Слово джентльмена Дудкина
(Фельетоны, юморески, рассказы) - Брыль Степан - Страница 4

То ли надоело служащим переливать из пустого в порожнее и обратно, то ли бухгалтер смекнул, что ревизор может нагрянуть, только подсказали Пораеву набрать нескольких рабочих и обзавестись техникой.

— Неужто надо? — спросил он.

— Да хотя бы для видимости… Ведь никто не поверит, что директор и бухгалтер сами лес рубят.

— Ну, разве для видимости. А то я и без рабочих нарублю дровишек! — хитро возразил Пораев.

Но все-таки нанял с пяток лесорубов, двух шоферов и получил две старенькие, почти со свалки, автомашины. Теперь уже никто не мог назвать бездельником руководителя леспромхоза: летели не только канцелярские бумажки, но и щепки.

Оставался пустяк — заготовить и вывезти четыре тысячи кубометров древесины. Для этого планировалось израсходовать двадцать пять тысяч рублей.

Прошло три квартала, и леспромхоз намного перекрыл годовую программу. Дал шесть тысяч кубометров леса. При этом собственные заготовки составили сорок процентов к плану. Зато готовыми скуплено у Татарского лесосбыта четыре тысячи триста кубометров. Пальтишко прикуплено, но ворот свой!

Что из того, что убыток получился в полтора раза больше планового. Да «утонуло древесины» при сплаве на семь тысяч рублей…

И вот как-то встретились в лесосеке на левом берегу Волги, в ста верстах от нагорных Елас, два директора— Козьмодемьянский и еласовский. Присели на пеньки и разговорились.

— Слышь, Максимыч, передай-ка мне одного бракера и мастера леса, и я нарублю тебе эти несчастные четыре тыщёнки кубиков, — предложил козьмодемьянец. — Распускай свою контору, намного дешевле дрова обойдутся.

— Какой дешевый нашелся! Дорого, да мило, дешево, да гнило, — отшутился Пораев.

— Да ведь руки, небось, тоскуют по настоящей работе? Людей освободишь от безделья…

— Ничего, — перебил Пораев, — им и тут ненакладно. — И довольно зло добавил — Да чего ты пристал как банный лист? Тебе-то какая забота?

В самом деле, и чего пристали к человеку? Кому какое дело? Вон товарищу начальнику топливного Управления давно бы пора заняться убыточными леспромхозами, да и то не пристает к директору Пораеву…

Было и быльем поросло, молвится в народе. Быль молодцу не в укор. Отошла история с карликовыми леспромхозами-нахлебниками в область сказки. Экономическая реформа заставила считать государственный рубль. И все же не следует забывать о прошлом. Немало еще осталось любителей с неимоверной легкостью сорить казенными деньгами.

После ярмарки

Ехал на ярмарку ухарь-купец…

— А зачем, собственно, ехать? — спросил себя Михаил Михайлович. — Старо, как мир! Для чего беспокоиться, когда можно у себя на базе устроить этот самый торг? Мы люди оптовые, пусть к нам едут купцы.

— Правильно! — согласимся мы с Михал Михалычем. — Чем возить образцы товаров по районам, как это делает, например, Всесоюзная торговая палата, проще пригласить торговых представителей для оформления заказов. Так тоже бывает.

И ярмарка состоялась. На республиканскую базу «Рособувьторга» прибыли начальники торговых отделов и эксперты-продавцы из всех райпотребсоюзов и сельпо.

Не скрою, у них разбежались глаза. И было от чего: на стендах имелось все, от суровых кирзовых сапог до легкомысленных туфелек.

Заметив восхищенные взгляды, гостеприимный хозяин предлагал:

— Выбирайте, что надо! Не лаптями торгуем!

И начало сделкам было положено. На деловом языке это называлось «согласованием спецификаций на поставку кожаной и резиновой обуви». Цифры отразили количество закупленных пар по определенным моделям и обозначенным ценам в пределах отпущенных фондов.

…Слухом земля полнится. Прослышал о столь удачной ярмарке мой знакомый колхозник из Заозерья Иван Петрович Жданкин.

— Ну, — сказал он на радостях, — буду с сапогами. Хоть на ферму, хоть на рыбалку.

