Шальная мельница (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 44

Смущенно рассмеялась я. Взгляд из-под ресниц.

— Конечно, согласна, Генрих. О другом не может быть и речи. Иначе, уж слишком много мне придется бегать из Цинтена сюда, и это… вряд ли уже останется незамеченным. И никакой Хорст меня не напугает, ни собой, ни своими недалекими нападками. Тем более что после Бауэра, он и вовсе стал меня изо всех сил сторониться…

Время для меня на Бальге летело незаметно. И пусть дни я проводила в приюте (негоже все же растрачивать зазря свой "дар"; а Нани — на кухне при доброй, заботливой Фреджи), вечера мы проводили с Генрихом вместе. Тайно, украдкой, словно воры — в саду, в пустующих, что редко проведывались даже прислугой, погруженных в полумрак, комнатах, в его кабинете, в библиотеке, — мы коротали время в томных разговорах, рассуждениях, порой, и пылких спорах.

Да только беда не спит, беда поджидает, и, едва расслабишься, едва уверуешь в то, что рай на земле все же существует, как вдруг — бах… и началась новая кутерьма, началось новое душетерзание.

Людское безудержное любопытство, вечная жажда лезть в чужой монастырь со своим уставом… и в этот раз сыграли в злой рок. Прознав о возрасте Нани, пожилые женщины с удивительным усердием принялись наставлять меня одуматься, не губить девку, а уже думать о ее будущем, подыскивать жениха, да побогаче. "Поди, ты не последний человек на Бальге, а посему как у прямой родственницы, будет у нее много шансов найти достойную себе партию".

Меня же эта тема просто убивала, бесила, доводя до белого каления и злобного чертыханья себе под нос, хотя… все еще молчала для виду и покорно кивала головой. Однако апогеем всего это массового помрачения умов стало внимание, слова Фреджи. От кого, от кого, а от нее не ожидала. Да, она всячески заботилась и опекала обоих нас, однако ее суждения всегда были трезвыми и толковыми, а тут, словно и ее эта хворь дурная коснулась.

— Шестнадцать — самый нужный возраст. Или во сколько, ты думаешь, она будет рожать? Или в девки старые пусть идет? Мается, вон как… ты.

Стыдливо переминаюсь из ноги на ногу. Взор уткнуть в пол.

— Пожалуйста, Фреджа. Давай оставим это ей решать.

— Что ей? ЧТО ЕЙ? Хочешь, чтобы нашла себе какого нечестивого соблазнителя — и всё, прощай, честь, прощай, светлое будущее? Так?

Еще рачительнее (виновато) прячу взгляд. Молчу.

— То-то же. То-то же, Анна! Думай, пока есть время и есть выбор. Может, не с Бальги, а из Цинтена кто на примете есть. Думай!

…

Прознала. Не знаю, кто как где проболтался, услышала ли, или, вообще, стали осаждать уже непосредственно ее саму, но вылетает из кухни, стремительно нападая на меня словесно, прямо около пациента, которому я перебинтовываю руку.

— Т-ты, т-ты не посмеешь! — заикается, дергается нервно на месте, тычет на меня пальцем, гневно махая. — Не посмеешь! Я не пойду! Я убегу! Но этого никогда не будет!

— Ты что орешь? — рассерженно рычу, оглядываясь по сторонам. Живо завершить манипуляции с хворым, тотчас схватить за локоть девку и потащить за собой в коридор, а там и в коморку.

С вызовом, гневные взгляды вдруг другу в глаза.

— Что ты орешь? Что случилось?

— Это — правда?! — уже более сдержанно рычит та. — Ты собралась меня замуж выдать? Да?

— Да кто тебе эту чушь сказал? — искренне удивляюсь.

— Да уже не первый раз слышу! Думала, сквернословят, старческое безумие нахлынуло на этих квочек. Но нет! Теперь даже Фреджа намеки стала бросать!

— Фреджа? — не верю своим ушам. Но вмиг совладать с собой. Глубокий вдох — и продолжаю, — не слушай их. Пусть, что хотят говорят — мне всё равно. И тебя не должно это волновать. Придет время — выйдешь замуж. И пусть тебе будет хоть эти же шестнадцать, или уже все сто! Плевать… кто что говорит. Пусть за собой следят и о своих детях думают. А я тебя… какому-то идиоту отдавать не собираюсь. Найдешь кого достойного, милого сердцу — и вперёд. Не мне за тебя решать. Потому что тебе потом с ним жить. Тебе, а не мне. А деньги, власть, достаток — видела я всё это, с лихвой. И ни капли там счастья не было. НИ КАПЛИ! — уже более спокойно, — расслабься и живи дальше. А будут доставать — мне скажи, я поговорю, так уж и быть. Раз сами до этого не могут додуматься.

