Наставники. Коридоры власти
(Романы) - Сноу Чарльз Перси - Страница 19

Они сидели рядом со мной вокруг стола, и мне хорошо были видны их лица — решительные, целеустремленные: полнокровно-румяное, с пронзительным, острым взглядом у Брауна, горбоносое, властное у Кристла, выразительное, бледное, озаренное сверкающими глазами у Джего. Эти люди, все трое, добивались могущества и власти, но они были очень разными и по-разному хотели властвовать. Браун стремился руководить колледжем в полном смысле этого слова — разумно, мягко, искусно и незаметно; ему хотелось направлять, а не управлять, он не нуждался в должностях и титулах, подчеркивающих его власть; если он знал, что она у него есть, то больше его ничто не заботило.

Кристла вполне удовлетворяла должность декана, однако он хотел, чтобы в колледже — этом крохотном царстве — все чувствовали, что декан — человек по-настоящему могущественный. Более прямолинейный и непосредственный, менее изобретательный и хитроумный, чем его друг, он хотел постоянно ощущать свою власть, хотел, чтобы ему повиновались ежедневно и ежечасно. Добившись избрания Джего в ректоры и потом тайно влияя на него, Браун вполне удовлетворился бы сознанием своего незримого для других могущества. Кристлу такая награда показалась бы слишком неосязаемой. Ему было нужно, чтобы его заслуги открыто признали все — Джего, Браун, весь колледж. А в тот вечер он хотел твердо знать, что Джего прислушивается к его словам. Только этого он, впрочем, и хотел: его не обуревало честолюбие, но ему было совершенно необходимо реально ощутить свою силу.

Джего, как и Кристла, привлекал блеск полновластного могущества; однако ему хотелось не только власти. В отличие от своих нынешних союзников он был пылко честолюбив. В любом сообществе он стремился бы к первым ролям — хотя бы уже только для того, чтобы отличаться от других. Ему всегда импонировали чины и титулы, официально удостоверяющие его власть. Он жаждал именоваться ректором, жаждал открывать официальные собрания ритуальным зачином: «Я, Пол Джего, ректор…» Его завораживала грандиозная роскошь Резиденции, завораживал титул главы колледжа. Он мечтал войти в историю колледжа как «Д-р П. Джего, 41-й ректор». Титул ректора, автоматически выделяющий его из массы наставников, ректорские обязанности, освященные вековыми традициями, и величественные покои Резиденции виделись ему в ореоле волшебного блеска.

Но его привлекало не только личное могущество. Недаром он сказал Кристлу: «Мы преобразуем наш колледж!» Подобно большинству честолюбцев, он верил в свои исключительные способности. Он почти не думал о заработке, и, хотя ему нравились должностные почести, к его честолюбию примешивалась совершенно бескорыстная и, быть может, даже наивная жажда служить людям. Став ректором, он надеялся принести пользу колледжу. Временами, правда, он стремился к власти ради самой власти, но потом искреннее бескорыстие пробуждалось в нем снова. Он верил, что при нем в колледже воцарится спокойная и мирная, легкая и доброжелательная, творческая и вдохновенная атмосфера. Его не слишком волновал вопрос, как он этого добьется. Ему не хватало твердой основательности Кристла и Брауна, которые скромно определяли границы своих возможностей и последовательно добивались поставленных перед собою целей: убеждали Совет колледжа продлить Льюку стипендию для его научной работы, старались получить денежный вклад, обещанный сэром Хорасом, или изыскивали средства, чтобы учредить еще одну наставническую должность. У Джего не было ни их последовательности, ни их скромности; чудаковатый и склонный к театральности, честолюбивый и зачастую неблагоразумный, он вел себя иногда как сумасбродный эгоист, но обостренная интуиция, которой не было у его уравновешенных союзников, порой помогала ему поступать с необычайной дальновидностью.

Глава девятая

СПОР С ПРИЯТЕЛЕМ

Вечером, когда я вошел в профессорскую, Винслоу, Найтингейл и Фрэнсис Гетлиф о чем-то оживленно беседовали, но, увидев меня, сразу же замолчали. Потом Винслоу сказал:

— Добрый вам вечер, Элиот. Говорят, вы провели предварительное совещание с вашим кандидатом?

