Шальная мельница (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 28

Даже с Гошей…

Обмерла я, стыдливо прикрыв руками лицо… шепчу дальше.

— В какой-то момент, я даже хотела, соглашалась на то, чтобы, в итоге, Он бросил двух своих детей… ради меня. Меня, которая… почему-то, больше заслуживала его любви, внимания и заботы, чем они…

А ведь я уже выросла, и счастье свое получила, хоть и упустила буквально сразу. А у них — вся жизнь впереди. И они так же молят (пусть и молча) о втором шансе, как и я когда-то. Мне с Аней, нам, он был дан, хотя и не в той мере, не в том виде, в каком хотел мой упертый, глупый разум. Но был дан. Тогда как теперь… я могу сама лично забирать у других детей нечто подобное? Как?

… и тем не менее.

Но здесь, оказавшись в этом вашем мире, вдали от всего того жуткого, получив возможность замедлить бег, оглядеться на происходящее, я увидела себя со стороны (все свои желания, «потребности», как считала, как называла их), и, наконец-то, успокоилась. Одумалась. Приняла, как мне кажется, правильные решения, определила курс. Даже… чертов Бауэр — это тот маятник, маяк моего прошлого, куда зовут мой корабль, но куда, во что бы то ни стало, не пойду, даже если попаду в шторм и на горизонте замаячит неминуемая гибель. Вырвав с корнем меня из моего мира, некая неведомая сила, ухватив за плечи, задала такую отличную встряску, заставив, наконец-то, почувствовать себя саму, что я даже… благодарна за это. Я всегда была рядом с кем-то: чьей-то частью, тенью — Ани, Ярцева, Шалевского. Да даже сейчас — я так же интуитивно льну к тебе, как к ним. Но, по сравнению с прошлым, я уже зрячая. В какой-то мере, самостоятельная. Ты — мой вдохновитель. Друг. Но и только. Я — уже есть я.

(тяжелый вздох, пристальный взгляд в глаза ошарашенной Беате)

Понимаю, что здесь я — чужая. И, как бы не любили меня, но и вы это чувствуете. И даже если я не хочу обратно, нет здесь мне места, и никогда не будет. Сожгут на костре? Этого боится Хельмут? Этого страшишься и ты? Вот и я так думаю, — лихорадочно киваю головой. — Мне все сложнее контролировать себя, сдерживать. Я расслабляюсь, чувствуя уже себя здесь как дома, отчего вылезает наружу потаенное, запретное. Как вы обожаете это называть: ересь? Вот именно, ересь.

Молчим. Беата даже моргать временами боится. Тягучие минуты безучастия снаружи, и бури мыслей, доводов и отрицаний внутри.

— Так откуда ты? — едва слышно, и то, различимо только читая по губам.

Криво усмехаюсь.

— Если верить вашим словам и книгам Хельмута, из будущего. Вот у вас здесь 1453 год, близится зима. А пропала я в 2016 поздней весной, практически летом (когда, примерно, и появилась в этих краях, да?). Невероятно, немыслимо, но факт. И как произошло это, что случилось — совершенно не помню, и допустить нечего. В памяти моей — только работа, поездка со своим… кхм, бывшим молодым человеком. А надо сказать, Беата, ценности в отношениях у нас… совсем иные. Нет, — замахала я рукой. — Как и прежде, каждый жаждет найти себе верную любовь до гроба. Да такую, чтоб дух захватывало. Но это — глубоко внутри. Снаружи же мы — чаще позволяем себя любить (как я в свое время). Да и отношений почва — в основном, не трепетные чувства, а привычка, выгода, элементарное желание побороть скуку и одиночество. Сегодня — он муж, а завтра с легкостью дается ему приставка «бывший», и уже с новым лезешь в кровать. Чаще всего и без брака. Девушки для парней, парни для девушек — это даже не развлечение, а обыденность. Как еда. Пользуются, выбрасывают. И всё ищут, ищут… да только кто кого? А, по сути, и неважно. Главное — не останавливаться, пробовать. И ни капли не сражаться, не меняться, не терпеть. А если терпеть, то, непременно, воевать друг с другом и (или) обреченно хныкать, опустив голову и руки. Вот как вы с Хельмутом — да многие бы плюнули. И с десяток других нашли. А вы нет: страдаете, но терпите, подстраиваетесь, потому что… любите. Да, в ваше время, тоже мало счастливых пар вижу, однако… у вас есть шанс, обретя что-то стоящее, не профукать. А выковать, если с мудростью и умом подойти, достойных союз. Труд, черствость, во многом и религия, держит вас в жесткой колее, не давая глупо метать взгляды по сторонам. Вынуждает воспринимать всё всерьез. А нас же — окружают лишь мягкие, желейные стены развлечений, свободы, комфорта, чрезмерного самокопания и самопознания: натыкаясь на малейшие преграды, рвать когти дальше, но вбок, при этом ценя время, как ресурс, куда выше простых человеческих чувств, эмоций окружающих. Своё собственное я — высоко на пьедестале возвести, да на таком, что давно уже не видано и не слыхано, что такое бескорыстность, отречение, самопожертвование и доброта.

