Миссия для чужеземца (СИ) - Малицкий Сергей Вацлавович - Страница 1

Миссия для чужеземца

Пролог

Миссия для чужеземца

или

Возвращение Алателя

Часть первая. Уйкеас

Со стороны невидимых гор подул ветер. Черные облака полетели на край неба. Стена травы вздрогнула, и серая, словно посыпанная пеплом, волна побежала к лесу. От реки потянуло терпким запахом лугового ореха. В воздух поднялись треугольники семян ночного белокрыльника и понеслись вслед за облаками. Все живое в лесу и на лугу спряталось и замерло, парализованное страхом.

Огромная волчица мелькнула среди деревьев и нырнула в траву. Стебли хлестнули по морде. Капли росы повисли на шкуре. Приятная свежесть пробежала по телу. Она упала и перекатилась с боку на бок. В желудке заурчало. Неосторожный охотник был не лучшей добычей, но сытость наступила. Жаль, что они почти сразу умирают. Жаль, что не видят, как она их поедает. Может быть, надо начинать с ног? Волчица сглотнула кровавую слюну и вдруг замерла. Следующая жертва?

Она ловила эмоции как запахи. Чаще всего тревогу, страх, ужас, беспомощность. Но не теперь. Неизвестный не боялся. Неприятное удивление переполняло его, но не страх. Волчица согнула мощные лапы и прижалась к почве. Ни звука не раздавалось вокруг, и все-таки кто-то был рядом. Ну не глупая же трава коснулась ее своею мыслью. Волчица напряглась, рванулась к источнику брезгливости и вдруг поняла. Чужой в ней! Забрался внутрь и смотрел ее глазами. Поймать! Поздно...

Присутствие стерлось. Еще мгновение, ловя улетающее сознание, волчица его глазами видела луг, себя, напряженную и черную на вытоптанной траве, и вот все исчезло. Неужели кто-то сумел вторгнуться в нее и так легко ушел? Волчица подняла морду и, захлебываясь ненавистью, огласила ночь воем, от которого у случайного путника, окажись он ближе, чем в полудне пути, неминуемо бы помутился рассудок. Если бы сердце выдержало. Но вой затих, и только прояснившееся черное небо смотрело на опустевший луг глазами двух лун. Красной и лиловой.

Глава первая. Книга

- Рядовой Арбанов!

- Я!

- Ко мне!

- Есть!

Молодой солдатик в высоленной потом форме, кирзовых ботинках и обвисшей панаме показательно бодро пробежал по песку и вытянулся перед вылезшим из раскаленного «уазика» офицером.

- Товарищ майор, рядовой Арбанов по вашему приказанию прибыл!

Майор снял фуражку, вытер носовым платком слипшиеся от жары волосы, вернул головной убор на место, поправил, приложив ладонь к переносице. Медленно, с нескрываемым сожалением оглядел солдата, перевел взгляд на отвалы песка, на брошенную лопату, на тяжелый сверток зеленой маскировочной сети, на замершую у бархана разлапистую пусковую установку и побрел в сторону штабного кунга, бросив через плечо:

- Собирайся. Через пять минут выезжаем. Сначала в часть. Вечером поезд. Домой поедешь. В отпуск. Телеграмма тебе пришла. В штабе она.

- Есть собираться.

Солдатик неуверенно развернулся и побежал к машине, чтобы вернуться через несколько секунд с тощим вещевым мешком, противогазом, автоматом и свернутой в серую баранку шинелью.

Из «уазика» вывалился вялый тонкокостный ефрейтор в выгоревшем до белизны хэбэ и распластался в крошечном обрывке тени у переднего колеса. Арбанов, позвякивая амуницией, присел на колени.

- Слышишь, земляк?

- Тсс! - приложил палец к губам ефрейтор.

- Саранча стрекочет, - отмахнулся Арбанов. - Что за телеграмма?

- Весна, - Ефрейтор мечтательно надвинул на глаза панаму. - Саксаул цветет. Кузнечики порхают. Скоро дембель!

- Скоро, скоро, - согласился Арбанов. - Кому скоро, а кому не очень скоро. Что за телеграмма? Что случилось?

- Отстань ты от меня, дух, - лениво проговорил пересохшими губами ефрейтор. - У тебя вода есть?

- Есть.

- Дай-ка. - Ефрейтор протянул руку и, ощутив в ладони приятную тяжесть зашитой в суконный чехол фляжки, начал откручивать пробку.

