Клятва графа Калиостро (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна - Страница 50

- Можешь засунуть их поглубже, свои кредитки. Завтра, в одиннадцать утра по Москве, по этому адресу, - он вытащил из кармана джинсов клочок бумаги, - тебя будет ждать наш человечек. С документами, билетом и чутком налички. Потом ловишь частника и чешешь по второму адресу, на дачу какой-то Димоновой шалавы. Ляжешь на дно, недельки на две, и лети, жар-птица. Билет примерно на то число будет. Запомнила?

- Да. С-спасибо, - прошептала женщина.

- Димону спасибо, помочь решил по старой памяти. Нравишься ты ему, видите ли. Тля-конопля! – забавно ругнулся сомовский брат. – Придурок чертов.

***

Я пробормотала набившее оскомину заклинание, подзывая тяжелый таз с грязным бельем. Таз оторвался от пола едва ли метр, накренился и вывалил содержимое на линолеум, плюхнувшись сверху. Догадываясь, что толку будет мало, всё равно повторила заклинание. Наудачу. Таз не шелохнулся. Я вздохнула и потянулась к куче на полу. Здравствуй, обычная жизнь! Давно не виделись. Проходи, располагайся. Будь как дома.

Расставаться с магией было не жалко. Не стану лукавить: обидно (столько выучила, столькому научилась, и всё напрасно?), но совсем капельку. Наигралась, и хватит. Дети важнее. Зато теперь понятно, почему меня так настойчиво тянуло свернуть горы.

Когда Артемий говорил, что рано или поздно мне придется распрощаться с чародейством, я и подумать не могла, что это «рано» наступит так скоро – и трех недель не прошло! Штирлицы великодушно оставили мне резерва на день-другой, но уже без почетного права преобразования пространства. Могу на ауры посмотреть, слабенький морок от реальности отличить и... собственно, всё. Остальное – детям. Всё лучшее, ага.

Вспомнив реакцию Воропаева на мои новости, не сумела сдержать улыбку. Распечатку на кровати я, честное пионерское, оставила не специально. Хотела убрать, но отвлеклась на приезд рыболовов, и как-то само вылетело из головы. Картина маслом: муж стоит посреди нашей спальни с зачитанным до дыр заключением. Глаза мечутся по строчкам, губы безмолвно шевелятся. Меня он не замечает. Кажется, он не замечает вообще ничего, кроме этих листов бумаги. На полу валяется чашка без ручки, и в тех местах, где они с ручкой только что были единым целым, она скалится белой керамикой. Пролитый кофе медленно впитывается в палас.

Я стою у двери, боясь пошевельнуться, как маскирующийся жук-палочник. Жду.

Выучив заключение наизусть, обескураженный Артемий кладет его обратно на покрывало, очень медленно. Потом резко разворачивается ко мне и, не сделав ни шагу, вдруг оказывается рядом. Знакомый, пронизывающий до печёнок взгляд. За пару коротких секунд радужка успевает сменить свой цвет раз десять. Мою ауру зондируют, наверное, до самого дна, а меня вдруг посещает идиотская мысль: на УЗИ можно было не ходить, хватило бы надписи на лбу красным маркером.

- Что ж, это многое объясняет, - ставит диагноз Воропаев и опускается на кровать.

Спать в ту ночь мы так толком и не спали. Мужу было важно понять, принять и разобраться, а мне – выслушать его теорию на этот счет и успокоиться.

Так вот, согласно теории, я уникум во всех направлениях (на этот счет поспорила бы; вполне вероятно, что уникум тут вовсе не я). Больше одного ребенка за раз у ведьмы или от мага обычно не рождается, наш случай – один на тысячу. По словам мужа, у них там сейчас такая конкуренция, что ешь, молись, люби, и чем интенсивнее, тем лучше. Магия нужна им сейчас как кровь и кислород, так что недолго мне осталось властвовать над материей: темп роста и развития плодов восстанавливать резерв в полной мере не даст, всё же в магии я птичка низкого полета. А выкачав всё волшебное из меня, они примутся за Воропаева, который и должен был стать для Штирлицев единственным донором Силы. Именно поэтому в семье, где ожидают необычного малыша, должен быть необычный родитель: либо отец, либо мать.

- А как же ты? Как же Галина? – удивилась я. – Как быть тем матерям-одиночкам, у кого нет магии?

