Бургундское вино, миланская сталь, брабантские кружева... - Володихин Дмитрий Михайлович - Страница 2

Среди многочисленных историко-фантастических романов Андрея Валентинова собственно фэнтезийными можно считать книги «Серый коршун», «Диомед, сын Тидея» и дилогию «Ория» («Нарушители равновесия» и «Если смерть проснется»). Пожалуй, Валентинов один из немногих авторов, профессионально разбирающихся в истории и пишущих, что называется, «со знанием дела». История для него не самоцель, не экзотическая декорация, а естественная рама для сюжета, практически ни на йоту не грешащего против духа и буквы воссоздаваемой эпохи. Будь это Микены XIII века до нашей эры, гомеровская Эллада или условная Древняя Русь — Валентинов всегда добросовестен, следуя заветам Вальтера Скотта. То есть главное для него — исторически правдивые характеры, действующие в привычной для них обстановке. Фэнтезийно-волшебный элемент в названных книгах вторичен. Все мифологически-фольклорные существа, присутствующие на страницах «Серого коршуна», «Диомеда», «Ории», при желании могут быть истолкованы как грезы главных героев, навеянные теми или иными обстоятельствами их жизни.

К временам совсем уж легендарным, «допотопным» обращаются Святослав Логинов и Ник Перумов в романе «Черная кровь», а также Дмитрий Володихин в «Детях Барса», Александр Золотько в «Играх богов». По словам Логинова и Перумова, они хотели написать «фэнтези каменного века». Отталкиваясь от славянской мифологии, эпоса и этнографии других народов: якутов и мордвы, австралийцев и индейцев Южной Америки, соавторы воссоздали причудливый мир, в котором человек только-только начинал выходить из дикого состояния. Мир, где наряду с мамонтами, диатримами, саблезубыми тиграми с людьми соседствуют древяницы, лешие, жуткие мангасы, карлики, кот Баюн, баба Йога. Впрочем, знание конкретного историко-мифологического материала оставляет желать лучшего.

Действие романа «Дети Барса» относится ко времени зарождения первых раннерабовладельческих цивилизаций. Автора заинтересовали новейшие археологические открытия, сделанные при раскопках городища Абу-Шахрайн. На основании обнаруженных там архивов он реконструирует историю царства, существовавшего в Междуречье до шумеров. В центре книги — жизнь и судьба полулегендарного Гильгамеша — Бал-Гаммаста. Скупые сведения о нем, дошедшие из глубины веков на глиняных табличках поэмы «О видевшем все», обрастают в «Детях Барса» занимательными подробностями. Пытаясь разобраться в особенностях социальной и духовной жизни земли Алл ару ад, писатель скрупулезно (может быть, даже с избыточной дотошностью) воспроизводит исторический быт и нравы. Его работа максимально приближена к классическому историческому роману, от которого книгу отличает лишь присутствие на ее страницах оживших персонажей месопотамской мифологии — то ли демонов, то ли богов, активно вмешивающихся в жизнь подконтрольных им территорий1.

Арина Воронова построила роман «Дети Брагги» на основе скандинавской истории эпохи викингов. Эта книга сильно отличается от стандартных поделок, в которых незамысловатые поединки и пубертатные поэтические опыты авторов заменяют работу со сложной и многослойной культурой той эпохи. Воронова не только со знанием дела показала в отдельности всю романтическую красоту поэзии скальдов, всю бесчеловечную жестокость войн того времени и всю мрачную изысканность скандинавской мифологии. Она совместила первое, второе и третье в единую систему, живую, действующую, плодоносящую… Мир викингов того времени в ее исполнении становится самостоятельным и полноправным героем романа.

Русская история представлена в фэнтези довольно слабо. Приятное исключение составляет роман Далии Трускиновской «Окаянная сила». Действие происходит в Московском государстве 80-х—90-х годов XVII столетия. В книге со вкусом показан мир теремов и палат, с антикварной эрудицией представлена пестрая суета женской половины. У Трускиновской есть дар бытописания, страсть к старинным обычаям и обрядам, умение вдохновенно играть с простонародными суевериями, обличать простонародное ведовство и ласково рассказывать о робкой красоте простонародной веры. Старомосковская цивилизация предстает в полный рост от разбойного дна до высот государева обихода. Столетие назад в русской столице работал великий знаток наших древностей Иван Егорович Забелин. Так вот дух романа «Окаянная сила» и скрупулезность в работе с деталями позволяют назвать его автора Забелиным в юбке…

Опять-таки на этом фоне Трускиновской удается с блеском решить сложную художественную задачу: предъявить читателям разрушительную суть занятий оккультными практиками. Ее главная героиня с течением времени этически деградирует, и каждый виток колдовских «подвигов» необратимо коверкает личность изначально доброго, нравственного человека. В сухом остатке вывод: маг — вроде наркомана, ему постоянно надо увеличивать дозу собственного могущества, а покончить с пагубной зависимостью чем дальше, тем сложнее.

