Мальчик из джунглей - Морпурго Майкл - Страница 28

Я проснулся посреди ночи оттого, что Чарли по мне ползала и дышала мне в лицо. Её мама сидела рядом и держала меня за руку. И я вспомнил тот день, когда мы узнали о гибели папы. Как ночью мама лежала рядом со мной на кровати и держала меня за руку. Я впервые за долгое-долгое время об этом вспомнил. Весь остаток ночи я не спал – думал, вспоминал, но не плакал. И почему-то воспоминания меня не ранили. Они как будто принадлежали кому-то другому. Тогда, в пещере, я наконец смирился с тем, что мамы больше нет. Я никогда больше не увижу её, даже если выберусь из этих джунглей, даже если попаду домой. И вдруг я понял, что, может, и не хочу выбираться из джунглей.

На рассвете мама-орангутан вывела нас из пещеры, и по вчерашней опасной тропе мы спустились в джунгли. Большой уже не прыгал по ветвям, он шёл по земле впереди нас, но в некотором отдалении – он всегда держался на расстоянии. Я в первый раз увидел его не на дереве. Он не только знал дорогу, но ещё, похоже, был в курсе, где фрукты посочнее. Так что не прошло и пары часов, а мы уже пировали на инжирном дереве. Жалко только, дерево было одно, и наша компания его быстро обчистила.

Мы приготовились было продолжить путь, но тут мама-орангутан заволновалась. Она раскачивалась на ветвях, кричала, жадно высматривала кого-то. Хотя ясно кого: Чарли куда-то запропастилась. Барт и Тонк играли на нижних ветвях, но малышки с ними не было. Я сначала не придал этому значения. Чарли то и дело куда-то забредала, да и остальные малыши тоже. Но мать-то вон как распереживалась, значит у неё есть на то причина, и мне тоже стоит начать беспокоиться. К счастью, Чарли тут же выскочила из кустов. Но она была не одна.

Следом за ней из чащи вывалился медведь. Таких медведей я прежде не видел – какой-то недомерок, с бледным острым носом[11]. Но всё же это был настоящий медведь, и Чарли от него спасалась. Малышка с визгом сиганула к матери, а во мне, наверное, проснулся какой-то инстинкт, подсказавший мне, что делать. Я побежал прямо на медведя, размахивая руками и крича на него во всё горло. Ошарашенный медведь замер, потом встал на задние лапы и, оскалившись, попятился. Когти у него были просто ужас, а глаза гневно сверкали. Несколько бесконечных мгновений мы стояли друг против друга. У меня кровь стучала в висках. Мне хотелось развернуться и удрать. Но я стоял на месте – и не потому что был такой уж храбрый. Как раз наоборот. С перепугу я просто прирос к земле. Даже пальцем пошевелить не мог. И тут положение спасла Уна. Она встала рядом, тряся головой и трубя. Медведю дважды повторять не пришлось. Он развернулся и скрылся в джунглях.

После происшествия с медведем Чарли несколько дней подряд ни на шаг не отходила от мамы. Это были самые жаркие и самые влажные дни. Из-за невыносимой жары я стал совсем вялый. Фруктов было достаточно, и воды тоже, но мне смертельно хотелось искупаться. Я просто спал и видел, как бы погрузиться в ручей, ощутить кожей прохладу. Под сенью джунглей у нас было какое-никакое укрытие от палящего солнца. И вот однажды глубоко за полдень мы из этого укрытия вышли. Мы очутились на бескрайней плантации с невысокими пальмами – бесконечные ряды из десятков тысяч или, может, даже миллионов пальм убегали вдаль, на сколько хватало глаз. Ничего, кроме пальм, только немного бурой земли в просветах между ними.

Я смотрел на этот странный новый пейзаж со спины Уны, и мне казалось, я на какой-то чужой планете. Не прошло и часа, как я затосковал по тропическому лесу, который мы только что покинули. Пусть там полно опасностей и разных неудобств, зато этот лес живой. Его наполняют живые запахи, цвета и звуки. А на этой чужой планете растут только пальмы – и больше ничего. Здесь не поют птицы, не порхают бабочки, не гудят пчёлы, никто не галдит, не бурчит, не жужжит. Не слышно привычных голосов и звуков. В джунглях кипит жизнь, а это место мёртвое.

