Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер - Страница 32

В представленном ниже рассказе автор переносит нас на колонизированную планету, чтобы расследовать загадочное убийство, которое может повлиять на судьбу всей человеческой расы.

"Ну и где они?"

— Они? Кто «они», Нилс? — отвечаю я, гадая, не свихнулся ли он наконец. — Здесь никого, кроме нас, цыпляток. А мы здесь давно. Уже наступаем тебе на пятки.

«Это же известный вопрос, Эмма. Даже зная, как хромает твое образование, я все же удивлен и даже несколько поражен, что ты его не узнала».

В начале долгой погони Нилс Саркка хранил величественное молчание — неделями и месяцами. Он не отвечал на мои вызовы, и я скоро перестала звонить. Потом была точка поворота, мы сделали сальто, дачи задний ход, начали тормозить, сползая по становящемуся все круче уклону в теплый желтый гравитационный колодец звезды, — и вот теперь он вышел на связь. Желает знать, почему мы так задержались с вылетом. Я ему сказала, что такой умник мог бы сам разобраться.

Однако он не разобрался и с тех пор покусывает меня. Наши корабли сближаются, мы оба приближаемся к пункту назначения, и звонки становятся все чаще. Нилс, как большинство одиноких людей, выработал эксцентричные привычки. Он может выйти на связь в любое время дня и ночи, так что я всюду ношу с собой кьюфон — большую тяжелую штуковину размером с чемодан, из первых моделей. Этот вызов, второй за три дня, выдернул меня из еженедельной ванны, а ванна на нашем корабле — не шутка. Дело не просто в том, что нужно отскрести недельный слой грязи, — тут еще спасаешься от 1,6 g. Погружаешься в бурлящую воду, даешь отдых натруженным суставам, отекшим ногам, ноющей спине. Забываешь ненадолго, как далеко мы все ушли от известного нам, о вероятности того, что возврата не будет. Так что, роняя с себя капли на холодный как лед пол, сжимая кьюфон одной рукой, а другой пытаясь обмотаться полотенцем, пока остальные женщины плещутся и восторженно вопят в большом бамбуковом тазу, я испытываю раздражение и с трудом скрываю злость. Отвечаю:

— Образования у меня хватило, чтобы тебя поймать.

К счастью, Нилс Саркка предпочитает не заметить сарказма. Он в настроении менторствовать, держится, как будто опять стоит перед телекамерой, обращаясь с торжественной лекцией к восторженной аудитории.

«„Ну и где они?“ — повторяет он. — Всем известно, что этот знаменитый вопрос Энрико Ферми задал, когда обсуждал с другими физиками летающие тарелки и вероятность путешествий со сверхсветовой скоростью. „Ну и где они в таком случае?“ — воскликнул он. Учитывая величину и возраст Галактики, учитывая вероятность, что жизнь возникала в ней более одного раза. Землю должны были уже не раз посетить. Если бы пришельцы существовали, они бы уже посетили нас. А раз не посетили, доказывал Ферми, значит их нет. Многие ученые и философы атаковали его парадокс, предлагая хитроумные решения, и столь же изобретательно пытались объяснить отсутствие инопланетян. А нам выпала честь узнать точный ответ. Нам известно, что они были здесь с самого начала. Известно, что джакару столетиями наблюдали за нами и решили открыться в час величайшей нашей беды. Но их появление вызвало много новых вопросов. Откуда они взялись? Почему, следя за нами, никогда прежде не вмешивались? Почему просуществовали дольше любого известного нам разумного вида? Что это — изоляция или что–то иное? Подобны ли мы им или другим, так называемым Старшим Культурам, которые обречены на вымирание или превращение в нечто непостижимое на нашем нынешнем уровне? Либо же нас обрекла наша связь с джакару, которые — да, освободили нас из земной клетки, но лишь для того, чтобы пересадить в клетку попросторнее, чтобы изучать нас или забавляться нами, пока не надоест? И так далее, и так далее. Джакару дали ответ на вопрос Ферми, Эмма, но ответ породил множество новых загадок. Некоторые мы скоро разгадаем. Тебя это не беспокоит, да? А должно бы. Вот я — взволнован. Взволнован, потрясен и немного испуган. Будь у тебя и твоих друзей–фермеров хоть малая толика воображения, вы бы тоже переживали, трепетали и страшились. Ведь мы несемся к началу новой главы в человеческой истории!»

