Ленинград
(Героическая оборона города в 1941-1944 гг.) - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 12

В Колпине уже слышалась артиллерийская канонада, ветер доносил сюда запах гари, с наблюдательных пунктов были видны пожары в Красном Бору. 28 августа военное командование приказало местным ополченцам занять позиции километрах в четырех от родного Ижорского завода, на южной окраине одного из поселков колхоза имени Тельмана. Выступили два рабочих отряда, во главе одного из них встал председатель Колпинского райисполкома Александр Васильевич Анисимов (он погиб в самом конце войны), во главе другого — Георгий Вениаминович Водопьянов (после войны ему посчастливилось еще около 30 лет руководить цехом на Ижорском заводе). Тогда, в 41-м, в назначенное место они пришли ночью. Поселок был обжитый, капитально отстроенный, дома добротные, словно зеленой шапкой накрывали их точенолистые дубы и разросшиеся тополя. Сейчас вокруг ни души, двери распахнуты, ветер играет ими. Броневики укрылись во дворах. Здесь же расположили и орудия. Рабочие в ватниках, куртках, в старых, для рыбалки сберегавшихся пальто легли цепью на выходе из поселка, прижавшись к теплой земле, вдыхая запахи отцветающих трав и хлеба: слева тянулось поле, частично уже скошенное, снопы стояли в суслонах.

Водопьянов, высокий, сухой, поджарый («Тогда во мне весу было 67 килограммов, а росту 185 сантиметров, — вспоминал он при нашей встрече. — Как арабская лошадь»), расположился в крайнем доме, распахнул окно. Впереди была Ям-Ижора, деревня на шоссе Москва — Ленинград, бинокль придвинул к нему знакомые дома, приходилось там бывать, и Водопьянов увидел движущихся мотоциклистов, темные силуэты вражеских машин. Вшестером тут же отправились на разведку к Ям-Ижоре. Дошли до окраины, до кладбища, когда от реки по ним открыли огонь. Убило Матвеева, одного из трех братьев, вступивших в ополчение. Тогда многие вступали в ополчение семьями: отец и сын Александровы, братья Рыбаковы, отец и сын Крутошинские… Разведчики осторожно отползли, и сразу по возвращении Водопьянов велел броневикам открыть огонь по Ям-Ижоре.

Гитлеровцы отвечали в ту ночь неохотно. Реванш они попытались взять утром, но обрушились не на боевые позиции, а на завод. Они уже поняли, что перед ними не регулярная воинская часть, а рабочие, им хотелось сломить их волю, упорство.

На Ижоре еще привычно гудели мартены и утренняя смена готовилась сменить ночную, когда по металлическим листам, устилавшим пол в мартеновском цехе, загрохотали осколки. Опустился на пол, раненный в живот, начальник цеха коммунист А. И. Шмаков; его даже не успели довезти до поликлиники. Снаряды рвались по всей огромной территории, стреляла полевая артиллерия, многие решили, что фашисты рядом. Рабочие, вооружаясь чем придется, выбегали из цехов, некоторые тут же падали, обливаясь кровью. Вот тогда неожиданно для всех заговорило заводское радио, у микрофона был коммунист, хорошо всем известный Василий Николаевич Носков:

— Товарищи! Красная Армия и наш ижорский рабочий батальон не пустят врага в город. Все — в укрытия! Помогите раненым…

Итоги этого дня подвел сохранившийся до наших дней журнал МПВО:

«7 час. 51 мин. — 18 час. 32 мин. Убитых 4 человека, тяжелораненых 13 человек, легкораненых 25 человек. Повреждения в цехах № 9, 11, 12, 15, 16, 23, 24, 28, 38, на ЦЭС разрушен пульт, пробито два однофазных трансформатора. На железнодорожном транспорте повреждена линия главной железной дороги. В водном транспорте разбито два катера („Ижорец“, № 1 и № 2), пробиты баржи № 8 и № 10».

Снаряды пролетали и над позициями батальона, бойцы увидели позади себя, в Колпине, зарево, к Водопьянову шли люди:

— Мы не имеем права отсиживаться. Мы должны атаковать.

Водопьянов (единственный во всем батальоне одетый в военную форму) мрачнел:

— Кто позволил вам оставить позиции? Не забывайте, что вы в армии.

Смягчившись, разъяснял:

— За нами нет воинских частей. Атаковывать безрассудно.