Ждет-пождет Иван Петрович — нет в лавке сапог.

А откуда быть в сельпо тем сапогам, если они с базы еще не выбраны.

— Почему ж нет этой выборки? — интересуется в потребсистеме Жданкин.

— А потому, — отвечает начторг райпо, — что договора у нас нет с базой обувьторга.

— Но ведь ярмарка была…

Наивный человек мой знакомый из Заозерья! Он думает торгуют по-старинке: у вас товар — у нас деньги, по рукам — и деньги ваши, калоши наши. Или еще как бывало: баш-на-баш, сколь придачи дашь? Это когда товарообмен был.

На обувной же базе произошел товарообмен. В начале года оттуда направили бумагу Марпотребсоюзу: «При этом высылаем ассортиментные спецификации на поставку вашим торгующим организациям кожаной и резиновой обуви в соответствии с договоренностью на ярмарке».

Заглянули кооператоры в свои записи, сопоставили с присланной бумагой и увидели: не показаны в ней ни модели, ни многое другое, о чем договаривались в декабре. И возвратили филькину грамоту.

Через пять дней с обувной базы была получена серьезная бумага: «Нет, не филькина грамота, все по форме. Хотите — обувь берите, какую дают, не хотите — не берите».

Вмешался Госарбитраж. Но уже было поздно: договаривались о поставках обуви в декабре, а тут первый квартал нового года истек.

Рассказал я об этом Ивану Петровичу Жданкину, у которого сапоги давно каши просят.

— А на кой ляд мне такая ярманка! — воскликнул он. — Мне сапоги подай…

И плюнул с досады.

БРОЖЕНИЕ УМОВ

Не надо цветов!

Вы за цветы?

Я против. Заявляю решительным образом. Почему? А вот почему.

Лежу я в городской больнице. За окном лес в зимнем уборе, мороз страшенный. В палате — благодать, тепло. Она «янтарным блеском озарена», как сказал поэт. Душа радуется.

Но выйдешь в коридор, насмотришься на гастритиков и язвенников, послушаешь от нечего делать мрачных гипертоников — и у самого давление подскакивает. Возвращаешься в родную палату.

Тут у нас хороший народ подобрался. Один — юрист со стажем — всякие виды видывал, в сложных переплетах бывал — его никакими мрачностями не удивишь, веселые истории любит рассказывать, хоть и болен тяжко. Другой… Нет, о нем нельзя говорить без улыбки. Он, наверное, был бы здоров, если б не его прямо-таки космический аппетит. У этого на уме и на языке всегда еда. Третий — сельхозработник, все больше о предстоящем севе толкует, о семенах и прочем.

Вот в этой палате я и спасался от унылой обстановки приемного покоя и меланхолии коридоров, как вдруг…

Вдруг в считанные секунды больных будто подменили. Гастритики и язвенники заулыбались, как модницы перед зеркалом. У гипертоников прекратились головные боли. И даже обладатели каменной болезни оживились. Мощная колонна улыбчивых людей двинулась по коридору к повеселевшему холлу, в центре которого сиял… букет роскошных цветов.

Великолепные розы были принесены одному из больных. Не иначе как через высокое знакомство с оранжерейными работниками. Доставлены на машине сквозь трескучий мороз. Ах, что это за чудо — цветы в больнице! И уже кажется, что не страшны уколы, не горьки лекарства. Прочь кислородные подушки!

А сестры, сестры, на столе которых горделиво водрузились розы, стали еще очаровательнее. Веру мы стали величать не иначе как сестричка-зарничка. Марию Никифоровну — Аврора, а Надю — Северное сияние. Все расцвело!

От букета отделили малую толику в кабинет врача. Другой цветок стал достоянием шахматного победителя как переходящий приз. И — сразу повысился уровень мастерства местных Алехиных.

А люди все шли и шли к букету и беспрестанно ахали. Можно сказать, наступило всеобщее благоденствие и ликование.

И уже половина обитателей палат твердо решила вскоре покинуть лечебницу. Еще один — два букета, и врачи остались бы без работы.

Этого, увы, не случилось. Цветов больше не было. Напрасно мы выпрашивали их по телефону у знакомых и родственников, звонили в оранжерею и горкомхоз.