Вдалеке послышался шум. Арбанов обернулся. Понукаемые рассвирепевшим майором, торопливо застегивая форму, из-под шестьдесят шестого выбирались трое сержантов во главе с заспанным лейтенантом-двухгодичником.

- Позавчера зампотыл на вторую батарею ездил. - Ефрейтор зевнул, отдавая опустевшую фляжку и наблюдая за построением возле машины. - Жара... смертельная. А у них с водой задержка. Так вот, пока то да се, духи из радиатора всю воду высосали. И водила, салабон, поехал, не посмотрел. Через сто метров движок стуканул. Так вот зампотыл прямо там водилу чуть не грохнул. Хорошо еще, духи не успели морды умыть. По ржавчине на щеках вычислили.

- Неприятности у ребят, - заметил Арбанов.

- Это у тебя неприятности, - вяло прокомментировал ефрейтор показанный Арбанову из строя распекаемых солдат кулак. - Кто нюх потерял? Приближение начальства влечет поднятие личного состава по тревоге при любых обстоятельствах. Тебе что, сержант не объяснял?

- Нет, - удивился Арбанов.

- Ну, так объяснит еще. - Ефрейтор вновь надвинул на глаза панаму. - Загружайся. Майор ваш расчет уже отымел. Ты свое после получишь. Повезло тебе, земляк.

- Ну, готов? - спросил подошедший майор, вторично снимая фуражку и вытирая мокрую голову. - Вода есть?

Арбанов подал фляжку. Майор отвинтил пробку, допил остатки воды, покосился на усевшегося с бравым видом за руль ефрейтора.

- Этот хмырь что ли высосал? Смотри, одна фляжка до обеда, хотя... Слушай.

Он подошел еще на шаг к вытянувшемуся по стойке «смирно» Арбанову, взял его за плечи, сжал, сминая скатку шинели, тряхнул так, что звякнула ложка о котелок в вещмешке, уперся в лицо жесткими бесцветными глазами.

- Ты, рядовой Арбанов, будь мужиком. Все через это прошли или пройдут. Никого не минует. Дай руку.

Арбанов отпустил ремень автомата и протянул ладонь. Майор сложил его пальцы в кулак, прикрыл сверху своей ладонью.

- Как тебя зовут? Сашка? Ну-ка сожми крепче кулак, Сашка Арбанов. Еще крепче. Еще! Вот так. Держись, парень. Мать у тебя умерла...

Сашка ехал на верхней полке обшарпанного плацкартного вагона. Что-то оборвалось внутри и застыло. По узкому проходу пробирались озабоченные дехкане с узлами, в соседнем купе орали пьяные песни запоздавшие афганские дембеля. Пожилая узбечка в цветастом халате тыкала его в бок сухой рукой, приглашая спуститься к накрытому столу, на котором лежали лепешки, сыр, сушеная дыня, еще что-то. Сашка отрицательно мотал головой, поворачивался на бок и смотрел через пыльное стекло наружу. За окном сначала сияла оглушительная летняя жара, ближе к Ташкенту уже отцветала торопливая весна, а еще через некоторое время мимо застывшего в Сашкином представлении поезда побежала назад коричневая, сбрызнутая зеленью, неприветливая степь. Из утреннего тумана внезапно вынырнул уже совсем зимний Гурьев с бабушками, которые бегали под вагонными окнами, шумно предлагая какую-то снедь. Но вот и они остались позади.

В Волгограде поезд стоял двадцать минут. Сашка выбрался на заснеженный перрон, пробежал по переходу на вокзал, купил заскорузлую кулебяку, бутылку кефира, давясь затолкал в себя нехитрую еду у буфетного столика и вернулся в вагон перед самым отходом. Стараясь не встречаться ни с кем взглядом, забрался на место, лег и закрыл глаза. Поезд дернуло, вагоны заскрипели и покатили. На изгибе путей у кургана в окне мелькнул тепловоз, затем сумрак сгустился, и вне поезда остались только редкие огни чужой жизни. Сашка лежал на животе, ощущая правой щекой каждое вздрагивание состава, и старался не шевелиться, чтобы боль не разорвала его на части. Колеса стучали, за бледной занавеской мелькали огни полустанков, но боль не уходила. Она накапливалась. И когда, подтягивая колени к груди, он уже начал задыхаться, все та же сухая жесткая рука пожилой узбечки коснулась его затылка и стала медленно гладить короткие волосы. Усталый голос прорезался через плацкартный полумрак и незнакомыми словами принялся объяснять простые и понятные вещи, успокаивая и жалея. Слезы выкатились из глаз, и боль утихла.