Пристальный, сверлящий, отчасти напуганный, но многозначительный взгляд Нани. Не сразу сообразила, но еще мгновения — и насторожилась я. Прожевала эмоции.

— Что? — не выдерживаю.

Едва слышно, шепотом:

— А если… я уже нашла? Того…. кого люблю?

Округлила очи я, невольно приоткрылся рот. Выдох.

— И кто он? — неживым, сухим голосом.

Кривится, стыдливо прячет взор.

— Ну же, начала — так говори! Или что? — минуты тишины — и болезненно поморщилась я, закачала головой. — Только не говори, что какой-то гадкий старикашка с этой… монашеской Бальги!

Удивленно выстрелила мне взглядом в глаза. Несмело закачала головой.

— Нет… Он с Велау.

Резво выдохнуть с облегчением. Невольно, робко улыбаюсь.

— Погоди, — нахмурилась вмиг. — Тот парнишка…. что провожал нас? Да?

Пристыжено улыбнулась сестра, вмиг спрятала взор под ресницами.

Дрожащим голосом:

— Да. Мой Пиотр.

— Русский? — изумленно.

Несмело закачала девочка головой. Взгляд в глаза с мольбою:

— Поляк.

Невольно усмехнулась я.

Ну, да. Поляк. Это же для всех этих недалеких еще куда лучше.

— И почему сразу не сказала?… еще тогда?

Немного помедлив:

— Боялась. Он… — бедняк, безродный.

— Нашла мне проблему, — невольно гаркнула я и, облокотившись на лутку рукой, смущенно спрятала лицо.

Лучше бы Генрих был такой же. Хотя…. по сути, он и есть такой, только что имя дворянское, да… к власти фактически доступ есть…и обетов целая вереница.

Шумный вздох.

Выровнялась. Взгляд на дурёху.

— Хочешь, я с Фон-Менделем поговорю? Он заберет его сюда.

— Серьезно? — обомлела. Побледнела Нани. — Ты можешь?

— Конечно, — радушно смеюсь. — На то мы и сестры, верно? Чтобы помогать друг другу… чего бы это не стоило?

…

— В смысле? — недоумевает Генрих. — И как ты это представляешь?

Добро смеется.

Поддаюсь на его настроение, усмехаюсь.

— Как-как? В самых ярких красках.

Немного помедлил (все еще не спуская со своих уст улыбку) — и выдал:

— Ладно, посмотрю, что смогу для вас сделать. Как раз, — внезапно стал серьезным, поморщился, — где-то там в этот раз будем.

— Ты о чем? В какой "этот раз"? — оторопела я от услышанного.

— Сегодня Командор объявил о скором походе, — нервно сглотнул слюну. Виновато прячет взгляд. — Прости, Анна…

И тут мой мир вновь окрасился в черные краски. Сердце стало безумно ныть, и дело уже не в сладкой тоске, а в разрывной, иступленной боли…. предчувствуя и страшась неотвратимой беды.

Прижаться к Генриху, уткнуться лбом ему в грудь, нервически, сумасбродно отколачивая головой несмелые удары.

Жмурюсь, морщусь, вот-вот сорвусь ополоумевшим визгом.

С последних сил… обреченно шепчу:

— Не уходи…. пожалуйста.

Кривится мой риттербрюдер, болезненно чиркает зубами.

— Анна, дорогая моя, ты же знаешь… я не могу… увы, ничего не могу с этим поделать.

И снова жуткая, разрывающая душу на части, тишина. Каждый потопает в своих мыслях, словно в чертовом болоте.

Еще один шумный, глубокий вдох, и осмеливаюсь. Едва различимым, взволнованным шепотом:

— Тогда… подари мне ребенка.

Вмиг заледенел, окаменел, словно статуя. Перестал дышать.

— Если с тобой, — решаюсь продолжить (колко, раздирая себе горло до крови жуткими речами, но иначе, просто, не могу), — что-нибудь случится…. то хотя бы он останется. В память о тебе. Хоть какой-то будет смысл в последующей жизни. Ведь без тебя я… не смогу. Просто, не смогу…

Тягучая, жалящая тишина. Еще миг — и наконец-то дрогнул. Глубокий, вынужденный вдох. Тяжело сглотнул слюну. Шепчет: