Машина ужаса
(Фантастические произведения) - Орловский Владимир - Страница 12

— Я прошу открыть дверь.

— Жаль, очень жаль. Вы напрасно торопитесь. Я не люблю отказываться от раз намеченного. Советую вам на досуге подумать о моем предложении.

Эликотт нажал кнопку.

— Вы свободны, мисс Дорсей. Я буду ждать ответа. До свидания.

Я не помню уже, как я оттуда выбралась и как добежала до вас.

— Что теперь делать? — мисс Margaret в отчаянии всплеснула руками.

Юрий стремительно вскочил с места и бросился к двери, я едва успел захлопнуть ее у него под носом.

— Куда это вы собрались? — спросил я, усаживая его у стола.

— Пустите, Дмитрий Дмитриевич, я поеду сию минуту к нему…

— Ну, и что же дальше? Не делайте глупостей, дорогой мой, и не осложняйте дела; эпизод, конечно, не из приятных, но своим вмешательством вы только ухудшите положение. Вы забыли, что вы в Америке и имеете дело с одним из крупнейших воротил Wall- Streeta.

— Что же? Это значит, что надо, не моргнув глазом, переносить оскорбления?..

— Нет, это значит, что надо быть очень осторожным. Я думаю, что важнее сейчас дать дельный совет мисс Дорсей, чем избивать, хотя бы и заслуженно, одного из главных тузов Соединенных Штатов.

— Я думаю, мистер Дмитрий прав, — поддержала меня девушка. — Необдуманным поступком мы только навлечем на себя неприятности. Успокойтесь, Джордж.

— Может быть, это и благоразумно, — криво усмехнулся Юрий, — но даю слово, если бы вы меня не удержали, — несдобровать бы этому золотому мешку.

— И уверяю вас, что это было бы очень неостроумно, друг мой. Давайте лучше составим военный совет.

На военном совете было решено, что завтра мисс Дорсей пошлет письменный отказ от места в конторе Джозефа Эликотта и затем отправится в Филадельфию, откуда мы предполагали начать свое обратное путешествие.

Глава VIII

Исчезновение мисс Margaret

Этот эпизод послужил толчком, окончательно решившим судьбу моего друга и прелестной креолки. Через два дня мисс Margaret уехала в Филадельфию, а еще через три или четыре дня к ней присоединился Юрий, который, прощаясь со мною, был положительно невменяем. Es ist eine alte Geschichte, doch bleibt sie immer neu. Старая сводница жизнь не устает расцвечивать приманку все теми же красками, старыми, как мир, и вечно новыми для тех, чья приходит очередь.

Через неделю я получил из Филадельфии послание, полное восклицательных знаков, восторженных излияний и грамматических ошибок: Юрий и мисс Дорсей стали женихом и невестой и собирались ехать в Россию.

Я задумался над этим письмом, таким живым свидетелем власти случая в жизни людей. Как все запутано в этом пестром клубке! Один с далекого Урала, из тьмы таежных лесов и болот, хмурого севера, белокурый, голубоглазый, мягкий, почти женственный; энтузиаст дела и долга, искренний и правдивый до дна души.

Другая — выросшая под солнцем тропиков, словно опаленная его лучами, напитанная бурной кровью, самолюбивая и властная натура, неуравновешенная, вечно кипящая, разносторонне образованная, но ничем определенно не захваченная.

Что можно было придумать более противоположного? Случай сталкивает их в урагане деловой жизни человеческого муравейника и, столкнувши, связывает таинственными, неразрывными цепями, может быть, на всю жизнь, а может быть на один день, — кто знает?

И все-таки мне было немного жаль моего голубоглазого приятеля. Конечно, плен его ожидал обольстительный, но это был плен, полная капитуляция на милость победителя, а как угадать, что готовило будущее? Поездка в Россию мисс Margaret, по- моему, не сулила ничего хорошего. Я удивлялся даже, как она на это решилась. Положим, она была одинока, и оторваться ей от места, космополиту по натуре, было не так трудно.

Но попасть такому человеку в совершенно чуждую, вначале даже невольно враждебную среду, в совершенно иные условия жизни было искусом, трудно преодолимым.

Полный раздумий, я сел писать жене, воображая заранее ее досаду и поток нелестных эпитетов на голову «цыганки», как она упорно называла почему-то мисс Margaret.

