Черневог - Черри Кэролайн Дженис - Страница 44

— Петр?

— Со мной все хорошо, — сказал он, осознавая, что этой отговорки совсем недостаточно. Он взял в руки поводья. — Все хорошо, я прекрасно себя чувствую.

Вверх и вниз, оставляя за собой очередной поросший молодыми деревьями холм, вслед за оживленно трусившим впереди Малышом, кобыла извозчика степенно шла рядом с Волком. Ее уши настороженно торчали, ноздри постоянно шевелились, а глаза беспокойно оглядывали местность. Казалось что она все еще пытается отыскать знакомую улицу или сообразить, какие опасности могут подстерегать здесь лошадей.

Но она очень уверенно держалась при подъемах, крепкие ноги придавали ей решительности в движениях, особенно когда она затаптывала незначительные преграды, попадавшиеся на пути, которые Волк, к примеру, старался переступать более изящно.

Когда именно и почему она сбежала из города и как могли они оказаться именно в том месте, куда эта самая кобыла примчалась еще до того, как они осознали необходимость ее появления?… Рассуждения, подобные этим, любой здравомыслящий человек наверняка препоручил бы заботам колдунов. Хотя, если некоторые сашины желанья вели себя подобным образом, как в случае с этой лошадью, продолжал раздумывать Петр, то вполне возможно, что у него могли быть и другие, точно также задержавшиеся в пути, и его самочувствие может быть объяснено как раз их действием…

А он чувствовал себя так, как будто то тяжкое бремя, которое он ощущал на своих плечах все эти годы, вдруг свалилось с него за время этого гнетущего пути, как будто, отдалившись от дома, со всем его выводящим из душевного равновесия укладом и ощущениями опасности, он смог вновь свободно вздохнуть.

Он никогда даже в мыслях не желал зла Ивешке и поклялся себе, что никогда, никогда даже не позавидует, что отказался от многого ради нее…

Но он все-таки думал об этом… Господи, что же такое происходило с ним? Что случилось? И почему он был так зол на нее?

— Что же все-таки она написала? — спросил он Сашу, когда вечером, слегка поужинав и закончив пить чай, тот по обыкновению раскрыл свою книгу и достал чернила. — Покажи мне, где ее записка.

Он не думал извлечь какую-то пользу из этого факта. Сам он не доверял никаким записям и, более того, подозревал, что книги способствовали всем бедам, обрушивающимся на них, но Ивешка очень много внимания уделяла записи собственных мыслей, и ее образ мышления был столь любопытен, что он снова и снова возвращался к нему в течение всего дня. Ее привязанности и антипатии порой так злили его, что за весь сегодняшний день он не мог вспомнить ничего, кроме ее упреков в его адрес, причиной которых, как он считал, была его собственная глупость, эгоизм и все остальные предосудительные качества, которые он приобрел очень давно и исправлением которых занимались Саша и Ивешка. Ему совершенно случайно пришла в голову мысль, что сам процесс письма схож с волшебством, и может быть, всего лишь может быть, Саша, читая ее записку и не зная Ивешку достаточно хорошо, а, возможно, и не обладая достаточным волшебством, мог пропустить в этой записке что-то очень важное.

Итак, он, преодолев свои опасения, попросил показать ему саму запись. Саша со всей тщательностью открыл книгу в нужном месте и наклонил ее к свету, в то время как Петр придвинул плечо, чтобы их слившиеся тени не мешали ему разглядеть написанное.

Он сразу узнал где была ее рука, еще до того, как Саша указал ему на то место, где были две оставленные ею строчки. Он даже не дотронулся до страницы, боясь разрушить колдовские силы, скрытые там, но все же присел на корточки, не отрывая глаз от книги, в то время как Малыш уютно устроился, свернувшись теплым пушистым шаром у него на руках. Петр слушал, пока Саша, водя пальцем по строчкам прочитал ему, что там было написано.

Но это было все то же самое.

— Однажды ты мне уже говорил это.

— Так ведь именно это она и написала, Петр.

Можно было обвинить Сашу в неспособности понять тайный смысл оставленного послания, но это было абсолютно безнадежно.

— Попытайся еще. Я абсолютно уверен, что там есть что-то еще. Попытайся узнать это.

— Петр, клянусь тебе, что чернила есть чернила, и даже колдун не в силах проделать с ними какой-нибудь трюк. Все, что здесь написано, невозможно изменить.

