Курьер. Книга 1 (СИ) - Покровский Владислав Евгеньевич - Страница 57

Я поудобнее устроился в кресле, закинув ногу на ногу, кончики пальцев коснулись струн я послушал их тихое пение, затем подкрутил немного колки — опять Шела баловалась! — и сыграл несколько нот — ага, организм уже встрепенулся! Добро… Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и позволил пальцам слушать лишь зов сердца, которому хотелось спокойной и тихой мелодии, они не подкачали, коснулись струн, тронули одну, другую, проверяя настрой, и мелодия полилась… Тихая, она начиналась в моём сердце, рождаясь в глубине души и принимая невысказанную форму под прикрытыми веками, спускалась к пальцам тоненьким ручейком, замирающим от осознания радости своего рождения, звенела на серебряных камнях, набирая силы, и полновесной могучей рекой лилась меж берегов навстречу моим чувствам, отдавая им своё сладкозвучие, играя и ликуя вместе с ними, рождая водоворот невысказанных образов, полунамёков и интонаций, в котором растворялась и уходила на дно крупными белыми хлопьями тихая грусть, вызванная гибелью "Мечты", многих людей на её борту и тем, что, несмотря на то, что война давно завершена, на всё ещё попадаются свидетельства собственной глупости, жадности и извечного желания иметь больше, чем мы в состоянии себе позволить. Мелодия лилась полновесной тихой рекой, отдавая дань памяти погибшим и умирающим, ни с того ни с сего я начал скорбеть о жизнях тех людей, которые попрощались с ними по воле господина-случая, который слишком уж часто призывают в свидетели те, кто берётся эти жизни охранять…

Я играл, и перед глазами вставали лица тех, кого я не увидел среди вернувшихся с войны, кого не увижу уже никогда, хотя среди них было много моих друзей. Я играл, и за лицами всё ярче разгоралась огненно-красная заря, тот Армагеддон, в буйство пламени которого были они брошены без сожалений и без огорчений с последним приказом: "Ни шагу назад! Стоять насмерть!". Я играл, и вслед за лицами наступала тьма, которая сменялась яркими сполохами взрывов, стонами умирающих кораблей, беззвучными криками людей, засасываемых в открытый космос, сгоравшими заживо, чёрных и обугленных от действия радиации и крайне жёсткого космического излучения. Я играл, и вслед за всем этим перед моим взором вставала "Мечта" — невероятно красивый, безумно многосложный, сочетающий в себе несочетаемые, казалось бы, стили космической архитектуры лайнер, приют богатых бездельников и иногда — в дни благотворительности — просто хороших людей, детище известной на всю Систему и ничем не порочащей своей репутации компании "Старлайт"… Великий Космос… Его стандартная загрузка — более полутора тысяч человек, при этом всем им хватает места, и все живут как на шикарном курорте, а среди них наверняка были дети… Вы скажете безумно глупо — скорбеть об их гибели, когда я их почти не знаю? Что ж воля ваша… Но в таком случае вы, очевидно, ни разу не встречали своих приятелей и друзей, вернувшихся в герметично закрытом гробу из покрытой углесвинцом стеклостали во избежание распространения радиоактивного, бактериологического и химического заражения. Не видели вы их гибель, не слышали истории об этом из уст выживших и не знаете того ужаса, который пережили они… Возможно, глупо — скорбеть о человечестве, когда оно постоянно пытается уничтожить себя любыми известными и придуманными способами, но я не боюсь показаться или прослыть глупцом — зараза к заразе не липнет — боюсь другого: как бы не очерстветь сердцем и душой до состояния природного убийцы, когда по трупам пойдёшь без оглядки и без сожалений, привыкнув к такому свойству любого живого организма как смертность…

Пальцы мои замерли, мелодия ещё лилась, ещё падали её последние капли, допевая свой реквием погибшим, ещё закрыты были мои глаза, ещё не остыли воспоминания и мысли от будто бы наяву явившихся ко мне образов… Я сидел неподвижно, обнимая гитару, отрешившись от всего на свете, и мысленно посылал последнее "Прощайте!" ушедшим на ту сторону Стикса, как вдруг…

Какофония звуков пронизала меня всего с головы до пят, заставила содрогнуться и в диком отвращении едва ли не перекреститься — что, опять?! Да сколько ж можно?! Ведь у меня сегодня выходной! Когда же наконец они научатся не терроризировать меня, когда мне этого совсем не хочется, и задумаются о мысли: а почему бы мне — такому молодому и красивому — не давать деньги за моё естественное природное обаяния, живой характер и просто неотразимую улыбку?

