Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер - Страница 64

Она открывает глаза. Ее одежда изорвана, длинные пряди волос, мокрые от дождя и крови, липнут к шее и плечам. Шаровары в крови, сотни ран и ушибов сочатся кровью по всему ее телу. Ее взгляд становится осмысленным.

— Господин учитель…

Абдул Карим в растерянности. Неужели они знакомы? Может, она когда–то у него училась?

Он быстрее втаскивает ее в дом и запирает дверь. Затем с некоторым трудом осторожно переносит на диван в гостиной, заливая пол ее кровью. Она кашляет.

— Дитя мое, кто это сделал? Подожди, я сейчас приведу врача…

— Не надо, — говорит она. — Слишком поздно.

Она хрипло дышит и кашляет снова. Темные глаза наполняются слезами.

— Господин учитель, прошу вас, позвольте мне умереть! Мой муж… и сын… Они не должны видеть меня такой. Им будет больно. Они захотят отомстить… Пожалуйста… перережьте мне вены…

Она поднимает запястья к его испуганному лицу, но он способен лишь сжать их своими трясущимися пальцами.

— Доченька, — говорит он и сам не знает, что ей сказать. Где сейчас в этом хаосе отыскать врача? Сумеет ли он сам перевязать ее раны? И пока он судорожно об этом думает, жизнь уходит из нее прямо на глазах. На диване уже целая лужа крови, она каплями стекает на пол. Похоже, резать ей вены уже не понадобится.

— Скажи, кто эти нелюди, кто это сделал?

— Не знаю, — шепчет она. — Я только на минуточку вышла из дома. Мои родные… не говорите им, господин учитель! Когда я умру, скажите им просто… что это случилось в тихом, спокойном месте…

— Дочка, как зовут твоего мужа?

Ее глаза вдруг широко распахиваются. Она смотрит на него и не видит, словно она уже там, в другом мире.

Он даже не знает, мусульманка она или индуистка. Если на лбу у нее и была красная точка, то ее давным–давно смыло дождем.

На пороге гостиной стоит его мать. С громким воплем она вдруг кидается к умирающей:

— Айша! Айша, жизнь моя!

По лицу Абдула Карима текут слезы. Он пытается образумить ее, говорит, что это не Айша, просто какая–то женщина, чье тело стало полем битвы для мужчин. В конце концов ему приходится просто взять старушку на руки — она стала такой хрупкой, что он боится ее сломать, — и осторожно отнести в постель, где она, свернувшись клубочком, всхлипывает и все зовет Айшу.

Когда он возвращается в гостиную, взгляд умирающей снова обращается к нему. Ее голос чуть громче шепота:

— Господин учитель, перережьте мне вены… Умоляю вас, именем Аллаха! Дайте мне умереть…

Затем ее глаза заволакивает пелена, и тело, вытянувшись, замирает.

В эту минуту время для Абдула Карима останавливается.

Потом он чувствует что–то знакомое и медленно поворачивается. Фаришта ждет.

Абдул Карим берет женщину на руки, неловко прикрыв ее полуобнаженное тело диванным покрывалом. В воздухе открывается дверь. Чуть покачнувшись от боли в коленях, он проходит сквозь дверь.

Миновав три вселенные, он находит подходящее место. Здесь спокойно. Посреди бескрайнего бирюзового моря песка возвышается скала. Голубой песок плещется о камень с тихим убаюкивающим шипением. В высоком ясном небе какие–то крылатые создания перекрикиваются друг с другом среди бесконечных лучей света. Абдул Карим жмурится от яркого света.

Он закрывает несчастной глаза и закапывает ее у подножия скалы в голубой текучий песок. Закончив, он стоит в изнеможении, тяжело дыша, с израненными руками, и думает о том, что надо бы что–то сказать. Вот только что? Он даже не знает ее веры. Как она называла Бога, когда говорила? Аллах, или Ишвара, или как–то еще?

Абдул Карим пытается припомнить, но тщетно. Наконец он читает «Аль-Фатиха»[22], а затем, немного запинаясь, вспоминает то немногое, что знает из индуистских священных текстов. Под конец он произносит: «Иша васьям идам сарвам». Слезы стекают по его щекам в голубой песок и исчезают, не оставив и следа. Фаришта ждет.

