Машина ужаса
(Фантастические произведения) - Орловский Владимир - Страница 40

Открыв глаза вторично, я уже почти без труда мог повернуть голову и оглядеть свое помещение. Это была, очевидно, корабельная каюта. Теперь я мог чувствовать покачивание судна и уловить чуть слышный стук машины.

На этот раз я увидел склонившееся надо мной знакомое лицо. Это был Морев. Его вид и глухой ритмический шум, доносившийся из глубины судна, вдруг дали толчок моим мыслям. Я вспомнил все, что было, вплоть до нашей встречи с Джозефом Эликоттом.

— Сергей Павлович… — позвал я слабым голосом.

— Слушаю вас, дорогой мой. Как вы себя чувствуете? — услышал я знакомый, на этот раз против обыкновения звучащий теплыми нотками голос.

— Спасибо. Кажется, лучше. Но я хотел вас спросить…

— Спрашивать вам еще нельзя, можно только отвечать…

— И вы с тем же, — поморщился я, — но уверяю вас, что я чувствую себя гораздо лучше, а эти бесплодные попытки связать самому в одно целое все случившееся и вспомнить его сильнее утомляют, чем всякий разговор…

— А вы не вспоминайте.

— Ну, бросьте, — сказал я уже с раздражением, — ведь я не ребенок.

— Вы хуже, чем ребенок: вы — больной.

— Послушайте: это же глупо. Уверяю вас, гораздо хуже, если я буду мучиться неизвестностью. Скажите, что случилось?

— Все хорошо, — ответил Морев: — не волнуйтесь и не тревожьтесь. Великий Неведомый больше не угрожает миру.

— Мы победили, — вырвалось у меня, — но почему же я здесь? И где Эликотт?

— Он не существует вместе со всеми своими машинами. Произошел взрыв, уничтоживший северную половину острова со всем на ней находящимся. Удивительно, как вы уцелели, то-есть вернее остались живы, потому что целым вас, пожалуй, назвать нельзя.

— Что же со мной?

— Сильная контузия. Кроме того, удар в голову каким-то твердым предметом, вероятно одним из обломков.

— А Юрий?

Морев молчал. Сердце у меня сжалось, и слезы невольно выступили на глаза.

— Вот видите, вы уже плачете.

Я молча отвернулся к стене. О чем было еще спрашивать? Главное было ясным. А нервы мои, конечно, никуда не годились. В этом была виновата болезнь.

Когда я окончательно пришел в себя, я лежал уже в одной из лечебниц Нью-Йорка, окруженный заботливым уходом и на пути к выздоровлению. Я мог спокойно выслушать рассказ Морева о случившемся.

В тот момент, когда мы с его ассистентом хотели идти к вилле, произошел огромной силы взрыв, уничтоживший северную половину острова. О причине его можно было только догадываться. Все, что было там, превратилось в груду пылающих развалин, среди которых были похоронены все удивительные механизмы, лаборатории, строения, — все, что скрывало в себе тайну Джозефа Эликотта. Сила взрыва была так велика, что разрушение коснулось даже завода с поселком, расположенных на южной стороне. Несколько домов рухнуло, многие были повреждены; северная стена корпуса завода дала трещину и покосилась, угрожая падением; погибло несколько десятков жителей поселка, рабочих завода, невольных участников этой удивительной борьбы.

Единственно, что пострадало сравнительно меньше, — был гигантский коллектор солнечной энергии, расположенный южнее стены. И тут многое было исковеркано взрывом, но остались целые секторы приемников почти нетронутыми, и это дало возможность установить подробности устройства этого механизма. Это было, по словам Морева, остроумнейшее приспособление, давшее теперь человечеству возможность использования новой даровой богатейшей энергии.

Но одновременно с машинами погибла и вилла со всеми, кто в ней находился. Под обгорелыми развалинами, среди хаоса разрушения не удалось разыскать ничего, кроме обугленных и разбросанных остатков человеческих скелетов.

Так погиб мой приятель вместе со своим врагом и обольстительной креолкой… если только она действительно была там.

