Воин Храма (СИ) - "Нэйса Соот' - Страница 12

Леннар колебался. Ветер в самом деле пронизывал насквозь.

— Хорошо, — сдался он.

Кадан тут же приник к нему всем телом, распластался по боку Леннара и бедру и, покопошившись, устроил голову ему на плечо, так что горячее дыхание касалось выемки между ключиц.

Леннар замер, начиная догадываться, что этой ночью уже не уснет — но Кадан, как назло, опустил веки и мгновенно погрузился в сон, так что Леннар не решился разбудить его и прогнать.

Сам он так и лежал, глядя в звездное небо, до самого утра.

ГЛАВА 8

— А ты был оруженосцем? — спросил Кадан, наблюдая, как приближается к ним черная махина замка Гернштейн.

Вот уже шесть дней, как они высадились на берег и ехали по размытым дождями проселочным дорогам, иногда сворачивая в лес и выезжая по просекам на очередной заброшенный тракт.

— Нет, — ответил Леннар, и от равнодушной простоты его тона у Кадана засосало под ложечкой.

Если бы Леннар был не братом Креста и Храма, а его собственным братом, он давно бы уже заехал ему по голове.

— Закончив обучение в небогатом французском командорстве Куломьер, я был признан достойным обета и получил возможность вступить на стезю

рыцаря, отмеченного судьбой. Я участвовал в делах ордена в различных начинаниях — далеко не всегда связанных с ношением меча. Впрочем, к тому времени я уже носил перевязь и привык ходить в разъезды с герцогом Бретонским.

Витиеватые формулировки, которыми Леннар обычно выражал простейшие мысли, то ли рассчитывая их пояснить, то ли сознательно отделяя себя от остальных, начинали Кадана раздражать.

"Моя слава и доблесть — лишь слава Ордена", — говорил рыцарь, стоило Кадану спросить его, был ли он в Святой Земле и делал ли по приказу Храма что-нибудь еще.

Если такая манера была вполне уместна и даже выгодно выделяла его среди других при дворе, то после того как они провели вместе две недели пути, засыпали в объятьях друг друга и вместе справляли нужду за борт корабля, Кадану казалось, что он вправе рассчитывать на более теплые слова.

Леннар однако оставался холоден, как скала, и хотя Кадан все так же испытывал непреодолимую тягу к нему, он уже начинал задумываться: есть ли вообще у рыцаря душа, или, как и говорят католики, ее забрал Бафомет.

Зато Леннар не переставал повторять для него устав: может, в самом деле хотел, чтобы Кадан заучил его наизусть, а может, старался таким образом отпугнуть.

— Никто из членов Ордена, — говорил он, — не может приобрести в собственность чтобы то ни было, даже оружие, по предложенной цене — хоть бы и за несколько солей.

— Стало быть, — задумчиво тянул Кадан, — никто не воспрещает членам Ордена принимать дары…

Мысль была хороша, но Леннар не слушал его.

— Никто так же не имеет права требовать признания своих заслуг.

Кадан вздохнул. Вот уж что не волновало его сейчас.

— С момента твоего вступления в орден тебе следует соблюдать благоразумие. Послушникам рекомендуется читать правила до тех пор, пока они не усвоят, как им следует себя вести, — добавил Леннар, будто заметив, что Кадан заскучал.

— О каком благоразумии может идти речь, — не сдержался тот и пришпорил коня — но Леннар, само собой, и не думал его догонять. Так что, проехав пару десятков шагов, Кадан был вынужден замедлить ход.

— Что еще я должен знать? — устало спросил Кадан, снова пристраиваясь боком к его коню.

— Устав предоставляет магистру почти неограниченную власть над оруженосцем.

И хотя Кадан вначале хотел поинтересоваться, что насчет власти рыцаря над оруженосцем, он поразмыслил немного и вместо этого спросил:

— Но что будет теперь? Когда магистр… Если его осудят?

Леннар поджал губы.

— Я говорил тебе, что сейчас не лучшее время принимать обет.

— Но я же не об этом, Леннар. Что будет с тобой?