Найтингейл спросил:

— Он достойно вас принял?

— Все было прекрасно, — ответил я. — Жаль, что вам не удалось прийти. — Разумеется, это он рассказал Гетлифу и Винслоу о нашем совещании. Все трое были возбуждены, а Фрэнсиса, как я понял, одолевала злость. Он только утром вернулся из Швейцарии, его волевое, с тонкими и правильными чертами лицо покрывал глубокий ровный загар; он даже не улыбнулся мне, а я вдруг подумал, что с годами он все больше походит на персонажей картин Эль Греко.

— А вы что же — вообще не собираетесь встречаться со своим кандидатом? — спросил я у Винслоу. — Думаете вести всю подготовку письменно? — Порой ему даже нравилось, когда над ним подтрунивают, и он прекрасно знал, что я не боюсь его ядовитого языка. Он снисходительно усмехнулся.

— Кандидата, которого я соглашусь поддерживать, — ответил он, — можно будет с успехом охарактеризовать и на бумаге. Это ведь только про вашего нельзя написать ничего определенного.

— Мы должны выбрать руководителя колледжа, а не мелкого клерка, — напомнил ему я.

— Если колледж по безрассудству выберет в руководители доктора Джего, — ответил он, — то тут уж поневоле не увидишь разницы между ректором и клерком.

Найтингейла всегда радовали злобные шутки; он ухмыльнулся и сказал:

— А по-моему, доктор Джего — наименьшее зло. И я вполне готов его поддержать, если мы не найдем истинно достойного кандидата.

— Достойного кандидата найти в университете вовсе не трудно, — возразил ему Винслоу. Хотя он и говорил о поисках руководителя «на стороне», Браун был уверен, что ему непременно захочется «вернуться» в колледж и поддержать Кроуфорда, но точно мы его планов пока не знали.

— Наш колледж не склонен отдавать свои должности чужакам, — сказал Найтингейл. — Он приберегает их для своих любимчиков. Поэтому-то я и готов проголосовать за Джего.

Я услышал, как открылась дверь, и вошедший Кристл поздоровался за руку с Гетлифом, который не проронил до сих пор ни единого слова.

— Добрый вам вечер, декан, — проговорил Винслоу.

— Мы обсуждаем кандидатуру Джего, — с преувеличенной беззаботностью объяснил я Кристлу. — Получается, что двое за него, а двое — против.

— Весьма прискорбно, — сказал Кристл, все еще глядя на Гетлифа. — Если мы официально не изгоним из профессорской разговоры о выборах, она превратится в осиное гнездо. Сюда просто нельзя будет войти.

— А знаете, что произойдет, если мы их официально отсюда изгоним, уважаемый декан? — отозвался Винслоу. — Люди начнут неофициально шептаться о выборах по углам. Это, впрочем, произойдет в любом случае, — добавил он.

— Весьма прискорбно, — сказал Кристл, — что мы не в состоянии справиться со своими собственными трудностями.

— Замечательная мысль… — ехидно заметил Винслоу, но вошедший в это время дворецкий объявил, что обед подан, и его слова заглушили резкий ответ Кристла.

По дороге в трапезную Гетлиф отрывисто сказал мне:

— Нам надо поговорить. Я зайду к тебе после обеда.

Льюк прибежал, когда уже была произнесена предобеденная молитва; потом вошел Пилброу: за пятьдесят лет работы в колледже он так и не научился являться на обед вовремя. Его лысый череп сверкал, словно отполированный, его карие глаза молодо поблескивали. Тяжело отдуваясь, он торопливой скороговоркой извинился за опоздание; в семьдесят четыре года он все еще вел себя с порывистой и слегка наивной непосредственностью юноши.

Кристлу пришлось сесть рядом с Винслоу, но он сразу же обратился к Фрэнсису Гетлифу, который сидел напротив.

— Когда у нас состоится зимний праздник, Гетлиф? — спросил он.

— Вам следовало бы заносить такие даты в записную книжицу, уважаемый декан, — проговорил Винслоу. Кристл нахмурился. Он, разумеется, прекрасно знал дату праздника, но ему как-то надо было начать очень важный для него разговор.

— Двенадцатого февраля, — ответил Гетлиф. — Через месяц и один день. — Полгода назад Гетлиф стал экономом колледжа.