Шальная мельница (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 6

— И как можно… беременность жены разрулить? — рычу гневно. Вырываюсь, шаг вбок. Невольно поддается. А затем и вовсе становится ясно почему — раздается громкая мелодия телефона.

Привычный жест, давая установку молчать, и тут же принимает звонок. Торопливые шаги подальше от меня, куда-то в сторону.

— Алё. Котик, привет. Нет, на работе… Да-а, по делам…

Уже не слушаю, и не смотрю в его сторону — поспешный разворот. Зажмурила глаза и замерла в обреченности. Сейчас я как никогда понимаю поступок Ани. Оба ее поступка. Чувство собственной никчемности, не просто сводит с ума, оно, словно коварный змей, жестоко, беспощадно шепчет на ухо, требуя…

— Девушка, де-вуш-ка! — кто-то позвал меня за спиной. Живо оборачиваюсь. Мужчина (старый, потрепанный, грязный, зловонный) вдруг потягивает мне мою сумку. — Вы уронили.

— Я? — оторопела, как идиотка: причем не так от своего промаха, как от его поступка. — Б-благодарю, — несмело забираю протянутое (опять зажимая коряво у руках вместе с тетрадью и ручкой)..

— Можете проверить, я ничего там не брал, — внезапно добавил и ткнул пальцем на трофей.

Растерялась я еще больше. Чувствую, что краснею.

Неужто этот бедняк, будучи гораздо ядренее моего измученный жизнью, в итоге… куда нравственней и порядочней, чем я?

Еще миг — и, словно очнувшись от дурмана, тотчас ныряю в сумку, (запихивая за одно свою канцелярию) достаю оттуда кошелек.

— Ну вот, видите, — искренне улыбнулся старик. — Так что не переживайте, — ухмыльнулся, проведя рукой по усам. — Доброго дня.

Неторопливый разворот — и пошагал в сторону проезжей части, через парковку.

— Стойте! — живо кричу и кидаюсь ему вслед.

Покорно замирает, полуоборот. От удивления даже вытянулось его лицо.

— Да?

Мигом подлетаю ближе и сую ему (доселе выскобленную) всю свою наличку.

— Возьмите, пожалуйста, — несмело, коряво…

— Да ну, что ты. Не надо. Я же так… от души хотел помочь.

— Вот и я хочу, тоже от души. Пожалуйста, — тычу настырнее.

И вновь отмахивается.

— Да не дури голову! Куда мне столько?

— Мужчина, пожалуйста, возьмите. Вам куда нужнее моего.

— Дочка, не чуди, — смеется.

— Дяденька, пожалуйста, — отчаянно веду, словно у судьбы прошу прощение. И снова тычу едва уже не под нос ему. — Пожалуйста.

Еще миг метаний взглядов — и поддается.

— Береги тебя Бог.

— И Вам всего лучшего. Спасибо за то, что такие как Вы — еще существуют.

Ухмыльнулся.

— Лиля? — вдруг послышалось за моей спиной.

Странный, жуткий голос, отчего прошибло с головы до ног. Поежилась.

Оцепенела, боясь повернуться: так если бы кто-то из мертвых сейчас рядом со мной восстал.

(старик еще раз поклонился и спешно подался прочь — уже не реагирую на него)

А… ужас обступает меня, уверенно вырастая прямо перед глазами.

Боюсь моргнуть, жадно выпучив, округлив очи.

Ухмыляется мужчина, морщится от странных чувств.

— Реально, ты? — лицо просияло и глаза заблестели от неподдельной радости. — Черт! Охренеть…

Не шевелюсь, лишь иногда нервно сглатываю слюну.

— Чего молчишь, грешница? — не унимается. — Неужто не признала? Вроде, не сильно изменился.

Но еще миг — и на гребне обиды поднимаются остатки моих сил, неся с собой нечто невообразимое: резво, дерзко, со всей горечью и ненавистью — плевок. Харкнула ему прямо в лицо. Гневно, с отвращением скривилась. Пристальный, сверлящий взгляд несколько затяжных мгновений, впившись в супостата, — и разворот. Быстрые, на грани бешенства, шаги, куда глаза глядят.

— Лилька! Лиля, СТОЙ! — слышу, орет, зовет меня уже мой Мишаня. Бежит вдогонку. А вот от прошлого — ни звука, ни действия.

За что, бесспорно, премного… благодарна.

Нагнал меня Ярцев уже у Северного вокзала.

— СТОЙ, б***ь! — живо хватает за локоть и тащит на себя. — Куда ты? Что случилось?

Жадно пучу глаза, чтобы не разреветься. Изо всех сил пытаюсь скрыть, сдержать свою дрожь.

