Дети Сталинграда
(Документальная повесть) - Сорокина Лилия Петровна - Страница 25

Как давно это было!..

И все-таки сегодняшнее утро, напоенное безмятежным солнцем, готово было вот-вот взорваться: волнение и слезы, радость и смех, возгласы, стук собственного сердца — все вот-вот выплеснется из гостеприимных домов, встретивших накануне бывших детдомовцев. Все это понесется к Волге, к домам, обнесенным старой каменной стеной со скрипучими воротами, к тем трем домам, которые двадцать пять лет назад приняли детей Сталинграда.

Здесь уже собрались организаторы встречи — райкомовские работники, сотрудники Дома пионеров, бывшие воспитатели. Мы ходим по комнатам большого старого дома, рассматриваем стенды, модели, сделанные руками нынешних пионеров. В этих комнатах когда-то жили детдомовцы. И невольно то тут, то там вспыхивают воспоминания о самых первых днях.

Тогда комсомольцы и школьники города сразу приняли горячее участие в ремонте этих зданий, помогли с оборудованием, школьники собрали посуду, белье, койки, игрушки. Ребята постарше пришли купать детей, стирали белье, пилили дрова. Комсомольцы редакции газеты «Крепость большевизма» вышили 160 детских салфеток, организовали сбор денежных средств, комсомольские организации колхозов «Ленинский путь», «Доброволец», «Общий труд» собрали и привезли в детский дом шесть центнеров овощей.

Первой, кого я увидела из детдомовцев, была Женя Жукова. Я кинулась к ней, как к родному человеку, — ведь мы с ней встречались не раз.

На эту встречу Женя приехала со своей дочкой, славной и симпатичной девчушкой, и сестрой Верой, тоже детдомовкой. Она живет и работает в Казахстане.

Мне очень хотелось увидеть Милю Самойлову, но Женя сказала, что та не приедет— у нее заболели дети.

До встречи оставалось минут пятнадцать. И Павел Борисович Шишкин пригласил нас всех спуститься во двор. Здесь уже собрались воспитатели, учителя и нянечки детдомовцев. Среди них я увидела Людмилу Васильевну Корнееву, Наталью Федоровну Хомякову, Анну Борисовну Косицыну, Бориса Терентьевича Конглова, Марию Андреевну Иванову, Анну Ивановну Павлову, Вячеслава Михайловича Веселовского, Таисию Петровну Спирчеву, тетю Марусю Киселеву, тетю Тоню Лымареву. Последняя вооружилась альбомом со старыми фотографиями, где детдомовцы были запечатлены совсем маленькими детьми. И вот сейчас предстояло увидеть их. Узнают или нет? Встречающие волнуются, нервничают, комкают носовые платки.

То, что началось через пятнадцать минут, словами передать невозможно. Представьте: распахивается скрипучая калитка и впускает какую-то женщину. Несколько шагов она делает чуть ли не в абсолютной тишине, установившейся на какие-то мгновения.

И вот первый возглас:

— Иру узнаете?

Это как сигнал к атаке — к женщине кидаются все сразу. Хотят ее обнять, поцеловать, спросить. Восклицания, восторги, охи-ахи. И, конечно, воспоминания. Зинаида Степановна Щеглецкая, кастелянша детдома, не может поверить своим глазам, как же изменилась Ира Задубовская! Ведь бантики ей собственноручно привязывала, такие яркие бантики.

— Ира, помнишь?

Калитка снова распахивается, но скрипа ее уже никто не слышит — такой гвалт стоит во дворе детского дома. С каждой минутой он крепчает, набирает силу, потому что друг к другу кидаются не только встречающие и гости, но гости к гостям — ведь многие детдомовцы не виделись двадцать пять лет!

— Валя Сельченко! Неужели ты?

Слышу знакомую фамилию — Ермаков. Подбегаю (я была с магнитофоном и записала эту встречу на пленку, я боялась пропустить кого-то, поэтому бегала от одной группы к другой).

— Вы тот самый Володя Ермаков?

— Так точно, — говорит чернявый худой мужчина, — Ермаков, по кличке Ганс.

Он смеется, вспоминая кажущийся сейчас забавным эпизод, когда он разряжал в сарае запал и его ранило (об этом есть в первой части книги). Володя Ермаков комбайнер, живет и работает в совхозе «Погожинский» Дубовского района. Он убирал хлеб, но даже в эту горячую уборочную страду его отпустили на денек — ведь такая встреча бывает раз в жизни.