Нилс Саркка, как любой преступник, понявший, что его игра окончена, пытается оправдать поступки, которым нет оправдания. Строит из слов лестницу, в надежде выбраться по ней из тупика, в который себя загнал. Я, конечно, не мешаю ему болтать. Пусть он говорит побольше — он проговаривается так часто, что это даже не смешно. Нилс Саркка виновен в смерти трех человек и в краже кода, который мог бы — да, только в этом мы с ним и сходимся во взглядах — радикально изменить наше понимание своего места во Вселенной и отношений с джакару. И потому я, конечно, не мешаю ему говорить, хотя мерзну, стоя в одном полотенце: позвонки стучат, кровь приливает к усталым отекшим ногам, и меня сильнее обычного раздражают его долгие отступления, и высокопарность, и снисходительные экскурсы в историю поисков внеземной жизни. Поэтому, когда он наконец заявляет, что ему безразлично мнение людей, что главное для него — суд истории, я не могу сдержаться.

— Я тебе скажу, какой суд тебя ждет, Нилс. Суд пэров в Первой палате центра правосудия в Порт–о–Пленти.

Он вешает трубку. Несомненно, он обижен и разгневан. Надутый дурак. Меня точит беспокойство, я гадаю, не зашла ли слишком далеко, но это скоро проходит. Я знаю: он перезвонит. Потому что хочет убедить меня, будто все, что он натворил, окажется оправданно тем, что он надеется открыть. И потому еще, что у него только один кьюфон, а пара к нему — у меня. Потому что здесь, в глубокой пустой тьме межзвездного пространства, ему больше не с кем поговорить.

Для меня все это началось со звонка от одного из наших источников в полиции Порт–о–Пленти. Мне сообщили, что два разыскиваемых мною программера, Эверетт Хью и Джейсон Синглтон, обнаружены в мотеле.

Был девятый час вечера. Я, как обычно, набрасывала памятки по работе на день, вполглаза смотря новости по телевизору. Отыскав пульт и выключив звук, я спросила:

— Под наблюдением?

— Похоже, мертвы. Номер, который они сняли, выгорел, и в нем два хрустящих уголька. Не хочется вас огорчать, но это факт. А информация есть информация, верно, даже если она нерадостная?

Я не стала терять времени, заверяя информатора, что положенную оплату он получит.

— Кто ведет дело?

— Закариас. Август Закариас. Он хороший полицейский, закрывает дел больше обычного. И к тому же из городской аристократии.

— Где мне его найти?

— Он еще на месте происшествия. Я слышал, там большая суета.

Мотель стоял на границе города, неподалеку от съезда к орбитальной трассе и от дороги, которая вела по заросшему колючками склону к промышленному кварталу. Фонари вдоль нее не горели, длинные производственные цеха жались к темной земле. И в конторе мотеля, и в номерах тоже было темно. Трансформатор силовой линии на опоре трещал и искрил. Я поставила машину за стайкой полицейских «Краузеров» и спутниковым фургоном местного канала новостей. Значком проложила путь за цепь копов, сдерживавших небольшую толпу напротив места происшествия, — за натянутую между двумя козлами ленту. Ко мне пытались прицепиться телерепортер с операторшей, но я от них отмахнулась. Я была взволнована и недовольна: три месяца скрупулезной следственной работы завершились неожиданным и неприятным образом, и я понятия не имела, как пойдут дела дальше.

Теплый воздух пропах углем и дымом с острой ноткой свежеразрезанного металла. Фары двух пожарных машин выхватывали из темноты L-образный ряд номеров, с двух сторон ограждавший парковку; мигалки бросали оранжевые блики на мокрый асфальт и крыши машин, Пожарные в тяжелой амуниции и желтых шлемах уже сворачивали шланги. На кабине одного пикапа устроился цыпленок, еще несколько топтались и поклевывали землю между столиками для пикника, расставленными на газончике у запущенного бассейна. Номер в коротком отрезке ряда был освещен переносными прожекторами: сильные лучи выхватывали из темноты почерневшие стены, струйку дыма, тянущуюся из дверного проема, и разбитые, закопченные стекла окон. Машина Джеймса Синглтона, древний «Фольксваген Фарадей», стояла перед пожарищем. Ветровое стекло тоже было разбито, с крыши слезла краска, а пластиковый щиток наполовину расплавился.