Но Большой и мама-орангутан, кажется, знали, что делают, когда вели нас через унылую плантацию. Мама-орангутан с Чарли, крепко обнявшей её за шею, уверенно и неутомимо следовала за Большим. Оба орангутана шли, не сбавляя шага. Уна-то время от времени останавливалась, чтобы полакомиться плодами молодых пальм – листья она отрывала, а сердцевину уминала за обе щёки. Но если она лакомилась слишком долго, мама-орангутан оглядывалась на нас и смотрела очень многозначительно. Под её взглядом Уна немедленно прерывала трапезу, и мы шли дальше. Без больших деревьев спастись от жары было негде, а солнце палило немилосердно. Я попросил Уну спустить меня на землю и соорудил самодельную шляпу из пышного пальмового листа, сорванного слонихой. Держать его всё время над головой было трудновато – рука затекала. Зато хоть какое-то спасение для нас с Бартом и Тонком.

Много дней и ночей мы шли по пальмовой плантации. Я уже начал ненавидеть это тоскливое место. И даже не из-за того, что наш однообразный путь тянулся бесконечно долго. Просто мне всегда хотелось есть и пить. На самом деле, кроме Уны, всем хотелось, вот что было ужасно. А ещё меня снедала тревога. А вдруг мы наткнёмся на охотников мистера Энтони? Бежать-то тут некуда, прятаться негде. Плантация тянулась до самого горизонта, куда ни глянь. Хоть когда-нибудь она закончится? Может, Большой и мама-орангутан не такие уж знающие проводники? Они упорно ведут нас в никуда.

Но зря я в них сомневался. Однажды утром наши провожатые вдруг ускорили шаг. Даже Уна, прежде топавшая как на прогулке, решительно устремилась вперёд, словно почуяв что-то. Я всё гадал, что это такое с ними со всеми, пока не увидел из-под полы своей пальмовой шляпы огромные деревья. Мы приближались к опушке джунглей! Я сразу воспрянул духом. И когда мы ступили под полог леса, я почувствовал, что вернулся домой. Здесь и был мой дом – в джунглях. Так здорово, что можно укрыться от солнца в тени и набивать живот фруктами, что есть где спрятаться от врага. Но даже не это было главным. Главное случилось, когда мы вышли на поляну, а за поляной оказался речной берег. Вода неторопливо текла широким потоком, искрясь в солнечных лучах. Наверное, это лучшее, что я видел в своей жизни.

Большой провёл орангутанов к самой воде. «Крокодилов высматривает», – решил я про себя. Уна тоже так всегда делала: внимательно и настороженно изучала реку. Большой медлил, бросал взгляды вверх и вниз по течению. Наконец он позволил орангутанам напиться вволю. Мы с Уной к ним присоединились. Но нам-то с ней, естественно, вода нужна была не только для питья, а чтобы выкупаться и вдоволь подурачиться. Вот тогда-то я и лишился своей жёлтой футболки. Я стянул её перед тем, как нырнуть, а вынырнув, обнаружил, что Барт с Тонком затеяли перетягивание каната. И вместо каната у них моя футболка. Я завопил было на них, но разве ж они послушают? В общем, за считаные минуты от футболки остались только клочья. Так что отныне мне предстояло расхаживать по джунглям нагишом – как, собственно, все тут и делают. И меня это нимало не смутило. И зачем я вообще столько времени носил футболку? «По привычке, – подумал я. – Иначе зачем?»

Пока мы резвились в реке, орангутаны смотрели на нас как на ненормальных. А мы с Уной, будь наша воля, остались бы в реке насовсем. Но у мамы-орангутана было на этот счёт своё мнение. Орангутаны уже пошли дальше, и мама-орангутан оборачивалась и смотрела на нас тем самым многозначительным взглядом. «Идёмте, дети, – безмолвно говорила она. – Нам пора». Не знаю почему, но я не сомневался, что мы направимся вдоль берега. Поначалу мы так и шли. Однако Большой то и дело останавливался и нерешительно поглядывал на другой берег. Он как будто сбился с дороги и засомневался. И пытался снова отыскать путь.

И мама-орангутан вела себя примерно так же. Она пристально всматривалась в противоположный берег. А потом вместе с Чарли, повисшей на её здоровом плече, она вдруг устремилась к воде. Они с Большим вроде бы что-то выискивали. «Может, опять крокодилов», – подумал я. Оба, кажется, не знали, что делать и куда идти дальше. И это было на них совсем не похоже.