Но попытка атаки все же была предпринята в ночь на 4 сентября, после того как батальон укрепился и установил связь с соседями — воинскими частями, одна из которых справа оседлала шоссе Москва — Ленинград, другая, слева, удерживала железную дорогу Москва — Ленинград. Водопьянов решился на разведку боем. С собой взял несколько десятков человек, легкий танк, две бронемашины. Выступили в 4 часа ночи, разбившись на две группы. Их встретила черная августовская темнота, выбеленная предутренним слоистым туманом. Пройти удалось только метров 400: навстречу хлестанули автоматные очереди. Одна из групп так и застряла там. Водопьянов поднял шедших за ним в атаку:

— Вперед!

Для ижорцев все только начиналось, им предстояло отразить десятки яростных атак, навечно себя прославить, но в первые дни главная гроза прошла мимо. Фашисты еще надеялись ворваться в город напрямую по Московскому шоссе; остановила их 168-я бондаревская дивизия и не просто остановила, а погнала назад, вышвырнув из Поги, Куньголово, Красного Бора, из Поповки. Гитлеровцев это не образумило. Вплоть до 9 сентября они таранили главную полосу Слуцко-Колпинского укрепрайона, но безрезультатно. Только что скомплектованная 55-я армия сразу заявила о себе как о стойком, жизнеспособном соединении.

Мгу, станцию, у которой сходились две последние железные дороги, связывавшие Ленинград со страной, прикрыть в тот день, 29 августа, не успели, и фашисты уже вошли туда, но сразу же были отогнаны частями, наспех собранными командующим фронтом. Отогнаны ненадолго. 30 августа, как уже говорилось, они все-таки захватили Мгу, а 8 сентября их танки уже грохотали по улицам Шлиссельбурга.

На суше кольцо вокруг Ленинграда замкнулось.

На Карельском перешейке наши части к 1 сентября были отведены на линию государственной границы 1939 года, находившуюся, как известно, в непосредственной близости к Ленинграду, в частности сразу за Сестрорецком по реке Сестре. Союзников по разбойничьему фашистскому блоку разделяли теперь считанные десятки километров. В ночь на 9 сентября гитлеровцы попытались переправиться на правый берег, но его уже было кому защищать: вниз по Неве к Ленинграду поплыли сотни фашистских трупов.

Война в своем грозном и смертном обличье пришла теперь и на ленинградские улицы. Воздушные тревоги в городе объявлялись часто, к ним успели привыкнуть, но из 900 фашистских самолетов, прорывавшихся к городу в июне, июле и августе, достигли цели лишь единицы. В один из дней первой декады августа в воздух поднялось свыше 300 немецких боевых машин, бомбардировщики шли в несколько эшелонов, но ни днем, ни при повторном налете ночью пересечь заградительные пояса нашей противовоздушной обороны не смогли.

Первые бомбардировки города приходятся на 6 и 8 сентября. Заполыхало пламя пожаров, горели бадаевские продовольственные склады, серьезно повредило главную водопроводную станцию. Багрово-черные тучи нависли над южной частью города, все другие его районы затянуло дымным туманом, зенитная пальба временами почти заглушала прерывистое жужжание вражеских самолетов. Это был ад, где, казалось бы, трудно уцелеть, но службы местной противовоздушной обороны — МПВО, в составе которых насчитывалось около 200 тысяч человек, действовали четко. В домохозяйствах еще 22 июля горком и обком партии ввели институт полит-организаторов: «комиссары домов», как их нередко называли, немало сделали, чтобы подготовить население к противовоздушной обороне, добиться четкого исполнения правил поведения при воздушной тревоге. Вот и сейчас (8 сентября) все, кто оставался дома или на улицах, привычно укрылись в бомбоубежищах. Ранило в итоге всего 13 человек. Получили серьезные ожоги, в основном при спасении имущества и людей, 60, умерло от ожогов 5.

Еще раньше, 4 сентября, в городе вдруг начали рваться артиллерийские снаряды. На станции Витебск-Сортировочная, на заводе «Салолин», нефтебазе «Красный нефтяник». Это было в 11 утра. В 16 часов 30 минут фашисты повели методический обстрел завода «Большевик». Стреляли, как выяснилось, из района Тосно. Артиллерийские разрывы на улицах тоже стали страшной, невероятной обыденностью, к которой люди все-таки привыкали, как к чему-то неизбежному и неустранимому: надо беречься, надо знать, по какой стороне улицы идти, успеть- лечь, укрыться, вот собственно и все, что ты можешь сделать, а там уж будь как будет — война…