Когда после взрыва с миноносцев отправлены были два аэроплана и лодки для обследования места катастрофы и подачи помощи, — меня нашли с моим спутником на буковой аллее. Бедняга угодил под большое дерево, рухнувшее на него всею тяжестью, переломившее ему позвоночник и раздробившее череп. Меня же отшвырнуло в сторону, но сильно контузило газовой волной и ударило в голову каким-то обломком. Меня перевезли на миноносец и поручили уходу врача и сестры милосердия, бывших в составе отряда.

Я спрашивал Морева, каким же образом не взорвались эти огромные запасы взрывчатого вещества, разрушившего остров раньше, когда Эликотт своими машинами уничтожил Аннаполис, Эджевуд и заряды в орудиях и бомбах нескольких экспедиций.

Можно было предположить одно из двух: или хранилища этого пороха были покрыты особым изолятором, неизвестным нам и не пропускавшим соответствующих колебаний, или же взрывчатое вещество было такого характера, что волны, излучаемые машинами Эликотта, не действовали на его молекулы.

Все это осталось в области предположений, и единственный след от работ гениального маниака, оставшийся в руках человечества, были остатки солнечной батареи и тетрадки с черновыми набросками, привезенные к нам Юрием. Над ними впоследствии Сергей Павлович много работал, кое-что почерпнув для своего дела.

Не менее потрясающи были те сведения, которые передал мне Сергей Павлович о том, что произошло здесь на материке.

В то время, когда мы выдерживали удивительный бой с машинами Эликотта, здесь продолжали развиваться события.

Известия о намерении правительства капитулировать, поведение кучки банкиров, требовавших примирения с противником, с тем, чтобы немедленно обрушиться всею силой на поднявшиеся народные массы, — все это разнеслось с быстротой молнии по всем углам республики. Растерянность властей, их неуверенность и неподготовленность к событиям довершили дело. Глухое брожение перешло в открытое восстание, имевшее здесь на востоке своим центром промышленные районы Пенсильвании и Огайо. Уже в ночь знаменитого заседания конгресса рабочие кварталы Филадельфии вылились бурным потоком на улицы, и после нерешительного и слабого сопротивления полиции и стоявших тут двух полков армейской дивизии инсургенты захватили все главные пункты города. Было создано к временное революционное правительство, и спешно сформированные дружины, рассеяв небольшие отряды Ку-Клукс-Клана, направились к Вашингтону. Ждали помощи с запада и торопились, чтобы не дать противнику времени опомниться и собрать силы.

Между тем рабочее население Нью-Йорка, освободившись от ужаса, охватившего его под действием машин Памлико-Саунда, возвращалось нескончаемыми потоками по всем дорогам, ведущим к огромному городу.

И здесь на пустом месте, оставленном прежними хозяевами жизни, бежавшими раньше всех из своих дворцов и банков, безо всякого сопротивления возвратившиеся массы начали чинить полуразрушенный пожаром муравейник и строить новую жизнь своими руками.

Сюда же было перенесено и образовавшееся в Филадельфии правительство, и в несколько дней город, постигнутый бедствием, стал неузнаваем. Снова задымились трубы заводов, на рейде зашевелились дремавшие морские гиганты, двинулись поезда, принося в просыпающийся город тысячи своих обитателей, возвращавшихся к родному пепелищу.

Wall-Street и Пятая Авеню переменили своих хозяев.

Когда миноносец, на котором были мы с Моревым, пришел на рейд, жизнь уже входила в свою колею, и начинались будни огромной и упорной работы.

Конечно, дело было еще далеко не кончено.

Остатки правительства спаслись бегством на юг, где в Техасе, у границ Мексики, начали стягивать свои силы.

Но сейчас на улицах было радостное упоение победой и отдыхом от перенесенных потрясений.

Нас приветствовали, лишь только мы сошли на берег, такими восторженными овациями, оказали такой радушный и сердечный прием, что Морев не верил своим глазам: он не представлял себе возможности этого по характеру нации, как он складывался до сих пор в его представлении.

В сопровождении празднично возбужденной толпы двинулись мы к отелю. Автомобиль с трудом подвигался среди запруженных улиц, увитый зеленью и овеянный красными флагами.