Хотя… — немного помолчав, добавила, — с другой стороны, живя в ваших рамках, вышла бы я замуж за Ярцева — и вся жизнь моя… пошла б под откос. Две стороны у этой медали, две. И хорошие перемены в мое время настали, и плохие. Обидно, что мы…. обретя свободу мысли и расширив свои горизонты мировоззрения до невероятного, пошли куда дальше золотой середины. Отчего и оказались едва ли не над пропастью исчезновения семьи как основополагающего института, понятия безмерно ценного и важного, за которое (если оно с обеих сторон воспринимается искренне) стоит бороться душой и телом, верить в него и трудиться над ним изо всех доступных и недоступных сил.

…Вообще, странно всё это. И даже не в том смысле… Я думала, что, будучи заточенная под свое время, бесспорно готова к любым бедам, что выстою везде и всё, однако здесь…. где в шелухе лживой (в маске) скорее задохнешься, чем выживешь, оказалось всё иным и немало сложным. Сдается, будто ты — голый, и на тебя… с вилами идут. Вся утонченность боя сменилась на топорность и грубую силу. Где без шансов — или ты на коне, или под ним.

Долго удавалось мне находиться рядом, не касаться всего этого «бытия». Но этот ваш… Покровитель… решил иначе. Силой, за шкварки вволочил в игру. И мне страшно, хотя уже и сталкивалась с таким адом…. мне, все равно, черт дери, страшно.

Беата… я очень хочу понять, как сюда попала, за что, почему… Мне надо… знать, что случилось с теми, кого… ненавидела и любила. Ведь сложно смело идти вперед, не зная, какие следы остались позади. И есть ли шанс вернуться, если осмелюсь.

А иначе, мне кажется, я сойду с ума. Уже окончательно, а не просто… громогласные слова или юродивость. Окончательно…

Немой, пристальный, многозначительный взгляд Знахарки мне в глаза, отчего даже внутри похолодело. Не дышу.

Таинственный шепот:

— Приходи ночью на кухню, когда все уснут. И никому ничего не говори, особенно, Хельмуту…

Дождаться, когда уснет Адель и Хельмут, да пробраться на кухню.

— Немного розмарина для памяти, пару листков датуры-дурмана, слизь вонючего сморчка[13], а также…

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — ошарашенная, едва слышно шепчу.

Обмерла девушка, колкий взгляд мне в очи, с удивлением и негодованием. Но миг — и, проиграв моему упрямству, отозвалась:

— Не всё же тебя учить, как подорожник к ране прикладывать. Некоторые вещи, просто, необходимо знать, тем более, что, возможно, это придется проделать не один раз. И, вероятно, уже без моей участи и присмотра.

Изумленно вздернула я бровями. Смолчала. Покорно перевела взгляд на ее руки…

Бросить в плошку несколько пучков травы, ягод, выковырять и добавить слизи гриба, немного капель масла — и раздавить, размолоть, вымесить, пока всё не станет однородной массой.

— Будь осторожна с этой мазью. Не переборщи, и ни в коем — не принимай внутрь. Ведь чуть больше, чем надо, и, в лучшем случае, сойдешь с ума, а нет — то Богу душу отдашь. Никому не показывай, и рецепт не рассказывай. Храни в тайном месте, а если что — сразу в огонь.

А теперь следуй за мной…

…

Баня. Заполнить огромную деревянную кадку (застеленной простыней) горячей, едва ли ни кипяток, водой и погрузиться (оставаясь лишь в одной рубахе) в нее, практически, полностью, по самую шею.