный, некоторые разделы подчеркнуты: центристы входили и в Департамент Науки, а ходили упорные слухи о ловушках в формулировках законопроекта. Они присутствовали всегда. И каждый год их немалое число касалось Резьюн. — Эта книга бюджета не требует всех деталей; все что мы знаем о Резьюн — общая сумма дохода в налоговой декларации, а какого черта Резьюн хочет придать статус Особенного Лица двадцатилетнему химику на Фаргоне? Кто это, к дьяволу, Бенджамин П. Рубин?