Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Песня кукушки - Хардинг Фрэнсис - Страница 9


9
Изменить размер шрифта:

— О, прекрати! — отрезала Пен. — Ты считаешь себя очень умной, да? — Она звучно сглотнула и сжала челюсти с таким видом, будто больше всего на свете хотела кого-нибудь укусить. — Знаешь что? Ты не такая умная. Ты делаешь все не совсем правильно. Все. Все время. И рано или поздно они заметят. Они поймут.

На лице Пен читалось не что иное, как объявление войны. Ее непонятные слова бурлили и крутились в голове Трисс, словно стая пираний, на смену отчаянию пришли досада и возмущение. Она хотела почувствовать себя виноватой за то, что съела обед Пен, хотела объясниться с ней, но все эти намерения были сметены горечью и жалящим ощущением несправедливости. Так было всегда, наконец вспомнила она. Пытаешься протянуть руку, а в ответ получаешь от Пен только изобретательную и упрямую ненависть.

— Ты лжешь, не так ли? — прошипела Трисс. — Ты ничего не видела. Ты просто пытаешься меня напугать. Врунишка!

Ее охватило страстное желание нанести ответный удар, и со сладким ощущением собственной власти она осознала, что, если захочет, легко причинит Пен неприятности. «Я могу сказать им, что она кричала и у меня разболелась голова». Как только эта мысль промелькнула, ей показалось, что ее голова и правда заболела, что Пен заставила ее чувствовать себя нехорошо. «И я могу сказать им, что она была в тот день у Гриммера, родители заставят ее рассказать».

— Девочки? — Внизу лестницы появилась мать. — Девочки, вы что, ссоритесь?

Девочки застыли и невольно переглянулись — скорее как заговорщики, чем противники. Если ссоры не было, ни у кого из них не будет проблем. С другой стороны, если одна из них начнет оправдываться, второй придется оправдываться еще сильнее и громче. Кто больше потеряет от потока обвинений?

Трисс только что была на грани того, чтобы позвать родителей, передать им слова Пен и рассказать о недозволенном звонке. Но сейчас мужество оставило ее. Несмотря на ярость, в глубине души она чувствовала страх и подозрение, что Пен действительно знает о ней что-то ужасное, что-то, чего не стоит знать родителям.

— Нет, — мрачно ответила Пен, — мы не ссоримся. Я просто… говорила Трисс кое-что, что ей надо сделать. Громко.

— Правда? — Мать подняла брови.

— Да. Видишь ли… — Взгляд Пен украдкой скользнул по лицу Трисс. — Трисс принесла мне обед, и я сказала ей, что не голодна. А она… да, так что я попросила ее съесть мою еду. И она съела.

Мать вопросительно посмотрела на Трисс. Рот Трисс пересох. Пен могла обвинить ее в краже обеда. Но без всякой очевидной причины сестра сняла ее с крючка. Чувствуя себя так, будто ей в глаз ткнули оливковую ветвь,[4] Трисс медленно кивнула, подтверждая слова Пен.

— О Трисс! — В словах ее матери прозвучало беспокойство.

— Понимаешь, она все время голодна, — продолжила Пен, хмуро глядя на свои поцарапанные туфли. — На самом деле голодна. Я говорю это, потому что она должна была сама тебе сказать, вдруг это значит, что она еще больна. Но она просто не хотела тебя беспокоить.

— Трисс! Милая! — Мать опустилась перед ней на колени и крепко обняла ее. — Тебе следовало мне сказать! Ты всегда можешь говорить мне обо всем, что тебя беспокоит, бедный лягушонок!

— Мама, — тихо-тихо спросила Пен, — с Трисс все будет хорошо? — Она наморщила лоб и слегка скривила рот с таким видом, словно она совсем малышка, боящаяся темноты. — Она все еще больна? Я так сильно испугалась вчера вечером… Когда увидела ее в саду… Она так странно себя вела.

Кровь Трисс застыла в жилах. «Маленькая гадюка! Вчера ночью она видела меня под яблоней. Должно быть, смотрела в окно». Мать снова посмотрела на Трисс, но в ее взгляде не было ни обвинения, ни подозрения, только намек на растерянную улыбку.

— В саду?

— Понятия не имею, о чем она говорит. — Трисс удивилась, как ей удалось произнести эти слова таким ровным убедительным голосом с легкой ноткой удивления.