— Ничего. Отпусти меня, — вырываюсь, хотя и не ухожу.

— Да что случилось? Чего ты так резко убежала? Из-за Ирины?

— А из-за кого еще? — чувствую, как сия тема, мысль дает силы играть и притворяться. Немного расслабилась, успокаивается дыхание.

— Я думал, тебя это уже не коробит.

— Не теперь.

— Ну, Лиль…

— ЧТО ЛИЛЬ? Ведь ты мог, мог на ней не жениться, со мной остаться, моим и дальше быть!

— НЕТ, ЛИЛЯ! НЕТ! — грубо перебивает, орет (невольно плюясь) в лицо. — Не мог. И ты знаешь почему. Я тебе уже тысячу раз повторял. Или тебе напомнить, что у меня был бизнес?! Да еще какой! И как эти твари у меня его отжали! Каждая вошь так и норовила урвать для себя кусок, ноги об меня вытирала. Как угрожали, как прессовали. А женитьба на Ирине — решила всё. Так что НЕТ, Лиля. НЕТ. С волками жить — по-волчьи выть. Иначе ни хрена бы у нас с тобой не было! Ни хрена!

— А у нас и так ни хрена нет! У тебя — своё, у меня — своё. В том-то и дело, Миш! В том и дело, что НАС — нет!

Прикрыл веки и шумно, тяжело вздохнул Ярцев, подавляя бешенство.

А я уже тише говорю, учтиво, практически, шепотом:

— Да и бизнес твой… сам говорил, не такой уж святой был. Так что… грех жаловаться.

— Лиля, — живо перебивает. Взгляд в глаза. Отвечаю той же уверенностью и холодностью (гордо задрав нос), внимательно слушаю. — Давай не будем ссориться. По крайней мере, не здесь.

— Я с тобой никуда не поеду, — резко, жестко сычу.

— Не хочешь — не надо. Но давай, хотя бы, в машине поговорим.

— О чём? — едко.

— О нас. Потому что для меня «мы» всегда были и будем. У меня семья с тобой, а не с ней, даже если в паспорте — иначе.

— Сукин ты сын. Знаешь ты это? У тебя ребенок скоро родится!

— Ты тоже можешь мне родить.

Рассмеялась желчно, давясь осознанием услышанного. Закатила глаза под лоб, отвернулась на мгновение.

— А что ты думала, я отступлюсь? И, вообще, будто этот вопрос стал впервые.

— Я. не. хо-чу. быть. твоей. любовницей, — мерно, четко, едва не сплевывая слова в лицо. — Я устала тебе это повторять!

— Лиля, гад этот скоро сдохнет, все дела перейдут ко мне — и я на**й пошлю эту твою Ирку.

— Мою, да?

(игнорирует)

— Разведусь и женюсь на тебе. Тебе, б***ь, сколько еще раз это повторять? Сколько ты можешь ворошить все это? И ныть?!

— Ныть? — язвлю, нервно кивая головой. — Конечно, ныть. А ребенка куда денешь? Тоже… за ноги в прорубь, как и Ирку? Разведется он. Да никогда этого не будет. Даже после смерти старика, ты будешь ссать и страшиться мнения его лизоблюдов. И не надо мне тут втюхивать. Живи, как знаешь… но без меня.

Вдруг резкое движение — впритык, хватает за затылок и притягивает к себе, замыкая в стальных объятиях. Пытаюсь выдраться силой — тщетно, слабее этого подонка. Еще трепыхания — и покорно замираю, невольно закрыв глаза; внимаю жесткому шепоту:

— Ты — моя. Так было, и всегда так будет. И ты родишь мне детей. И всё у нас будет с тобой хорошо. Так что бросай брыкаться. А Ирка — … есть Ирка. Не твоё это дело. Как и залёт её. Тем более, сама знаешь, я всячески этому препятствовал. Но… видимо, на роду написано. Как и то, что две бабы у меня. Но, что есть, то есть. Так что терпи… молча.

Нервно шмыгаю носом, догорая на пепелище твердой самоуверенности.

«Хреном тебе на лбу написано, а не на роду. Будто я не знаю, что не одна у тебя я такая. За года, что со мной, троих лично видела. Разве что, из постоянных — только я».

— Поехали к тебе, — неожиданно шепчет. Уже более мягко, добро, словно заговор.

Господи, только не обратно. Только не в эту петлю безысходности и никчемности. Я же не выдержу.

Отпускает (послабляет хватку, а затем и вовсе шаг в сторону, хотя руки все еще на моих плечах — отчего резко распахнула я веки). Взгляд в лицо.

Проглатываю слёзы.

— Пошли, Лиль. Всё наладится. Только верь мне. Хорошо? — приблизился, так что ощутила его дыхание.