Четыре поцелуя (СИ) - "Valeda" - Страница 1

***

Никчемность

Вцепившись в инвалидное кресло, он слышит за стеной вздохи, скрип кровати и похабные стоны.

Отчетливо представляет, как Ангелус берет то, что судьбой завещано ему. Друсилла вскрикивает громко. Он знает каждый её стон, в том числе и этот — момент пикового удовольствия, подаренный не им.

Слабость, никчемность, ревность: он снова долбаный Уильям Пратт, страдающий в темноте, подслушивающий и подглядывающий за предметом своей любви. Беда в том, что ему не убежать, не скрыться от этих звуков. Коляска, скрипя ржавыми колесами, не преодолеет пределы комнаты, за которой располагается лестница.

Нет. Он теперь Спайк, и знает, на что способен, найдет выход, отомстит. Это он хорошо знает.

Вцепившись в инвалидное кресло, Спайк пытается встать, с трудом стараясь поставить не слушающиеся его ноги.

Он справится.

***

Голод

Тело мертвой истребительницы лежит на столе: побеждена, с прокушенной шеей, с красными от крови губами.

Друсилла радостно поет своим куклам, ожидая пробуждения нового вампира. Ангелус украшает розами с острыми, колючими шипами стол, делая его похожим на гроб. Она станет частью семьи. Знала бы она, что значит эта семья, убила бы себя раньше.

— Ты не находишь это несколько банальным? — прерывает Спайк Ангелуса, глядя на кровавые розы.

— В лучших традициях жанра, что-то имеешь против классики? — задает он риторический вопрос. Старший вампир слишком доволен, чтобы обращать внимание на издевки.

Спайк затыкается, у него проблемы посерьезней: его забыли покормить. Даже дерьмовую тушку не выделили. Ему остается только иронизировать про себя: «домашний питомец». Мало заботит и смерть истребительницы, главные чувства: беспомощность и голод.

***

Удовольствие

Тишина нарушается пошлыми шлепками и постаныванием. Им хорошо вдвоем: порой необходимо отвлечься от всего мира. Ангелуса сильно выводит из себя непокорное дитя. А Спайк просто любит получать удовольствие, которое в последнее время ему малодоступно — даже сейчас, когда он возбужден и сжимает простынь до ломоты в суставах, ловит чертов кайф, запрокидывая голову, принимая вбивающееся в его тело удовольствие, его член остается в полувялом состоянии.

Секс сродни жажде крови. Желание поглотить и заставить кричать.

Неважно, что это началось с насилия, борьбы и принуждения. Сейчас они одно целое на время, идеальны друг для друга и желанны.

— Быстрее, — хрипит Спайк.

И Ангелус ускоряется, впивается в плечи прижатого им вампира, затем проводит по волосам, не сдерживая себя: почти рычит.

Каково это, совершать убийство вдвоем?

Дико, жестко, каждый ловит свою порцию похоти и насыщения.

Иначе, чем с женщинами, словно глоток крепкого ирландского виски, вместо изящного и блядского французского вина. Дурманит, срубает в нокаут, до следующего раза, пока снова не почувствуешь сухость в горле, скребущейся нехваткой при виде него, взаимно, обменяешься взглядами, дерзкими и наглыми. Оставив распри на потом, чтобы выпить досуха, выбить стоны, дрожь, облапать везде, подчинить и подчинится.

— Анге… — Баффи не вовремя входит в комнату, останавливается и замирает, для нее это дико, неправильно, вне нормы… слишком. Она застывает на месте, затем выбегает, а картинка так застывает перед глазами: грязная в своей похоти, возбуждающая, сексуальная.

***

Наказание

— Посмотри на себя, зверушка, — иронизирует Баффи, — ты самый жалкий вампир, которого я видела. И каким чудом ты убил двух истребительниц? — Баффи непринужденно садится на стол, закидывая ногу на ногу. Она дерзко-сексуальна, в его вкусе: кожаные штаны и облегающий черный топ. Спайк невольно останавливает взгляд на открытом лифе, и следом с легкостью парирует:

— Истребительница-вампир, кто бы говорил, маленькая шлюшка Ангелуса.

— Заткнись, — огрызается она в ответ.

Друсилла пристальным взглядом смотрит на подопечную. Непослушное дитя должно получить урок, как разговаривать со старшими. Затем идет к ней, словно плывет, обжигает холодным взглядом, парализует гипнозом, улыбается, произнося:

— Дитя не знает своего места, нужно наказать девочку.

Баффи не может пошевелиться и с ужасом наблюдает, как со своей фирменной коварной улыбкой, перекосившей лицо, к ней подходит Ангелус:

— Ей давно надо преподать урок.

Спайк поясняет:

— Это семья, милая, и теперь ты младшая. Не забывай это, — разворачивается на своей скрипучей коляске и уезжает, на его лице играет довольная ухмылка.

***

Покорность

Баффи приходится покориться: с удивлением легко смириться с убийством людей и со своей смертью, с трудом вынести и усвоить правила бессмертной жизни, с мукой принимать новые законы семьи, проходя через жестокие уроки старших.

Единственное, что она не может себе позволить, — поддержать Ангелуса, который намерен свести весь мир с ума, подвести его к черте ада — открыв пасть Акатлы.

Да, Баффи не истребительница, не избранная и даже уже не человек, но мозги у неё еще на месте.

Что касается целого мира — смириться не получается, как бы этого ни хотелось.

***

Союзники

Брошенный взгляд, сказанное слово, мелькнувшая на лице эмоция — кто ищет, тот найдет любую зацепку. Тонкую нить.

Вот поэтому она стоит в его комнате в черном длинном шелковом халатике, струящемся по её обнаженному телу. Ей нужно поговорить. Расположить к себе: самое простое орудие — это секс. Хотя, как она знает, Спайк недееспособный, но глаза-то у него есть, он оценит выпирающие соски, отсутствие нижнего белья и сладкую речь — ей нужен союзник. Если она права, ему тоже претит идея разрушения мира. И он умен, Баффи знает это.

Спайк разглядывает её пристально, не стесняясь, словно проникая взглядом под тонкую ткань, от этого она чувствует себя полностью обнаженной. Это смущает, но, запихнув это чувство подальше, она медленно приближается к нему, садится на колени около ног, интимно проводит по его бедру, пристально смотря ему в глаза, сексуально улыбаясь.

— Что, Ангелус не дотрахал? — едко спрашивает он.

Баффи не сдается, словно кошка выгибается, ласкает его и чувствует, как эрекция натянула джинсы.

— Что тебе надо, женщина? — скрипя зубами, произносит Спайк, сверля её яростным взглядом.

Баффи хмурится.

— Ты невыносим! — срывается она и собирается уходить.

Около двери он её останавливает, прижимает грудью к стене. Спайк предельно близко, упирается ей в спину, проводит по оголившемуся бедру. «Так он не такой безобидный, как хочет казаться», — проносится у нее в голове, когда она понимает, что инвалидное кресло ему больше не нужно.

— Еще раз, истребительница, что тебе надо?

Она хмыкает от этого прозвища, но сдается, с хрипотой произнося, так как чувствует ягодицами возбужденный член, чувствует умелые прикосновения между своих ног, и как незапланированное возбуждение охватывает низ живота:

— Я хочу остановить Ангелуса.

Быстро, без прелюдий, которые и не требовались, Спайк расстегивает ширинку и входит в нее.

— Я тоже, милая, — шепчет он ей на ухо.