Через несколько дней мы покончили свои дела и перебрались в Филадельфию, чтобы через неделю сесть на пароход, отправляющийся в Гамбург.

Юрий при встрече бросился мне на шею, жал руки, готов был целоваться с носильщиками и комиссионерами на вокзале.

— Поздравляю вас от души, дорогой мой, — сказал я счастливцу, беря его под руку, — но поберегите же себя и окружающих. Вот вы ни за что, ни про что отдавили ногу этому почтенному джентльмену, а у него, наверное, мозоли, судя по его негодующей физиономии…

— Ради бога, извините, — бросился Юрий к мрачному господину, с недоумением и недоброжелательством слушавшему звуки чуждой ему речи.

— Ну вот. Теперь вы извиняетесь по-русски, — словно вы на Тверской или на Арбате, дружище.

— Фу ты чёрт! Ну да, да. I beg your pardon! Ей-богу нечаянно.

Желчный янки в ответ пробормотал что-то нечленораздельное.

Я увлек Юрия к выходу.

Пересказать все, что я услышал от него по дороге к нашему обиталищу в пенсильванской гостинице, — нет никакой возможности.

Но кое-что я все-таки понял в этом восторге.

Во-первых, через пять дней должна быть свадьба, да, да — настоящая свадьба, даже с церковной церемонией в небольшой католической часовенке на Линкольн-стрит. На этом настаивала мисс Margaret, а Юрий готов был идти под благословение не только к католическому патеру, но и ко всем священникам и монахам мира, если бы это понадобилось.

И во-вторых, мисс Margaret будет очень рада видеть меня теперь же, немедленно, без отговорок, чтобы выразить мне свое дружеское расположение.

Я выразил полную готовность ехать, но предложил сначала отдохнуть и привести себя в порядок с дороги.

В отеле я спросил Юрия о Сергее Павловиче.

Он неудержимо расхохотался.

— Да, да, здоров и благополучен. Но очень огорчен, бедняга; психограф чертит безнадежную, как по линейке, прямую линию.

— Желаю и впредь ему не свертывать с этого благого пути, — сказал я.

— Аминь, — закончил мой приятель и начал торопить меня кончать свой туалет.

Мисс Margaret поселилась в двух шагах от нас — в маленькой, опрятной комнатке, в тихой и сравнительно пустынной улице, куда глухо доносился шум городского движения.

Будущая соотечественница встретила меня в самом деле тепло и ласково и забросала вопросами о том, что ее ожидает в России.

— Потому что от Джорджа, — сказала она, — я ничего не могу добиться. Он мне рисует какую-то сказочную страну, населенную Сандрильонами, добрыми волшебниками, дремлющими феями и благодетельными гномами.

Я рассмеялся.

— Он во многом прав, наш милый друг. Но, конечно, он забыл упомянуть, что есть у нас и лешие, и домовые, и водяные, и прочая злая нечисть: нищета, мрак и невежество. Но что добрые феи и гномы, спавшие мертвым сном века вечные, действительно пробуждаются один за другим и все дальше загоняют темную нежить в ее норы и дыры, — это тоже правда. Вот и мы в далеких лесах и болотах нашего Севера разбудили много таких гномов и вызвали их из ленивой дремоты на вольный свет солнца.

— Margaret, вы видите: разве он не поэт? — засмеялся вдруг Юрий, — я вам всегда говорил, что он изо всех сил притворяется скептиком, чтобы скрыть свой романтизм.

— Романтизм веры в силу человеческой мысли, — ответил я; — таких романтиков вы немало найдете в нашей стране бедной вещами, но богатой надеждой и силой.

— Я очень рада слышать это от вас. Вы счастливый народ: вы ищете, вы вопрошаете жизнь, вы создаете новые формы, а мы здесь со всем совершенством своей цивилизации пришли в тупик, остановились, замерзли на достигнутом.

Вы знаете, мне приходит в голову сравнение: когда я была в Париже, я трепетала перед нечеловеческим, бурным, ищущим, мятежным духом Микель-Анджело, а достигнувший, успокоившийся в достижении, законченный до тошноты Рафаэль оставил меня равнодушной.

— Да, — ответил я, — истина не есть неподвижность, а вечная динамика жизни, порывов мысли, духа и воли к новым горизонтам.