Трилогия о Мирьям
(Маленькие люди. Колодезное зеркало. Старые дети) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 32

— А кто туда хочет! — по-стариковски буркнул Пээтер и вздохнул.

Солнышко светило на этот раз, вопреки ожиданию, совсем по-летнему, отливало золотом — может, чтобы ободрить Латикаса.

Хорошая погода принесла душе облегчение, и девочке хотелось прокричать:

«Латикас! Не горюй! Посмотри, как на небе радуется солнышко!»

Но она не вымолвила и словечка, понимала, что это было бы и неуместно и глупо.

В тот же вечер к бабушке пришла ее подруга, цветочница Ронга, и со слезами на глазах стала жаловаться:

— Они мне визы давать не хотят! Говорят, что я не чистой арийской породы!

— Да не скули ты! — сурово сказала бабушка. — Очень тебе надо в эту богадельню в твоем фатерланде!

Услышав это, Мирьям задумалась: старуха Ронга хотела попасть в богадельню, которая находится в фатерланде, — и не смогла. Старый Латикас не хотел идти в свою эстонскую богадельню — а его увели… Ну почему людям никогда не достается то, чего они желают?

Ссора началась с Рийны Пилль.

Хуго, единственный из всех окрестных ребятишек, вопреки всеобщему запрету, посмел пойти и посмотреть на русских, которые вот уже третий день проходили по тихому прибрежному шоссе. Хуго забыл об опасности и начал во всеуслышанье рассказывать во дворе о своем геройском поступке. Рийна тут же побежала и наябедничала его матери. Та выскочила во двор, с розгами наготове, и взялась за сына, словно это был еще невесть какой сосунок. Отважный Хуго и голоса не подал и, лишь когда показалась Рийнина мама, госпожа Пилль, крикнул во все горло:

— Так и знайте, шею ябеде сверну!

Этого разбойничьего заявления было достаточно, чтобы засадить Хуго на неделю под домашний арест.

И вот теперь Хуго стоял за кухонным закрытым окном и, приложив к стеклу бумагу, огромными буквами извещал друзей, что:

«ЭТОЙ ЯБЕДЕ ШЕЮ ВСЕ РАВНО СВЕРНУ!»

Пээтер в ответ скорчил рожу, выказывая свое единодушие с арестантом. И обещание со своей стороны отплатить несчастной подлизе.

А Рийна расхаживала по своему двору, розовая кукла была чуть не с головой засунута под белый воротник нового пальтеца, и мурлыкала себе под нос какую-то песенку про кисоньку.

Пойти и отколотить Рийну на ее же дворе было рискованно. Следовало подкараулить другую возможность.

Пээтер и Мирьям забрались на березку, которая возвышалась над забором, уселись на ветви и сделали вид, что играют в какую-то свою игру. На самом же деле было скучно и холодно и единственную радость им доставляло подсматривание за Рийной.

А та заботливо уложила свою розовую куклу на крышку канализационного колодца и, мурлыча, стала сгребать в кучу шуршащие желтые березовые листья. Уложив куклу на кучу, Рийна на шаг отступила, склонила голову на левое плечо и нежным голоском произнесла:

— Баю, баю, Лийзи, баю…

В то же мгновение красивая госпожа Пилль распахнула окно и звонким голосом позвала:

— Рий-на!

Послушная деточка сразу же пустилась к дому, оставив свою Лийзи на березовой постельке.

Пээтер тотчас же оживился, злорадно хихикнул и вытащил из кармана рогатку.

Мирьям смекнула и выудила из кармашка вязаной кофточки свои лучшие и верные камешки.

Капитан Пээтер, кроме всего, был также неплохим стрелком. Четвертым выстрелом он поразил цель, и нос у куклы отлетел в ворох опавших листьев.

С кошачьей ловкостью Пээтер и Мирьям соскользнули с березы и прильнули к забору, наблюдая в щели за дальнейшими событиями.

Через некоторое время на крыльце, весело подпрыгивая, появилась Рийна, рот у нее был набит, очевидно, каким-то лакомством.

Когда она увидела свою куклу безносой, слезы с неожиданной быстротой так и полились из глаз — казалось, что у нее под черепом спрятаны сосуды с водой.

