Трилогия о Мирьям
(Маленькие люди. Колодезное зеркало. Старые дети) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 3

Не обращая больше внимания на внучку, бабушка протопала, развевая полы халата, в другую комнату. Пошарила в глубоком кармане и стала открывать дверцу стоявшего в углу несгораемого шкафа со множеством замочных скважин. Прошло немало времени, прежде чем из связки был найден для каждой дырочки нужный ключ и толстая дверца отворилась. Самой Мирьям, чтобы открыть свою копилку, требовалось куда меньше хлопот.

Девочка чуточку побаивалась этой возвышавшейся в углу громадины. Не потому, что у нее были такие толстущие стенки, обитые изнутри чем-то темно-синим. Нет, вещь эта стала неприятной с той самой поры, когда Мирьям впервые потрогала ее. Девочка прямо-таки вздрогнула и быстро отдернула руку. Шкаф был холодным, словно ледышка.

Бабушка подала внучке три кроны.

Мирьям не протянула руки, чтобы взять деньги.

— Ну?

— Папа велел принести пять, — в нерешительности сказала она.

Бабушка без разговора добавила недостающие две кроны и с треском захлопнула дверцу холодного шкафа.

Девочка исчезла из комнаты, словно ее ветром сдуло. В следующее мгновение пять крон лежали на тумбочке возле кровати — отцу оставалось лишь протянуть руку, чтобы взять их.

В спальню из кухни вошла сумрачная мама и вопросительно остановилась.

Отец кивнул ей.

«Интересно, принесут ли маме радость эти деньги из ледяного шкафа?» — думала Мирьям, поглядывая на мать. Никакой теплинки пока на мамином лице не появилось.

Девочке надоело ждать, и она побежала во двор.

Но удовольствия шаркать ногами в пыли уже не было.

«Как плохо, если тебя кто-нибудь любит!» — думала Мирьям.

Посреди двора стояла Рийна, дочка Пилля — хозяина соседского дома. Мирьям, как только свесилась с подоконника спальни, так сразу и увидела ее. Рийна в окружении галдящих ребятишек была совсем как лубочный ангел. Ну просто кроткое воскресное утро — чистенькая и торжественная в своем розовом платьице с оборками, белых носочках и лакированных туфельках с пуговками. У Мирьям даже дух захватило от зависти. Тем более что ее никто не замечал, все смотрели на Рийну — склонив головы набок и отведя грязные руки за спину. Один Пээтер не в духе расхаживал поодаль, целясь из рогатки в иву.

— Рийна! — крикнула Мирьям.

Рийна повернулась к окну, и вместе с ней повернулись другие дети. Светило яркое солнышко, и глаза у Рийны были прищурены, совсем как у мурлыкающего котенка, а уголки ее тонкого рта растянулись от удовольствия до самых ушей.

— Ты куда? — спросила Мирьям.

— В воскресную школу! — не в меру громко крикнула в ответ Рийна, так, чтобы услышали во всех открытых окнах обоих домов.

В школу — это потрясло Мирьям.

— Я с тобой!

Рийна пренебрежительно скривила ротик и великодушно произнесла:

— Только скорее!

Мирьям исчезла в окне. И уже в следующее мгновение героически терла щеткой и мылом свои разбитые, облезлые колени.

— Это куда же? — удивилась мать.

— В вос-крес-ную школу! — с гордостью объявила дочь.

Не вдаваясь в подробности, мать принесла чистое платье и белые гольфы. В том, что пришлось надевать туфельки со сбитыми носами, беды большой не было, хуже было с дыркой на пятке, — туфля ерзала на ноге, и пятка на каждом шагу сверкала.

А тут еще эта торопучая Рийна раструбилась под окном:

— Ми-и-ирьям!

Напустив на себя торжественность, Мирьям вышла из парадных дверей на улицу.

Дети пустились в путь.

Ошеломленные было Рийниной ангельской внешностью, ребятишки снова обрели дар речи и вовсю потешались над Мирьям, которая шла, припадая на правую ногу. В ответ Мирьям из-за спины Рийны грозила им кулаком.

На улице Рийна с горделивой медлительностью повернула голову к несчастной Мирьям и спросила:

— Что у тебя с ногой?

— Ревматизм, — мрачно ответила та.

— Хм! — фыркнула Рийна.