- Резерв закладывается на пятой неделе внутриутробного развития. У Светлых он начинает пополняться самостоятельно в начале седьмой недели, у Темных – начинает качать Жизненную Силу из матери. Светлый без отца, если выживет, родится по человеческим меркам вполне здоровым, но как маг будет испытывать сильнейшую гипоксию и истощение. Резерв-то, считай, никакой, едва-едва хватает, чтобы выжить. Вспомни суточную норму хлеба в блокадном Ленинграде. Тут та же кухня.

- Разве Темным не проще? Источник всегда при них.

- Как ни странно, нет. Эмбрион сосет всю энергию без разбора. Фильтровать ее он еще толком не способен. Это как пищеварение: нужно расщепить сложное на простое, усвоить полезное и вывести вредное, а откуда эмбриону взять полноценный ЖКТ, сама подумай? Всё равно что кормить месячного грудничка котлетами по-киевски. Питаться он питается, но в анамнезе с рождения – всевозможные неврозы, повышенная возбудимость, тревожность. Лечить можно, но долго и сложно. Не говоря уже о том, что за одиннадцать месяцев он сократит жизнь своей матери лет на пятнадцать. Так что, любовь моя, еще неизвестно, кому проще.

- Жестокий у вас отбор, - пробормотала я.

- Есть такое дело. Темные не стремятся создавать семьи, а учитывая патологическое нежелание многих ведьм портить фигуру, численность в основном восполняется за счет простых женщин. Светлые недалеко от них ушли, к сожалению.

- С вашим подходом к демографии через сто пятьдесят лет на Земле не останется и десяти магов, - я помнила соответствующую статистику, поэтому прикинуть сроки могла.

- Через сто пятьдесят лет население Земли перевалит за пятнадцать миллиардов, и Земля лопнет, - мрачно парировал Артемий. – Ну да ладно, не о том речь.

Действительно, занесло нас в какую-то нехорошую степь. Надо срочно уходить в хорошую. Через шесть месяцев я стану мамой сразу дважды: для мальчика и для девочки. Положа руку на сердце, имею полное право «забить» на женскую консультацию, километровые очереди «на кровь» и прочие продукты жизнедеятельности, одышку, отеки и иже с ними – в отсутствие всего этого мне готовы поклясться на чем угодно. Мы пережили два месяца неопределенности и двенадцать самых опасных недель, это главное. Мне можно не опасаться никаких болезней, кроме тех, что передаются через кровь, а Штирлицы никуда от меня не денутся, если, конечно, воздержусь от экстремальных увлечений и вредных привычек. О колбасе, сосисках, майонезе и кетчупе, лапше быстрого приготовления и прочих радостях бедного студента придется забыть – только натуральные, экологически чистые продукты. Никакой синтетики, никакой химии, никакой магии...

- Давай обговорим условия моего заключения чуть позже? – жизнерадостно предложила я.

Воропаев ухмыльнулся, но потом вновь посерьезнел. Было видно, что творческая работа мысли помогает ему усваивать новую информацию. Еще немного, и нас накроет. Знаем, плавали.

- Вер?

- Что? – я напрасно кусала губы, сдерживая улыбку.

- Это, правда, правда? – он кивнул в сторону распечатки, лежащей на тумбочке. – Ну, что у нас... их двое. Ты сама видела?

- Правда-правда. Я сама видела, - потянувшись к тумбочке, взяла распечатку и внимательно рассмотрела черно-белый снимочек. – Картина подлинная, экспертов звать не будем. Ты же мне веришь?

Вместо ответа муж взглянул на портрет работы принтера доктора Комаровой и перевел взгляд на меня. А я вдруг вспомнила наш давний-предавний разговор в палате.

Дети, к твоему сведению, – это самое дорогое, что может быть в этой жизни. И не важно, кем они будут, если это твои дети.

- Я люблю вас, - тихо сказал Артемий.

- А мы – вас, - подмигнула я немного смущенно. Щелкнув пальцами, отправила бумаги обратно на тумбочку и погасила свет. – Будильник ставить или смысла нет?

- Да не ставь, Печорин всё равно скоро проснется... Вера?

- Ммм? – я привычно устроилась у него под боком. Чувствую, даже нажарь Печорин обещанных котлеток, раньше двенадцати не проснусь.