На крик дочери выскочила госпожа Пилль, она схватила Рийну на руки и стала утешать:

— Дорогая ты моя деточка… Кто посмел обидеть мою крошечку?

Рийна же при этом заливалась еще пуще и жалостливее.

Хуго, который видел все это, начал от радости подпрыгивать и хлопать в ладоши, пока его не оттащили за вихры от окна.

На следующий день к вечеру Рийна уже разгуливала по двору с новой куклой, которую она показывала всем желающим и которая была куда лучше прежней, той, что осталась валяться на березовых листьях.

— А моя мама купила мне новую куклу! — задавалась Рийна и продолжала присюсюкивать, как и прежде.

Не виданная доселе роскошная кукла с настоящими волосами и закрывающимися глазами потрясла даже Мирьям, хотя она в общем-то и не очень признавала игру в куклы. Мирьям уже протянула было руку, чтобы дотронуться до шелкового платья Рийниной куклы, но тут Пээтер бросил:

— Тоже мне невидаль — сосунок как сосунок!

Презрительный голос Пээтера заставил Мирьям опустить руку обратно в кармашек кофточки; разглядывая громоздящиеся темно-лиловые облака, девочка принялась насвистывать.

Ссора на этом пока закончилась, и Мирьям подумала, что теперь следовало бы самой взглянуть на этих русских, из-за которых Хуго сидит взаперти.

Жажда познания привела озябшую девочку в конец улицы и направила ее взгляд в сторону сосняка, который темнел возле моря.

Мирьям шла по безлюдной и неприютной дороге, холодный осенний ветер толкал в плечи, вынуждая размахивать руками, чтобы удержать равновесие, сбивал дыхание и заставлял лицо рдеться. Затем ощущение холода исчезло, отстало где-то между последними домиками окраины. Ветер странствий, разгулявшийся в поле, быстрыми ручейками разгонял по жилам кровь и будоражил мысли, и Мирьям запела на свой лад и склад песенку, которая ко всему была очень простой и состояла всего из одной строчки:

В промежутках между пением Мирьям посмеивалась над своим страхом, который там, между домами, вносил в мысли сомнения и принуждал подумывать о теплом доме, а теперь вот взял да и улегся на шалом ветру.

Чудными сейчас казались Мирьям эти взрослые, которые говорили о русских со страхом, презрением и отчаянием одновременно:

— Большевики!

После этого слова в представлении Мирьям еще некоторое время возникали огромные великаны, они шагали несметным строем и смеялись отталкивающим смехом.

Или когда взрослые с ужасом и со злобой в глазах восклицали: «Красные!» — Мирьям овладевал безотчетный испуг, и она начинала видеть перед собой этих «красных», эти дьявольски хитрые человеческие создания, которые шли, подобно громадинам, в своих пламенеющих и развевающихся одеждах, вместо рук — раскаленные вилы, под бровями — огнедышащие камни, на желтых щеках — красные, в завитках, бороды.

Мирьям расхохоталась, пошла вприскок и запела свою немудреную песенку:

Разнообразия ради Мирьям повернулась спиной к морю и взялась прыгать задом. Теперь разгуляй-ветер дул в лицо, и бесчисленные окна Вышгорода отражали лучи уже опустившегося на поверхность моря солнца, казалось, что на Тоомпеа приготовились к великому празднику и большому пиру, ради этого и зажгли в каждой комнате люстры. А над башнями, в сторону моря, резво бежали лиловые кучные облака.

Мирьям засмеялась, повернулась снова лицом к морю, чтобы ветер дальних странствий дул в спину и подталкивал сзади, и запела свою песенку:

Запела довольно мужественным и звонким голосом, хотя вообще-то она мелодии не держала. Но ведь мотив-то своей песни выдерживает каждый.

На прибрежном шоссе никакого движения не было.

Меж невысоких сосенок горели костры, и на краю дороги дремали, окутанные сумерками, зеленые военные машины.

Мирьям сунула руки в карманы и, собравшись с духом, вошла в соснячок. За одним из деревцев она остановилась, потому что увидела прямо перед собой, у костра, солдат.