Дуэль умов - Черчилль Питер - Страница 42

— Бог свидетель, Луиза, я никак не думал, что вы вернетесь так скоро.

— Но ведь в телеграмме из Лондона ясно сказано, что площадку нужно проверить срочно.

— Лунные ночи наступят с четырнадцатого декабря, а сегодня только второе.

— Ну, это уж…

— Договаривайте, Луиза.

— Черт знает что такое! — выпалила она.

— Я ужасно извиняюсь, что не предупредил вас и погнал как на пожар. Но зато наши летчики успеют теперь заранее сфотографировать поле. Кстати, как поле?

— Превосходнее.

— Ну, тогда приходите в десять часов и расскажите все по порядку.

— В десять часов! — возмутилась Луиза. — Да ведь я не спала всю ночь!

— Готов спорить, что вам самой не терпится поскорее со всем покончить, а уж потом как следует поспать — хоть целый день.

После завтрака Луиза рассказывала о результатах своей поездки.

— Поле чудесное, — начала она, — правда немного уже винонского, но ничуть не короче, а поверхность ровнее. Местный житель, который сопровождал нас с Жаком Латуром, сказал, что там почти не бывает ветров; за исключением мистраля[14], а он дует вдоль поля.

— А деревья?

— Не мешают… Рядом есть еще два поля немного поменьше. Они подойдут для «лизандеров».

— Будем там, посмотрим… Ну а как ехали ночью?

— У Гонтрана было разрешение, действительное до двадцати трех часов. Я сказала, что рискну и буду сама объясняться с патрулями. Нас никто не задержал, и только один не в меру ретивый сержант привел дежурного офицера. Я сочинила длинную историю, будто мы спешим к моему тяжело больному ребенку, который лежит в частной лечебнице в Канне. Когда я увидела, что он колеблется, я пустила несколько слезинок, и это решило все.

— Да, мужчина не вывернулся бы…

— Что у вас с квартирой? Почему вы ночевали здесь? — в свою очередь поинтересовалась Луиза.

Пришлось рассказать обо всем, что произошло в Канне в ее отсутствие.

Луиза так и не ложилась в этот день. Ее неутомимость поражала Мишеля. Впоследствии за многие месяцы их совместной работы он ни разу не видел ее усталой или измученной. Как бы ей ни хотелось спать, она никогда не выдавала себя даже легким зевком…

В штабе Карте появился новый человек. Представляя его, Карте не поскупился на пышные фразы. Он бежал из лагеря для военнопленных в Германии. Полиция Марселя опознала и схватила его, но он снова умудрился бежать, вывинтив замок у двери дома, куда его временно посадили до отправки в Германию. Таким образом, этот человек имел все основания присоединиться к группе Карте. Звали его Роже Барде.

Жерве продолжал проводить занятия по диверсионной подготовке, все время меняя дома. Уже два раза ему пришлось бежать через черный ход, когда гестапо входило в парадное. Судьба щадила этого человека. Он принадлежал к тем немногим, кому удалось уцелеть, и прожил долгую, полную опасностей жизнь, принося пользу общему делу. Пожалуй, только о нем одном Мишель с полным основанием регулярно писал в своих донесениях: «Это один из самых выдающихся офицеров, которых я здесь знаю».

За это время дважды приезжала Жизель. Со свойственной ей скромностью она спокойно и лаконично излагала новости. Хорошие или плохие, маловажные или сенсационные, они всегда были точны до детали и без малейшего преувеличения. Так, приехав во вторую среду декабря, она объявила:

— В Бресте спешно ремонтируются «Шарнгорст» и «Гнейзенау». Они, очевидно, готовятся к выходу в море. У Оливье есть друг, который работает в доке. Сейчас он в Марселе, в отпуске. Когда вернется, сообщит день выхода и постарается узнать, куда пойдут корабли.

И Мишель, конечно, не сомневался в достоверности ее сообщения.

Правда, начальство в Лондоне указало Мишелю, что не нуждается в подобных сведениях, так как этим занимается агентурная разведка. Мишель тем не менее решил, что, если ему станет известен день выхода кораблей в море, он сообщит его в очередном донесении, а начальство пусть гневается сколько хочет. Даже если аналогичные данные поступят из десятка других источников, лишнее подтверждение не помешает. Если информации уделят столько же внимания, сколько сообщению о двух танкерах, которые сами просились в руки в Гибралтаре, его это не касается.

