Путь самурая - Щепетнов Евгений - Страница 8

После двадцати минут содержательного опроса, занесенного на бумагу, я узнал, что на моем участке, в Третьем Линейном проезде, проживает некий пенсионер, Василий Петрович Сазонов, очень злой человек. И вот этот человек напал на него, Царькова Виктора Васильевича, когда оный Виктор Васильевич дышал свежим воздухом, прогуливаясь перед сном перед своим родимым домом. Ну не своим, маминым, но домом. И вот этот Сазонов, злобный и гадкий человек (слова были нецензурными), сломал ему нос, руку, ребра совершенно ни за что. А когда друзья Виктора Васильевича хотели оттащить негодяя от несчастной жертвы, досталось и им, хотя и не так сильно, как Виктору Васильевичу. Потому что они вовремя покинули поле боя («Свалили, в натуре, пацаны! А что делать?! И я бы свалил, когда на такую измену присядешь!» – прокомментировал Царьков). И скорее всего, злой сосед был под наркотой. Потому что откуда такая сила, чтобы одолеть Виктора Васильевича? Или сумасшедший – у них, по слухам, такая сила появляется, когда они в безумство впадают. Ну и все. «Мною прочитано и собственноручно подписано».

Заявление по форме: «Прошу привлечь к ответственности…» («Как пишется “отвественнасть”?!» – интересовался Царьков.) Документы готовы, теперь еще пару слов сказать.

– А тебе не стремно – дед вас разогнал, как шавок? И ты заяву на него бросаешь?

– Ниче… это раньше понятия были, а щас, в натуре, все не так. На кой менты, если меня не защищают? Я тож гражданин этой страны! Налого… на-ло-го-пла-тель-щик! Вот! Я тебя кормлю, а ты меня защищай! Вот так! Закон за меня!

– Ранее судимый?

– Ну и че? Чалился по малолетке, да. И че? Я свое отбыл! И такой же гражданин, как и все!

Смотри, как резво рассуждает… поднаторел! Колония – кузница кадров. Сел за хулиганку – вышел законченной мразью! И права качать умеет – научили небось. Мало ли советников?

Тут «хулиганка» катит. Начнут с деда деньги выжимать… И то, что он тут мне напел, – полная лажа. Чтобы шестидесятилетний дед вдруг взял и набросился на пятерых отморозков – это что, берсерк какой-то, что ли? Не верю. Брешет, сука!

Теперь надо будет послушать агрессора. Ехать на место. А может, вызвать его повесткой? Вечером студенты придут, послать их повестки разносить. Прибудет в пикет, там и поговорю.

Стоп! Так не пойдет. Дело непростое, не зря мне замнач его поручил. И снова неясно, почему именно мне? Ну да, место происшествия у меня на участке, то есть формально по месту совершения. Но можно было бы поручить и оперу! Фактически усматривается сто шестнадцатая – побои! Позови опера, дай ему задание, и вперед! А тут вызывают алкоголика-участкового и дают ему непонятное указание – «разобраться с разумом».

Ну, вы и кружевники! Таких кружев наплетете – сами-то понимаете, чего наплели?! Ладно. Я на крючке у начальства, меня можно подтянуть. Это ясно. Формально – я и должен заниматься этим делом. Это тоже ясно. Но не все ясно! Они ведь знают, КАК я ненавижу всякую эту мразоту, бандитву – мелкую и крупную! Хм… а еще знают, что я не поддерживаю с этой самой шпаной никаких контактов. Ни родственных, ни дружественных – никаких. Может, в этом и есть секрет? Или во всем сразу, все вместе взятое… Что толку гадать? Работать надо! И дожить до вечера.

Зашагал по коридору – мимо высоченных дверей, мимо больших окон. Больница построена еще до революции, а тогда стройматериалов не экономили. Потолки – теряются в небесах. Перила на лестнице – настоящий дуб, с тех самых пор сохранились, помнят руки сотен и тысяч больных и врачей.

А линолеум рваный, как у нас в отделе. И пахнет из сортира мочой. И пыль на полу. Ну почему, почему все перемены обязательно с грязью?! Перестройки всякие, революции? Почему первым делом надо все загадить, а уж потом! О-о-о… как мы построим потом – на этой самой куче дерьма! Которую сами и наделали! Тьфу!

