«Шпионы Ватикана…»
(О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони,

---

25

Изменить размер шрифта:

Но, спасая видимость законности, они весь прошедший год терпели меня, чтобы дать мне время сознательно совершить те «преступления», которые желали мне вменить. Так я получил возможность отпраздновать с паствой еще одну Пасху, как описано выше. У меня было также время завершить цикл апологетических лекций, который я читал уже почти год. В предпоследнее воскресенье я сопоставил независимость Римских понтификов с угодливостью православных иерархов, превратившихся в силу своего цезарепапизма в лизоблюдов князей мира сего (я использовал именно этот термин). После лекции целая группа православных пришла в ризницу выразить симпатии к Католической Церкви и презрение к их собственному «пастырю», раболепному и двуличному.

Глава IX. Пять минут разъяснений

Меж двумя приглашениями

Слыша, с какой откровенностью я разоблачаю клевету со стороны советской «Церкви», мои прихожане испугались. Но я считал выигранным для свободы каждый лишний день: я знал, что дни мои на воле сочтены, так же как и для прочих католических священников, даже самых сдержанных. Если не ошибаюсь, украинский священник, перешедший в католичество, уже был арестован, когда к нам, двум оставшимся католическим священникам, пришел православный священник и стал нас уговаривать принять православие, чтобы спастись от преследований.

— Наоборот, — ответил я ему откровенно, — наступило время, когда вы, православные, должны вернуться к истинной Церкви Иисуса Христа, потому что налицо, по крайней мере, два очевидных факта: первый — что Церковь Христа неодолима, «адские козни не разрушат ее», о ней заботится Сын Божий; второй — что, как показывает жизнь, ваша Церковь приблизилась к вратам ада, так как ваши епископы служат темным силам НКВД, следовательно, ваша Церковь — не есть истинная Церковь Христова. Поэтому, если хотите спастись, приходите к нам, даже если придется пострадать от преследований.

— Я уже отведал тюрьмы, — ответил украинский священник. — Прогостил в НКВД десять лет и не хочу повторить это ни в старости, ни теперь, пока у меня семья.

— Делайте как знаете, — сказал я, — но помните слова Спасителя: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10, 34–38). Что касается нас, то и вы, и ваши коллеги могут за нас не беспокоиться — мы в добрых руках. Я лично буду счастлив, если смогу продемонстрировать всю свою любовь к Тому, Кто на кресте дал пример высшего милосердия.

Всю последнюю неделю во мне звучали и другие слова Иисуса, мне слышалось в них предсказание моей участи: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 23–25).

Из церкви в тюремную камеру

Четвертая неделя по Пасхе выпадала в том году на 29 апреля, праздник св. Петра Мученика. Рано утром я отправился в церковь, исповедовать и служить первую мессу. В девять должен был служить отец Николя; он, однако, не появился. Я надеялся, что он придет хотя бы к одиннадцати часам, но и этого не случилось. Пришлось служить мне, пропустив службу по восточному обряду во французской церкви. Я толковал также Евангелие, но кратко: меня очень тревожило отсутствие коллеги.

Я возвращался домой около половины первого. Стасик, наш самый старший из мальчиков-прислужников, лет пятнадцати-семнадцати, помогал мне нести сумку с собранными в тот день пожертвованиями. В середине Дерибасовской, где мы должны были повернуть на Гаванную (наша улица), какой-то тип подошел к нам, схватил Станислава за руку и стал его оттаскивать. Я схватил мальчика за другую руку. «Куда ты? — сказал я. — Оставайся со мной». «Что все это значит? — спросил я у незнакомца и добавил, догадавшись, кто он таков. — А что, мальчику запрещено идти по улице со священником?» Незнакомец, казалось, не слышит. Его беспокоило только, что мои возражения могут привлечь внимание прохожих, и он все энергичнее оттаскивал Стасика, твердя: «Ничего, ничего, не бойся, мы только отойдем в сад».

