Песня кукушки - Хардинг Фрэнсис - Страница 31

— Что случилось?

— Они ушли! — Не-Трисс тряслась от ужаса, смешанного с гневом. — Они меня оставили тут, да?

— Кто? — Дот нахмурилась, вытирая луковый сок с ладоней. — Ты имеешь в виду своих родителей? Они вышли прогуляться, ягненочек. Скоро вернутся.

— Я вам не верю! — завопила Не-Трисс, сражаясь с шелковыми слезами, проступавшими в ее глазах.

Дот вовсе не выглядела огорченной ее вспышкой. Она задумчиво потрогала языком внутреннюю сторону щеки.

— Что ж, если они отправились обратно в Элчестер, им предстоит длинная прогулка. Я не слышала, чтобы заводили машину, а ты? — Она рассмеялась, когда лицо Не-Трисс просияло надеждой. — Пойди посмотри и успокойся.

Не-Трисс помчалась к входной двери и распахнула ее. С колоссальным облегчением она обнаружила припаркованный «санбим», в сгущающихся сумерках его бока казались темно-зелеными. Бросив взгляд в сторону пляжа, девочка отчетливо различила фигуры родителей на фоне свинцовой серости моря. Мать склонила голову на грудь отца, а он крепко прижимал ее к себе. Не-Трисс много раз видела, как отец обнимает мать, и его объятия всегда были нежными и крепкими, словно он сжимал хрупкую сломавшуюся вещь в ожидании, пока клей схватится. В этот раз в его объятиях было что-то яростное и отчаянное, как будто он так же нуждался в прикосновении, как и она. Мать подняла голову и что-то тихо сказала, отец медленно кивнул и с необыкновенной нежностью поцеловал ее лоб.

Не-Трисс осторожно закрыла дверь, вернулась на кухню и замаячила в дверях с виноватым видом.

— Простите, — пробормотала она, — простите, что я на вас накричала.

— Я привыкла, — ответила Дот, улыбаясь. — Я из большой семьи. Все только и делают, что кричат с утра до вечера. Единственный способ заставить себя услышать. — Она сдула соломенную прядь с глаз и окинула критическим взглядом дрожавшую от неуверенности Не-Трисс. — Хочешь войти и посмотреть, как я буду готовить ужин? У огня теплее, чем там, где ты стоишь. Если ты и правда беспокоишься, что родители уедут без тебя, можешь оставить дверь открытой, тогда ты услышишь звук двигателя.

Не-Трисс осмелилась войти в кухню, завороженная огромным черным чайником, стоявшим рядом с камином, формами для нанесения узоров на масло и черными потеками на белом оштукатуренном потолке. Ее никогда не приглашали посмотреть, как готовит миссис Бассет. Это было действо, на которое ей не полагалось смотреть, так же неприлично было смотреть, как леди пудрят носик. На столе лежали горка хрустящих темных листьев шпината и несколько головок репы, черных от земли. Рядом была тушка кролика. Голова и ноги уже были отрублены, но Не-Трисс поняла, что это, и по ее коже побежали мурашки.

— Ты когда-нибудь видела, как свежуют кролика? — спросила Дот, беря в руки маленький острый нож.

Не-Трисс с пересохшим ртом покачала головой. «Но я не хочу это видеть». Эти слова повисли у нее на языке, но она почему-то не успела их произнести. Дот действовала быстро, ловко и четко. Она разрезала тушку посередине, потом сделала надрез поперек и в следующий момент уже сдирала шкуру с тушки, точно так же, как она снимала бы жакет. Не-Трисс уставилась на то, что осталось. Оно было странным образом обескровлено — блестящее бесформенное тельце, совершенно не напоминавшее кролика. Она хотела бы не видеть то, что только что увидела, но не могла отвести глаза.

— Ты в порядке? — спросила Дот, окидывая ее взглядом сверху донизу. — Ты не упадешь в обморок, нет?

Не-Трисс отрицательно покачала головой. Зрелище шокировало, но прямота Дот удивительным образом успокаивала. Видеть, как кто-то спокойно делает страшные вещи, — это заставило ее почувствовать, что, может быть, она сама не такое уж чудовище и не будет внушать ужас всем подряд.

