Рассказы о смекалке - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 8

— Усищами, — говорю, — меня своими защекотал!

И не утерпел я: что за сегодняшний день о нём выслушал, всё ему и выложил. Ерёмин тут же стоит, поддакивает.

— Вот, — говорю, — сержант, расхлёбывай сам. Разбирайся, что к чему. Начинай по порядку!

А Катюшин смеётся, да ус подвинчивает.

— Никто тебе, Паша, слова неправильного не сказал, — отвечает. — Всё соответствует действительности.

И даёт он нам объяснения по всем пунктам.

Сначала о бое, где Рожкова контузило. Положение в том окопчике создалось, действительно, хуже губернаторского. Представьте: стоит здоровёхонький фашист с автоматом, а у тебя патроны кончились. Как быть? До гитлеровца метров шесть-семь, броситься врукопашную не успеешь, пристрелит. Тут доли секунды роль играют. И вот Катюшин проявил смекалку, выиграл время для перезарядки автомата простым способом: воспользовался тем, что стоял вполоборота к гитлеровцу, вырвал пустой магазин из своего автомата и метнул его фашисту под ноги. А так как перед этим Катюшин и Рожков, в основном, отбивались гранатами, то гитлеровец был убеждён, что советский солдат и сейчас прибегнул к гранате. Рефлекс, если хотите. Короче говоря, фашист, как подкошенный, упал за угол окопчика, надеясь таким образом спастись от «гранаты». За те две-три секунды, пока гитлеровец ждал взрыва, Катюшин сменил магазин и подобрался к месту соединения тупичка с окопом. И когда фашист поднял голову, чтобы посмотреть, отчего же «граната» молчит, он увидел дуло катюшинского автомата, и сержант уложил фашистскую голову на прежнее место — навечно… Потом, убедившись, что Рожков не убит, а контужен, Катюшин — уже после боя — прислал санитаров… Но санитары Катюшина не знали, а в окопе, действительно, никого кроме Рожкова в живых не осталось — поэтому ефрейтор и решил, что Катюшин погиб.

На Демидовском шоссе — лётчик не ошибся: «горела» машина Катюшина. Задание было очень срочным и особой важности. Поэтому и принял Катюшин все меры предосторожности: заготовил паклю, взял с собой ракеты, прорепетировал с охраной команду «воздух». И, когда послышалось в небе жужжание «мессершмиттов», Катюшин распорядился остановить грузовик. Подобранные в кювете гитлеровские стальные каски наполнили паклей и, залив горючим, подожгли.

Одна каска горела на кабине водителя, другая — среди кузова. Ещё в одну каску положили две синих ракеты, которые, вспыхнув, создали впечатление взрывов. Фашисты, решив, что машина и сама догорит, собрались уходить. В это время показалось звено наших «ястребков». Заметив их, фашисты удрали в направлении линии фронта. Катюшин же решил выждать — а вдруг вернутся? Тем более, что, судя по курсу, наши лётчики не патрулировали, а шли на перехват какой-то ещё невидимой группы самолётов противника… Когда же всё затихло, машина быстро приняла свой обычный вид и помчалась дальше…

— А с сосны я не падал, — усмехнулся Катюшин. — Потому что я на ней и не сидел. Ерёмин чучело за меня принял. И не только Ерёмин, фашистский снайпер тоже. Чучело у меня было толковое: руками шевелило, из автомата стреляло, замаскировано первым сортом. Одну верёвку дёрну — чучело рукой пошевелит, другую дёрну — стрельба идёт. Гитлеровец чучело это засек и снял. Я дёрнул третью верёвку, сук подпиленный обломился, чучело сорвалось, прямо в снег. А Юрьев тем временем фашистского снайпера, который на приманку клюнул, успокоил навеки.

— Эх, верно говорят — трём смертям не бывать… — начал Ерёмин, но Катюшин перебил его.

— Терпеть не могу этой пословицы! Настоящий солдат должен по другой пословице жить: «три смерти миновать и четвёртой не бывать», вот как!..

…Поговорку эту вы, наверное, слышали — она весь фронт обошла… Даже иногда обидно бывало — не верили, что в нашей роте она родилась. Но, честное слово, это подлинное катюшинское выражение… А за сержантом Катюшиным с того дня и пошло прозвание: «трижды убитый».