— Да, это самое страшное, — пробормотала Пен. Она протянула руку и провела пальцем по складке материнской юбки, словно в поисках утешения. — Я и правда сомневаюсь, что Трисс что-то помнит. Но я ее видела, и она долго ползала в грязи среди гнилых яблок. Наверняка ее ночная рубашка испачкалась…

— Трисс, дорогая… — Голос матери был очень мягким, и с упавшим сердцем Трисс поняла, о чем ее сейчас попросят. — Ты не могла бы принести свою ночную рубашку? Будь умницей.

Вернувшись в комнату, Трисс попыталась ногтями отскрести грязь и пятна травы, но безуспешно. Другой ночнушки у нее не было. Ее шея и лицо горели, когда она принесла испачканную скомканную тряпку матери, та развернула ее и начала молча рассматривать. На краткий миг Трисс поймала тяжелый, оценивающий взгляд Пен. Весь разговор был ловушкой. Трисс могла только беспомощно наблюдать, как перед ней разверзается яма.

— Пен звонила по телефону отца. — Слова падали изо рта Трисс, как камни, холодные и горькие на вкус.

— Нет! — На лице Пен изобразилось чистосердечное непонимание, такое правдоподобное, что Трисс почти ей поверила. — Мама, почему Трисс так говорит?

— Она лжет! — запротестовала Трисс. — Она вечно лжет! — Однако в первый раз она увидела, как качели настроения ее матери поколебались и угрожающе наклонились в другую сторону.

— Нет! — Пен чуть не плакала. — Трисс действительно сказала, что ей послышались голоса в кабинете, когда она поднялась сюда, и что звуки были такие, словно кто-то говорит по телефону, но тут никого не было! Никаких голосов! Мама, она меня пугает!

— Девочки, ждите здесь.

Мать быстрым шагом ушла к лестнице и через несколько секунд вернулась с отцом, одарившим их короткой рассеянной улыбкой, не затронувшей глаза. Он вошел в кабинет, и Трисс услышала, как он громко говорит с телефонным оператором, интересуясь, совершались ли в этот день звонки.

Вернувшись, он присел перед Трисс, вздохнул и посмотрел ей в глаза:

— Подумай хорошенько, Трисс. Когда тебе показалось, что Пен звонит по телефону?

— Только что, — прошептала Трисс. Его слова уже сказали ей все, что ей надо было знать. Не «когда ты видела, что Пен звонит по телефону», а «когда тебе показалось, что Пен звонит по телефону».

Должно быть, оператор сказал отцу, что звонков из их дома не было. Что это может означать? Может быть, Пен просто притворялась? Могла ли она устроить такое представление, чтобы заставить Трисс выглядеть сумасшедшей? Или… возможно ли, что Пен вообще не входила в кабинет и что Трисс показалось?

Мать обняла Трисс.

— Все хорошо, — сказала она очень-очень нежно. Кровь в венах Трисс заледенела.

ГЛАВА 5

МРАМОРНЫЕ ШАРЫ

Родители Трисс были добры. Слишком добры. Они поговорили с ней в гостиной, потом отец позвонил доктору и записал ее на прием на завтра. Не о чем беспокоиться, сказали они. Она не сделала ничего плохого. Это просто следствие болезни, но они отведут ее к доктору, который о ней позаботится. Доктор увидит ее насквозь, она была уверена. С первого взгляда поймет, насколько она больна. «Видит то, чего нет. Убивает кукол. Поедает гнилые яблоки». Но ни одна из привычных стратегий Трисс не сработала. «Я не хочу идти к доктору, мне это не нравится, у меня разболится голова, его кабинет странно пахнет, я боюсь…»

В конце концов она прекратила попытки соскочить с крючка, увидев выражение отцовского лица. На нем были написаны боль и усталость, каких она никогда прежде не видела, и он казался старше. Она не могла пережить, что по ее вине отец выглядит старше.

— Трисс, нет нужды бояться. — Он притянул ее к себе на колени и обнял. Его пиджак пах привычными отцовскими запахами: трубочным табаком, кремом для волос и теплым запахом кожи, по всей видимости, его собственным. От этого она почувствовала себя чуть более защищенной. — Все будет хорошо. Ты сходишь к доктору, моя храбрая девочка, и я буду гордиться тобой, как всегда. Я знаю, что ты испугана и сбита с толку, но ничего плохого не случится. Ты же мне веришь, правда?