Все же прохожие стали оборачиваться. Тогда я взял у мальчика сумку и пошел дальше. Пройдя с десяток шагов по Гаван- ной, я увидел метрах в тридцати от французской церкви стоявшую закрытую машину и рядом трех типов, напомнивших мне наемных бандитов дона Родриго[66]. Однако вместо страха я почувствовал покой и радость, памятуя вечное слово: «Не бойтесь убивающих тело… Блаженны изгнанные за правду» (Мф. 10, 28). Я спокойно двинулся навстречу чекистам, одетым в гражданское. Один из них, спросив мои имя и фамилию, открыл дверцу машины и вежливо пригласил: «Проедем к начальству. Кое-что проясним, и через пять минут вы свободны». Это была «правда» по-советски, обещанные пять минут продлились более десяти лет.

На улице Бабеля мне объявили, что я арестован. Меня как следует обыскали и отобрали все: часы, ручку, сумку и, самое главное, четки, подаренные мне Папой, и образок, висевший у меня на шее. Образок оказался единственной вещью, которую мне вернули в конце следствия. А деньги записали на мой лицевой счет, и я смог тратить их впоследствии. Выяснив мои анкетные данные, они передали меня дежурному конвоиру, который, в свою очередь, отвел меня в камеру на первом этаже. На остаток дня меня оставили в покое.

Они настолько не хотели меня тревожить, что не удосужились принести мне хотя бы кусочек хлеба. Только поздно вечером вежливо спросили, не хочу ли я попить. «Спасибо, — сказал я, — не хочу. Но от куска хлеба не откажусь, потому что не ел со вчерашнего вечера». — «Никакой еды до завтрашнего утра нет». Охранник унес фонарик и оставил меня в темноте, закрыв в двери окошко, через которое он со мной разговаривал. Ночь я провел на пустой желудок. Было холодно. Голод, испортившаяся погода, окошко без стекол, но с решетками, отсутствие постели — все это не давало согреться физически. Но на душе было тепло, и я радовался, чувствуя себя ближе к Спасителю.

По старому календарю в тот день было начало Страстной недели. Накануне утром я не смог отпраздновать Вербное воскресенье по восточному обряду, но теперь я мог начать свой крестный путь ради этого народа. С такими думами я помолился, перебирая мысленно четки и соображая, правильно ли я себя вел, лег на голый топчан, стоявший в центре камеры, и постарался заснуть.

Но всю ночь почти не сомкнул глаз: мешали не только холод и жесткость топчана. Мешал и мой новый «ангел-хранитель», он беспокоился о моем здоровье и, главное, на месте ли я. Время от времени окошечко в двери камеры открывалось, охранник направлял на меня свет фонаря и проверял, не случилось ли чего. Если я поднимал голову, он спрашивал: «Не спишь? Почему?» — как будто я обязан объяснять ему причины бессонницы.

В Москву

Утром мне наконец дали немного черного, плохо пропеченного хлеба. В середине дня принесли миску с варевом, которое они назвали «супом». После обеда меня отвели к начальнику, оказалось, мне передача из дома: кое-какая одежда, немного хлеба и сала. Заодно я узнал, что на следствие меня отправляют в Москву.

— Хорошо, повидаем Москву, — сказал я.

— Вы думаете, что едете на экскурсию? Ишь как обрадовался!

— Конечно, обрадовался! И апостол Павел радовался, когда смог отправиться в Рим.

— И что хорошего он в Риме нашел? Его распяли.

— На самом деле ему отрубили голову, — поправил я. — Распяли апостола Петра.

— Невелика разница. В любом случае нечему радоваться.

— Как нечему? Если бы вы знали, как прекрасно — отдать свою жизнь за веру! Отдать ее за Того, кто отдал Свою за нас!

— Байки все это…

— Не байки, а быль. Это подлинная история, а не ваши выдумки, что человек произошел от обезьяны. Хорошенькое открытие сделали материалисты!!!

• Предыдущая
• 25/97
• Следующая