Жуткая мелодия звучала всё настырнее, я сжал голову ладонями и замычал в отчаяньи и от бессильной ненависти, потом взял себя в руки и заставил успокоиться — негоже давать волю гневу и чувствам и распылять их на тех, кто этого не достоин. Я поставил гитару на пол, облокотив её о бок кресла, струны чуть слышно загудели, встал посреди комнаты и мысленно скомандовав принять вызов, уставил трагический взгляд на экран, на котором появилось обрюзгшее и одутловатое лицо непосредственного начальства.

— Добрый день, Андрей, — поздоровался он подчёркнуто вежливо, после того разговора, когда я высказал ему в лицо всё, что в душе накипело, мы с ним более не общались, хотя и прошла, наверное, целая неделя, он на контакт не шёл, а я просто отдыхал от всего, восстанавливал душевное здоровье после последнего поручения.

— Здравствуйте, Зизольдий Гурабанович, — ответил я в тон ему: подчёркнуто сухо, официально и сугубо по-деловому.

— М-м-м… У тебя ведь сегодня выходной? — пошлёпал он губами и, видимо, отвернулся куда-то в сторону, потому как лицо его скрылось, и я слабо видел лишь кончик уха.

— Да, Зизольдий Гурабанович…

— Так, вот это подпишите, — донеслось до моих ушей тихое, — теперь здесь и вот здесь… Поздравляю с назначением, приходите завтра в это же время сюда, я вас буду ждать, мы с вами окончательно всё обсудим и определим вам группу обучения и персонального инструктора…

Я нахмурил лоб, затем понял — похоже, Капитошкин ещё одного зелёного птенца поймал на обещании лёгких и крупных заработков, рекламу которых с координатами нашей фирмы я вижу повсюду в галанете и на бигбордах. И ведь верят же, дурни. Когда это, интересно, крупный заработок был лёгким? Вот-вот, я тоже не помню таких случаев…

— Выходной, значит, — прошелестел он, вернувшись к нашему разговору. — М-м-м да… А как же?.. Так… А поработать не хочешь, Андрей?

Я удивился такому вопросу и удивлённо приподнял бровь: я, да поработать?! Конечно же, не хочу!..

— А… поподробнее можно? — спросил я осторожненько, внутренне предвидя, что он засияет от счастья, так как Старик такие вопросы воспринимал как завуалированное согласие.

— Поподробнее? — переспросил он. Хм, неужто я ошибся? Да быть не может. — Поподробнее, увы, нельзя, Андрей. Ты должен понимать, что задавать сейчас такие вопросы равноценно… Мы ведь так и не нашли ничего. И никого…

Он помолчал, а я состроил самую печальную рожу, на которую был только способен — какая жалость, похоже "крот" превратился в "бобра" и уплыл сквозь пальцы.

— От фирмы "Крелон Индастриз" — с нами связался их официальный представитель — поступил заказ на доставку информации особого рода, сейчас она как раз обрабатывается. Если поспешишь, сможешь успеть забрать заказ себе, пока на фирму не вернулся Ленский. Мне в этом есть свой интересе, я ничего не имею против Ленского, но нам с "Крелон Индастриз" ещё работать и работать, не хочу портить с ними отношений, так что весьма рекомендую тебе поторопиться…

— А каковы премиальные? — лениво спросил я, подумывая, а не послать бы его куда подальше — прожить без его слюноизвергательной пасти я смогу без особых проблем, сбережений хватит надолго, возможно, вернусь в театр, но вот вопрос: а пойдёт ли со мной в таком случае Шела?

— Не о том думаешь, Андрей, — попытался он предостеречь меня, — но я так и быть отвечу: премиальные за успешную доставку составят три с половиной тысячи кредитов плюс возможность завести полезные знакомства с администрацией филиала этой фирмы, куда тебе надо будет попасть, что в будущем тебе, вполне возможно, очень даже пригодится.