Мишель водворился в новой квартире. С балкона открывался вид на Средиземное море, и, пока стояли теплые дни, Мишель в свободные минуты мог посидеть в шезлонге и полюбоваться восхитительным зрелищем.

От госпожи Рондэ ничего не было слышно, и Мишель решил не подгонять события. Он чувствовал, что дни его работы в Канне сочтены.

Глава X

АРЛЬ

12 декабря Луиза, Мишель, Рикэ и Жак Ланглуа собрались ехать в Арль. Арно получил из Лондона радиограмму, в которой сообщалось, что в день вылета самолета по французской программе Би-Би-Си будет передана условная фраза:

«Deux et trois font cinq»[15].

Теперь нужно было сидеть в Арле и каждый вечер слушать передачи. Услышав условную фразу, они должны тотчас ехать на аэродром и ждать самолет от десяти вечера до двух ночи. Задача осложнялась тем, что немцы усиленно заглушали английские радиопередачи для Европы, и чтобы не пропустить сообщение из Лондона, они решили дежурить одновременно у нескольких приемников.

Арно остался в Канне, Сюзанн поручили забирать у него радиограммы из Лондона и через день доставлять Мишелю в Арль.

Рикэ заранее заказал столик в вагон-ресторане, пока поезд еще стоял в Канне. Заняв свои места в купе второго класса, сразу же отправились в вагон-ресторан.

Луиза и Мишель уселись спиной к стеклянной перегородке, Рикэ и Жак Ланглуа — напротив. За несколькими столиками сидели немецкие и итальянские офицеры, но публика не обращала на них никакого внимания.

Друзья весело болтали о разных пустяках, и время пролетело незаметно. Когда принесли счет, Мишель заплатил и положил, как обычно, по два франка на каждый билетик «Фонда зимней помощи» детям. Эти небольшие коричневые бумажки официант заранее раскладывал на столиках. Луиза, конечно, знала об этом из собственного богатого опыта путешествий по железной дороге. Сейчас она была в дерзком настроении. Посмотрев на билетики, Луиза взяла один и сказала со смехом:

— Кажется, я знаю, кому следует раскошелиться в первую очередь!

— Ради бога, Луиза, — взмолился Мишель, — не сделайте какой-нибудь глупости!

Он сразу сообразил, что ничего более худшего сказать не мог. Теперь Луиза обязательно сделает что-нибудь наперекор ему.

Мишель встал, пропустил ее вперед, и они пошли следом за Жаком и Рикэ. Поравнявшись со столиком, за которым сидел пожилой немецкий генерал с моноклем, Луиза внезапно остановилась и положила перед ним коричневый билетик. Спокойным голосом она произнесла:

— Думаю, что вы, кто придумал эту помощь, заплатите за билетик.

Немедленно воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуком колес. Все смотрели на них и ждали, что будет. Генерал плотнее вставил монокль, посмотрел на билетик и поманил к себе официанта. Официант подбежал и, поняв, в чем дело, стал униженно извиняться перед генералом. Он, естественно, подумал, что билетик попал на столик столь важной персоны по ошибке. Генерал молча вытащил двухфранковую монету и, положив ее на билетик, жестом приказал несчастному официанту убрать. Затем поднялся и строго посмотрел на Луизу.

Поединок окончился вничью. Луиза пошла дальше, провожаемая восхищенными взглядами.

Когда они вышли в тамбур, Мишель сказал:

— Великолепно, Луиза, и я понимаю ваши чувства, но, ради бога, оставьте это. С нас и без того хватает опасностей.

Приехав в Арль, они отправились пешком в «Гранд Отель Норд Панюс». Им оставили всего четыре комнаты, так как отель был переполнен немецкими офицерами оккупационных войск. Оказалось, что, кроме Мишеля и его компаньонов, в отеле одни немцы.

В холле за стойкой хозяйничала госпожа Бессьер — жена хозяина отеля, веселая, энергичная француженка. Самого господина Бессьер не было, он вообще показывался здесь редко, предпочитая проводить время в семейной гостиной.