— Ну почему ты не сделал хоть что–нибудь! — набрасывается на него Абдул Карим. Он с рыданиями падает на колени в голубой песок. — Почему, если ты и правда фаришта, почему ты не спас мою сестру?

Только теперь он вдруг понимает, каким же он был идиотом: это призрачное создание вовсе не ангел, а он, Абдул Карим, совсем не пророк. Он плачет об Айше, и об этой безымянной женщине, и о том, чье тело он видел в канаве, и о своем пропавшем друге Гангадьяре.

Тень наклоняется к нему. Абдул Карим встает, еще раз окидывает взглядом все вокруг и шагает в распахнутую дверь.

Он у себя дома, в гостиной. Первое, что он обнаруживает, — его мать умерла. Она лежит в своей постели с вполне умиротворенным видом, и белые волосы разметались по подушке. Лицо ее так спокойно, что может показаться, будто она крепко спит.

Абдул долго стоит у ее постели, не в силах больше плакать. Снимает телефонную трубку — гудка по–прежнему нет. После этого он принимается за уборку — моет пол в гостиной, убирает подушки и плед с дивана. Позже, когда кончится дождь, надо будет сжечь все это во дворе. Еще один костер в горящем городе — кто обратит на него внимание?

Когда все вымыто и вычищено, он ложится возле матери, словно маленький, и засыпает.

* * *

Солнце вышло из–за туч. В городе воцарился неустойчивый мир. Похороны матери прошли. Родственники приехали и снова уехали: приезжал младший сын Абдула Карима, но надолго не остался. Старший прислал из Америки открытку с соболезнованиями.

Дам Гангадьяра по–прежнему пуст и разрушен. Всякий раз, когда Абдул Карим отваживался выйти из дома, он старался разузнать о судьбе друга. Последнее, что он слышал: будто Гангадьяр был дома один, когда ворвалась толпа, и соседи–мусульмане прятали его у себя, пока он не смог присоединиться к жене и детям. Но это было так давно, что Абдул Карим уже не верит ничему. Говорили и другое: будто Гангадьяра вытащили из дома, разорвали на куски и сожгли.

В городе стало спокойнее, когда все же вызвали правительственные войска, но он все еще полон слухами. Сотни людей пропали без вести. Группы защиты гражданских прав прочесывают город, расспрашивают людей и короткими яростными заявлениями в газетах разоблачают нерадивость правительства и сговор полиции. Заходили и к нему домой — очень чистые, очень молодые люди, пылающие идеализмом, который хотя и не ко времени, но все равно приятно видеть. Он ничего не сказал им о той молодой женщине, что умерла у него на руках, но каждый день он молится о ее осиротевшей семье.

Абдул Карим перестал обращать внимание на тень за своим плечом. Но он уже знает, что ощущение предательства со временем пройдет. В конце концов, кто виноват, что он решил, будто существа, которых он когда–то назвал «фаришта», обладают ангельскими способностями? И даже ангелы — разве могут они спасти людей от них самих?

«Эти создания смотрят на нас с детским любопытством, — думает Абдул Карим, — но не понимают. Точно так же как их миры непостижимы для меня, так и наш мир — для них. Они — не любимцы Аллаха».

То место, где разветвляются вселенные, сердце метакосмоса, теперь кажется ему далеким, словно сон. Ему стыдно за свое былое высокомерие. Разве можно дознать замысел Аллаха с одного взгляда?! Ограниченному разуму не под силу за одну жалкую жизнь действительно понять грандиозность и величие Его творения. Все, что мы можем, — это обнаружить кусочек истины здесь, кусочек там и воспеть Ему хвалу.

Но в душе Абдула Карима столько боли, что он не может и думать о том, чтобы написать хоть один слог нового языка бесконечности. Ужасы, которым он стал свидетелем, преследуют его во сне. Ему снятся мать и та девушка, что умерла у него на руках. Он не может даже молиться. Словно Аллах покинул его.