— Ты уверен в этом?

— Петр, этого вообще нельзя изменить. Ты можешь это сжечь, можешь соскоблить или уничтожить каким-то другим способом, но ничто не сможет превратить эти буквы во что-то иное. Они в точности означают все, что она сказала с тех самых пор, как последний раз пользовалась этой книгой.

— А что, если другие колдуны направят против этого свои желанья?

— Но это вообще нелегко сделать, а тем более в книге, принадлежащей колдуну. Буквы не могут, словно оборотни, менять свою форму. То, что там есть, там и есть. Она хотела, чтобы я понял кое-что из ее записки. И я абсолютно уверен, что то, что она хотела сказать, здесь полностью отражено. Она сообщала мне, что будет очень беспокоиться, если мы отправимся следом за ней.

— И будем искать ее.

— Да.

Все написанное в Сашином изложении звучало так, словно перед ними была Ивешка. Тогда он показал на чистое место внизу и сказал:

— Тогда напиши здесь, чтобы она была как можно осторожней. — И Саша, нисколько не обижаясь, сделал то, что просил Петр, а тот наблюдал, пока Саша был занят письмом, видимо ощущая пользу этого занятия. Он был абсолютно уверен, что это его желание сохранится именно таким путем, как только что сказал Саша, и будет оберегать ее, что бы ни случилось с ним самим, даже если он падет жертвой какого-то колдовства и забудет все, что любил и что ему было так дорого.

Ему от всего сердца хотелось придумать гораздо лучшее желание и он присел к костру, чтобы попытаться подумать над этим, но ему казалось, что все, лежащее за пределами этого, уже записанного в книгу, послужило бы лишь источником неуверенности и ничем не помогло бы ей.

Поэтому он вылил солидную порцию из кувшина для Малыша, позаботился о себе и улегся спать, раздумывая о том, что теперь, когда они двинуться в путь на двух лошадях, жизнь покажется им немного веселее.

Наконец он уснул. Нужно проявлять большую ловкость и осторожность, соприкасаясь с волшебством, потому что оно предоставляет большие возможности для плутовства и обмана. Саша плел кружево сна словно пряжу, желая, чтобы тот был спокойным и глубоким, пока он работал, отбросив все обещания…

Вода белой пеной взвивалась за кормой, поскрипывали натянутые канаты…

Все попытки поговорить с Ивешкой заканчивались неудачей, как только ему казалось, что какой-то отголосок, похожий на эхо, доходил до него. Все было напрасно.

Но он продолжал посылать свои желанья, положив голову на руку и борясь с собственным сном. Он записал в книгу очень простое пожелание, вобравшее в себя все запасы его мудрости: «Я желаю, чтобы Ивешка могла всем сердцем принять Петра таким на двух лошадях как он есть, и никогда не сомневаться в нем».

Но это могло быть вмешательством в чужую жизнь. Он очень боялся, что так оно и будет, и может привести к опасным последствиям каким-либо непредсказуемым путем. Но упрямо и настойчиво, не поддаваясь раскаянию, он записал:

«Если есть нечто главное во всем, что происходит с нами, то это не тишина, а потеря нами способностей осязать привычным для нас образом все происходящее вокруг.

Все происходит по своим законам. Петр частенько напоминает мне о том, что прежде всего нельзя забывать то, что мы принимаем на веру».

Почти перед самым рассветом, скатав одеяла, упаковав впотьмах вещи, они снова двинулись в путь, еще не полностью освободившись от путаницы снов. В дороге они подкрепились колбасками и водкой из кувшина, в то время как Малыш ехал верхом, частенько перебираясь со спины Волка на спину Хозяюшки и эпизодически, когда настроение его было соответствующим, трусил по земле впереди них.

Петр отказался от попыток задавать вопросы, полагая, что он знает о том, что произошло с лешими, так же много, как и Саша, что на самом деле было очень мало: ведь на самом деле никто не может знать, что творится в голове у леших. Но несмотря на это, они упорно продвигались вперед со скоростью, какую можно было ожидать от лошадей на лесной дороге. Они поднимались верхом на очередной холм и спускались пешими, чтобы дать отдых лошадям, поднимались верхом на другой и останавливались, чтобы лошади перевели дыханье, растирали их ноги настоем из трав, который Саша, слава Богу, захватил в достаточном количестве, и так шли, и шли, и шли.