Ленар умолк и далеко не сразу произнес:

— Мои обеты уже принесены, и я не тот человек, чтобы от них отступать. Что останется от меня, если я нарушу обет?

— Ты считаешь, что кроме обета в тебе нету ничего?

— Думаю, нет, — Леннар качнул головой. — Я младший сын не слишком знатного рода. У меня нет ни денег, ни земель.

— Не богатство делает человека собой.

— А что?

Кадан замешкался. Спустя несколько недель он все еще не знал Леннара достаточно хорошо, чтобы судить о нем.

— У тебя есть твой меч… — только и смог произнести он.

— Вот именно, — подтвердил Ленар, — меч. На груди у меня крест, и он делает меня слугой Бога. Меч мой разит во имя Его. Но убери крест, и ты увидишь перед собой лишь человека, который не умеет ничего, кроме как орудовать мечом. Единственное занятие, которое я смогу найти для себя — убивать за деньги или за хлеб.

— Ты можешь пойти на службу к одному из королей… — растерянно произнес Кадан, но Леннар отрезал:

— Нет. Ни один из королей не стоит того, чтобы ради него совершить грех.

Кадан опустил взгляд.

— Это от того, что Филипп предал вас, ты считаешь так?

— Отчасти. Но дело не только в нем.

— Но… Ты мог бы уплыть далеко-далеко. На запад или на восток. На западе ты мог бы служить моему отцу…

Леннар сделал вид, что не заметил последних слов.

— Святая земля потеряна, — сказал он, — восток закрыт для нас. Очень трудно отвоевать утраченное, особенно, когда преследуют тех, чья святая обязанность вернуть Гроб Господень.

— И все, что вы делаете, теряет смысл.

— Именно так.

— Но тогда зачем служить…

— Видимо, ты не сможешь понять, — говоря последние слова, Леннар отвернулся от него, и между путниками надолго наступила тишина.

— Ты должен будешь забыть о ярких цветах, — через какое-то время продолжил он. — Одежда служителя ордена может быть только одного цвета: будь то белый, черный или бурый. В доказательство того, что мы, рыцари, принявшие монашеский обет, служим Господу, наши мантии и плащи одного цвета — белого. Оруженосцы и служители носят черный и бурый цвет.

— Хорошо, — Кадан понуро кивнул. Предыдущий разговор волновал его куда больше, чем цвет одежд, но он не решился возобновить его.

Оружие и сбруя рыцарей тоже не имели никаких украшений — хотя и были выполнены на совесть. Одежды братьев не различались между собой ничем, кроме цвета.

— Вступив в Орден, мы утрачиваем свое родовое имя и получаем новое, по которому только и можно обращаться к нам, — продолжал Леннар на следующий день, когда до ворот замка оставалось всего несколько часов пути, — брат Гуго, брат Жофруа, брат Ролан.

— Брат Леннар… — протянул Кадан, и хотя от первого слова по венам его разлилось тепло, со вторым, казалось, что-то было не так, — брат Кадан… назови меня так.

— Ты еще не принял обет.

Леннар отвернулся от него и сосредоточил взгляд на конечной точке их пути.

Одна из последних нетронутых резиденций Ордена возносилась над холмами и рекой, горделивая и прекрасная, на фоне неба Саксонии. Двести лет она воодушевляла впечатлительные души и трогала сердца, оставляя в них неизгладимый след.

Гранитные стены и башни вздымались над лесом в командорстве, который еще год назад подчинялся Восточному отделению Ордена, главенствующему в германских герцогствах, подчиненного в свою очередь, как и все европейские провинции ордена тамплиеров, Великому Магистру. Теперь же оно, как и все отделения, подвластные Храму, лишилось головы.

Ворота были подняты для всадников.

Миновав их, путешественники оказались на просторном дворе. Помимо донжона, который можно было отыскать в любом замке, здесь возвышалась небольшая часовня, зал для собраний капитула. В отдельном здании размещались покои командора и братии, а под ними находились кладовые и погреба.

Вороны метались кругом черно-белой хоругви, развевавшейся на древке позолоченного креста на церковном шпиле.