Володю тормошат, похлопывают, тискают, разглядывают. Анна Борисовна сокрушается:

— Что же у тебя зубов-то нет?

— Да старый я, мне уже сорок, — оправдывается Володя.

Анна Борисовна ахает:

— Сорок! Вот так старик! А мне семьдесят…

У детдомовца Бориса Терентьева трое детей. Они приехали с отцом и вьются около ног. Это вызывает всеобщий восторг. Борис сияет. Наталья Федоровна спрашивает его:

— Помнишь, как уроки заставляла учить?

И лукаво улыбается.

— Все было, Наталья Федоровна, теперь вот свои сорванцы подрастают.

Толю Гончарова я узнала сразу — его я видела на фотографии вместе с семьей у Людмилы Васильевны. Он прилетел из Киргизии, очень боялся опоздать — была нелетная погода. Ходил к начальнику аэропорта, умолял отправить побыстрей, книжку «Дети Сталинграда» показывал — вот по какому серьезному поводу просит.

Толя внешне сдержан, но по тому, как он говорит — скупо, срывающимся голосом, — видно, что очень волнуется. Трудно не волноваться, когда вспоминается самое трагичное, самое больное.

— Толя, помнишь, как Раечку встретил?

— Помню, только плакать не надо…

Успокаивает, а у самого в горле комок: вспомнил, как его, шестилетнего мальчишку, мучила совесть, что не смог долго нести свою сестренку Раечку на руках, когда уходили от убитой мамы.

— Раечка приедет?

— Приедет, обязательно!

И Раечка приехала. Она пришла на встречу часом позже вместе со своей дочкой. Хрупкая и неулыбчивая, очень сдержанная, как и ее брат. На природный характер, видно, наложила печать и работа, не совсем женская, — начальник цеха. Она постоянно требует собранности, определенности. Это человек долга. «Времени совсем нет. Чтобы работать хорошо, надо отдавать всю себя, плохо — не позволяет совесть», — написала она мне в одном из своих писем.

Появление полной симпатичной женщины вызвало настоящую бурю восторгов, хотя одни ее узнали сразу, другие нет.

— Валюшка?!

— Молодцом! Ну, шарик, шарик настоящий! Перещеголяла свою воспитательницу.

— Стой, стой! Кто это — не знаю…

Женщину вертят, разглядывают.

— Людмила Васильевна, да это же я, Валя Гуряева!

— Боже мой, Валя!..

— Живу в Волгограде, приехала с мужем. Он у меня инженер. Сама на тракторном. Двое детей.

— Молодец, молодец!

— Семья хорошая…

Бывшие детдомовцы построились в одну линию. Лицом к лицу с ними — их воспитатели, нянечки, повара, технички, шефы, просто жители Дубовки. Они смотрят друг на друга и не могут наглядеться. И качают головами: неужели это те горемычные, о которых тридцать лет назад написала в своем отчете директор детского дома: «28 апреля прибыла первая партия детей — сорок три человека. Детей привезли из Сталинграда. Дети были истощенные, обессиленные долгим голоданием, так как находились в оккупированных немцами районах города. По медицинским данным, 84 процента детей истощенных, 6 процентов — туберкулезных, 5 процентов — цинготных и только 5 процентов — условно здоровых. Одежду детей подвергли полному уничтожению, т. к. она была сплошь покрыта насекомыми..

Некоторые дети настолько ослаблены, что не в состоянии двигаться. Нина Бесфамильная лежала в постели и все плакала, ждала маму, когда та возьмет ее к себе.

В таком же состоянии были Вова Мищенко, Ваня Чумаков, Бесфамильный Вова и другие».

И вот стоят они, дети Сталинграда, сорокалетние мамы и папы, в строю, лицом к лицу с теми, кто их вынянчил и поставил на ноги, кто дал им путевку в жизнь.

Торжественную линейку, посвященную большой встрече детдомовцев, открывает директор Дубовского завода металлоизделий Владимир Иванович Торгашов:

— Я воспитанник Дубовского детского дома, работаю на заводе.

— Евгения Федоровна Шаталина. Закончила пединститут, работаю в школе.

— Владимир Константинович Пергаев. Работаю на тракторном заводе. Женат.

— Гончаров Анатолий Павлович. Живу в Киргизии, работаю заместителем главного энергетика Гадамжайского комбината.