— Нет, — продолжила Дот, — я не считаю, что ты самая хлипкая в вашей семье. — Она заговорщицки улыбнулась Не-Трисс. — Твоя мама перенервничала, поэтому отец увел ее подышать воздухом. И они сообщили, что ты очень взвинчена. Все, что я могу сказать, — ты не тот человек, которого я потащила бы к докторам.

Не-Трисс могла только изумленно глазеть на нее. Она привыкла, что все относятся к Пирсу Кресченту и его семье с величайшим почтением. А тут эта странная девушка обсуждает частную жизнь Кресчентов так же спокойно и обыденно, как только что освежевала кролика. Не-Трисс была шокирована и испугана, но одновременно взволнована и очарована, хотя при этом ее покалывало от неловкости. Дот что-то делала с кроликом и ножом, и Не-Трисс ненадолго отвела глаза в сторону. Когда она снова повернула голову, кролик превратился в куски розового мяса — частично бледные, частично темные с прожилками. Потом репа была порезана кубиками, светившимися янтарным светом на фоне огня. Зелень порвали на части руками. Время от времени Дот что-то бормотала и подкидывала дрова в печку.

— Какой смысл иметь такой огромный камин, если ты им не пользуешься? — спросила она и засмеялась, когда огонь выплюнул искры к ее ногам.

Когда Дот закончила нарезать ингредиенты, Не-Трисс осмотрелась и в первый раз поняла, что среди вязанок трав и длинных ложек чего-то не хватает.

— Где ваши горшки и кастрюли?

— Я их еще не достала. Погоди, сейчас покажу.

Дот отошла в дальний угол помещения и вернулась с квадратной коробкой примерно шести дюймов длиной. Аккуратно поставила ее перед камином и подняла крышку. Внутри Не-Трисс увидела только белые округлые предметы в подстилке из тонкой легкой соломы. Медленно и почтительно Дот вынимала один бледный предмет за другим и расставляла их на полу. Это оказались пустые яичные скорлупки с отколотыми верхушками. Над каждым отверстием с неровными краями были прикреплены петельки из хлопчатобумажной нити в виде миниатюрной ручки. Хотя скорлупки были совершенно чистые, Дот вытащила носовой платок и начала бережно протирать их внутри и снаружи. Потом, словно занимаясь самой обычной вещью на свете, она принесла одну скорлупку к столу и начала очень осторожно наполнять ее: кусочки шпината, ломтик кроличьего мяса и пара капель бульона.

Не-Трисс уставилась на нее, ожидая шутливой улыбки, но Дот оставалась чрезвычайно серьезной. Она относила наполненную скорлупку к камину и подвешивала ее за нитяную ручку над огнем, словно это и правда крошечный горшочек. Не-Трисс фыркнула от смеха, когда Дот повторила все то же самое со второй скорлупкой.

— Вы же не будете готовить в этом ужин!

— Почему? — Дот удивленно подняла брови. — Это мои горшки и кастрюли. Они тебе не нравятся? — И она продолжила свое занятие. Кусочки шпината, ломтик кроличьего мяса и пара капель бульона…

Что-то в самодовольном выражении лица Дот заставило Трисс беспомощно захихикать. Она отвела взгляд, но зрелище крошечных котлов над огнем только ухудшило дело. Они выглядели такими нелепыми, брызгая бульоном в огонь. Внезапно вообще все показалось ужасно, невозможно смешным. Не-Трисс молча начала покачиваться туда-сюда, к глазам подступила паутина слез. Она зажала рот руками, но ее до краев наполнял смех, и ее небольшое тельце ничего не могло поделать, чтобы с ним справиться. Он рос, рос, рос, и оставалась лишь секунда до того, как он вырвется наружу, и она боялась, что это не ее смех, не ее веселье стремится на свободу.

И потом из нее полился Смех. Не-Трисс каталась по скамье, и в ее смехе слышались треск и шорох леса, колеблемого сильным ветром. Она смеялась, пока не задрожали окна и не затрепетали языки огня в камине. Из ее рта вырвались слова, но они не принадлежали ей, да и этот голос нельзя было принять за человеческий:

Мы — листья. Лесное устлали мы лоно

Задолго до Лондона и Вавилона.

А видим впервые безумство такое —

В яичных скорлупках готовить жаркое.

[9]

Дот неподвижно стояла с застывшим, ничего не выражающим лицом, наблюдая за Не-Трисс, пока ее шумное веселье не утихло. Потом она посмотрела на дверь, и ее лицо внезапно стало юным и неуверенным.