Полнокровный образ средневекового Константинополя рисует Елена Хаецкая в романе «Голодный грек». Нищий голодный человек бродит по великому городу и, кажется, питается его великолепием. Ему суждено покинуть пределы Византии, отправившись в рискованное путешествие на Китай. Но через много лет он вернется в Византию, вернется совсем уже другим человеком. И вся сияющая краса императорской столицы обернется Византией духа, эстетическим выражением веры в Творца и любви к Христу.

Во всех перечисленных случаях авторы либо на протяжении многих лет принадлежали к сообществу академических историков (Елисеева, Валентинов, Володихин), либо затратили значительные усилия на освоение материала. Показателен пример Далии Трускиновской: она консультировалась с историками-профессионалами, ездила по местам, где происходили основные события ее романа, ходила по музеям, знакомясь с материальной культурой, погружалась в специальную литературу, измеряла расстояния, которые должны были преодолеть ее персонажи верхом/пешком/на санях, и прикидывала время, необходимое им для этого. И результат — соответственный: в нашей фантастике нет примера более «осязаемого» портрета Московской Руси XVII века, чем полотно кисти Трускиновской… Да и в историческом романе сравнимых образцов не столь уж много.

И, напротив, довольно скудные познания в области древнерусского язычества до сих пор не позволили адептам славяно-киевской фэнтези создать что-либо адекватное эпохе VI—X веков и способное составить конкуренцию хотя бы знаменитому роману советских времен «Русь изначальная» (Валентин Иванов). Писательское сообщество, ориентированное на языческую Русь и группирующееся вокруг Юрия Никитина, довольно значительно, оно работает на протяжении многих лет. Однако примеров, когда мир Древней Руси не то чтобы выписывался подробно и основательно, а хотя бы насыщался заметным количеством черт аутентизма (вещи, события, биографии, обычаи), до сих пор крайне мало. Языческая Русь никитинцев в большинстве случаев — яркие палехские табакерки, разрисованные волхвами, витязями и драконами.

В фэнтези, построенной на романтической литературе, антураж будет «бумажным», то есть заимствованным из той же литературы и соответствующих фильмов. Чаще всего в таких случаях декорации строятся на материале благословенного западноевропейского Средневековья, Нового времени или — реже — самурайского периода японской истории (Элеонора Раткевич).

Средневековье-2 не имеет никакого отношения к действительной истории. Оно выросло из бескорыстной любви наших интеллектуалов к романам Александра Дюма, Вальтера Скотта, Проспера Мериме, Стефана Цвейга, Артуро Переса-Реверте, «Черной стреле» Роберта Луиса Стивенсона и «Белому отряду» Артура Конан Дойла. Иными словами, к плащам и шпагам, плюмажам и рыцарским доспехам, бургундскому вину, брабантским кружевам, миланским нагрудникам, французским замкам. И его чаще всего размещают в каком-то условном, «параллельном» мире.

Время от времени на этой почве появляются оригинальные фэнтезийные произведения. Красивая литературная сказка о взрослении и о любви вышла из-под пера Натальи Ипатовой (дилогия «Король-Беда и Красная Ведьма» — «Король забавляется»). Несколько динамичных текстов, объединенных хорошо выраженной «филологичностью», то есть играми с языком и формой, опубликовала Наталья Резанова. Из них по литературному качеству выделяются «Золотая голова» и «Я стану Алиеной». Ну а первым в этом списке, наверное, стоило поставить Евгения Богата, написавшего повесть «Четвертый лист пергамента» еще во времена Леонида Ильича Брежнева. Этот блистательный текст показывает, что на российских интеллектуалов нескольких поколений цветущее Средневековье нередко оказывает гипнотизирующее воздействие. Очень многие с восторгом восприняли бы существование «заповедника Средневековья».