До участка добирался с трудом. Откуда-то народ набежал, автобусы полные, так что еле залез. Толкаться и лезть дуром не позволяет офицерская честь. Какая-никакая, но она у меня есть. Отталкивать старух с корзинами, пихать женщин, разбрасывая толпу локтями, – это не по мне. Машину бы купить какую-нибудь, хоть плохонькую, все было бы гораздо скорее. Только вот где денег взять? Да и разбил бы я ее в первые же дни. По пьянке. Или ее бы угнали от дома, как угоняют десятки и сотни машин по всей стране. Ставить негде, кроме как у дома. До стоянки тащиться далеко.

В принципе, можно и на стоянку… надо будет подумать. Когда деньги заведутся.

Через час я стоял возле калитки неприметного крепкого дома, ничем не отличающегося от десятков других домов по этой улице. Дощатый забор, скамейка – давно не крашенная, видно, что на ней никто не сидит, как это обычно происходит у других домов. В палисаднике кусты сирени – неухоженные, разросшиеся до дикого состояния. Окна в доме закрыты ставнями. Что вообще-то вроде и странно, и довольно-таки объяснимо. В эту жару лучше укрыться в темноте. Так прохладней. А если еще ты знаешь, что кое-кому отмороженному вчера набил морду – лучше поберечь стекла и укрыть их за деревянной броней. Так целее будут, это уж точно.

Минуты три я разыскивал звонок, с помощью которого рассчитывал добраться до хозяина дома. Звонка не было, калитка закрыта, так что ничего не оставалось, кроме как лезть в палисадник, рискуя повиснуть на штакетине и разорвать мои единственные условно чистые штаны, а также поиметь неприятности на свою худую задницу – в буквальном смысле слова.

Но нет – перелез, не повиснув, не зацепившись и не лишившись мужских первичных половых признаков. И заколотил кулаком в ставню – вначале тихо, осторожно, но, видя, что мои усилия ни к чему не приводят, во всю силу своих подпорченных алкоголем тридцати лет.

Когда контакт с «объектом вожделения» совершился, я едва не упустил в штаны – мужик подкрался настолько тихо, настолько осторожно, что это можно сравнить со скрадыванием добычи диким зверем вроде леопарда, – медленно-медленно, тихо-тихо, а потом рывок! И жертве каюк. И поделом! Нужно быть внимательнее! Не подставляйте спину клыкам и «перьям», звери и участковые!

– Что хотел? – Голос был хрипловатым, низким, а его владелец совершенно невидным, неопределенного возраста, от сорока до семидесяти.

Шестьдесят лет? М-да… Двигается он не так, как человек, отягощенный болезнями и долгами. Спокойный, как удав, ловкий, как леопард, и проницательный, как… как… кто? Питон Каа – вот кто! «Бандерлоги, подойдите еще на один шаг! Хорошо ли вам видно, бандерло-о-оги?!» Брр… аж мурашки по коже. Ну что же, поговорим, Каа?

– Василий Петрович Сазонов? Я ваш участковый. Мне нужно вас опросить по поводу инцидента…

– А имя у участкового есть? Фамилия? – негромко, но жестко осведомился мужчина. – Представляться не учили?

– Извините… – я слегка покраснел, что было для меня совсем неожиданно. Неужели я не разучился краснеть? – Каргин Андрей. Лейтенант милиции. Участковый. Теперь мы можем с вами поговорить?

– Теперь можем. Заходи! – Калитка открылась. И я вошел во двор. И это простое деяние навсегда изменило мою жизнь.

Глава 2

Из «Хагакурэ» – трактата о Бусидо:

«Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем».

Двор чистый, ухоженный, в отличие от палисадника. Видно, что за двором ухаживают – с душой, с расстановкой. Цветы, газон. Камни расставлены в некоем художественном беспорядке. Ну что-то вроде сада камней у японцев. Не хватает только небольшого пруда с рыбками и сакуры. Впрочем, вон и сакура. Не совсем сакура, но тоже вишня – наша, русская сакура! Цветет, кстати, ничуть не хуже.

На травке шезлонг, книжка лежит. И что интересно – книжка на английском языке. Хм… вот тебе и пенсионер! Кто же это такой, в конце-то концов?!

– Здесь сядем или в дом пойдем? – Сазонов указал на стол под навесом. Вокруг стола стояли четыре стула – ровно, как по линейке. Стеклянный кувшин с чем-то желтоватым, высокие коктейльные стаканы – два стакана. Розетка с чем-то красным, похоже, что-то вроде аджики. Нарезано сало – аппетитное, в мясных прожилках. Хлеб – не магазинный, это сразу видно. Круглые караваи с зажаристой корочкой и, похоже, еще теплые – от них шел запах горячего хлеба, такой уютный, такой аппетитный, что я невольно сглотнул слюну.