«Вот дура, — подумала Мирьям, — не понимает, что я просто скрючила пальцы, чтобы туфля не болталась и чтобы дырку на пятке не было видно…»

Все же Мирьям рядом с торжественной Рийной стала намного сдержанней и уже не гладила всех встречных кошек.

В общем-то, Мирьям шла в церковь всего лишь в третий раз.

Впервые она побывала там на своих крестинах. Сама она, правда, не очень-то помнила, но дома потом не раз говорили об этом. Будто при освящении Мирьям крепко ухватилась обеими ручками за крест, висевший на толстой цепи на шее пастора, и со всей силы дернула. Пастор, по словам, улыбнулся и сказал потом матери, что из этого ребенка вырастет большой человек. Разговоры эти Мирьям слушала с удовольствием, потому что рослые люди ей нравились. И видно далеко, и без натуги можно заглянуть через забор, чтобы полюбоваться белыми лилиями, которые цветут в саду второго соседского хозяина, Таавета.

Еще раз Мирьям ходила в церковь на прошлое рождество. Людская толпа запрудила огромное помещение, и от духоты было трудно дышать. На привезенных из настоящего леса елках, которые стояли возле алтаря, без конца горели толстущие свечи, и от них исходил одурманивающий запах воска.

В общем-то, девочке нравилось бывать в церкви, если бы не этот пастор, который говорил так длинно и так скучно. Говоря в проповеди о святых вещах, пастор искажал голос, слова его были исполнены боли и страдания. Казалось, вот-вот должно случиться какое-то несчастье. Точно так же Мирьям не выносила собачьего воя.

Когда дядя Рууди бывал в настроении, он иногда подделывался под пастора. Только слова у него были совсем не скучными, он шутил, и всем было весело. Он надевал дедушкину черную шляпу, и из нее получалась пасторская шапочка. Дядя Рууди надевал дедушкину шляпу наоборот — донышком на голову. Поля у шляпы выглядели тогда, как помятое сияние над головой у святых. От всего этого худое дядино лицо со скособоченным носом становилось еще длиннее.

И Мирьям думала: почему бы дяде Рууди не стать вместо пастора перед людьми в церкви, с дедушкиной шляпой наизнанку, — никого бы из присутствующих не клонило ко сну, и никому бы не было грустно.

Мирьям сидела, присмиревшая, рядом с Рийной Пилль и смотрела на пастора, у которого был мягкий подбородок, и слушала его рассказы о странствии по пустыне, о Моисее и манне небесной со вкусом медового пряника. Мирьям была сытой, рассказ о еде ее не интересовал, и она стала рассматривать церковь.

Самым привлекательным ей показался алтарь и за ним, на задней стене, просвечивающиеся красочные изображения на стекле. Там стояли красивые люди с печальными лицами, и все они были укутаны в одежды с бесчисленными складками. Мирьям удивлялась: у всех на плечах столько материи, а сами почти босые. На средней, и самой большой, картине был изображен распятый сын божий. «Правитель Пилат, — как объяснила девочкам мама, когда они были на рождество в церкви, — позволил по требованию первосвященников убить Христа», Выходит, Иисус уже мертвый на кресте, но почему его тогда не закопали в землю, как этих бабушкиных знакомых, похороны которых Мирьям видела на снимках, что были заложены в Библии? Может, в той стране просто не делают красивых бумажных цветов и пышных венков, чтобы можно было положить их сыну божьему на могилку? Потому Христос и остался висеть на кресте.

В церкви чуточку повеселело. Пастор раздавал детям листки со словами песен. Мальчики, которые сидели слева, получили синие листки, девочкам — справа — дали розовые. Так как Мирьям еще не слишком разбиралась в грамоте, она беспомощно вертела в руках бумажку, не зная, что с ней делать. Взглянула на Рийну. Та держала листочек двумя руками перед носом и делала вид, будто понимала все, что там написано. Мирьям решила, что уж она-то не станет для виду держать листок перед глазами, лучше снесет его домой и вырежет для белого кораблика, который дедушка выточил из березового полена, розовые паруса. Вот если только не хватит для парусов…

В то время как Мирьям размышляла про себя, дети пели в сопровождении органа, а пастор рокочущим, громким голосом подпевал им. Затем он стал читать следующий стих.