Доказательство любви - Чиркова Вера Андреевна - Страница 4

Едва вспомнив про соседние государства, коллег и собственного короля, Тодгер помрачнел как грозовая туча. Как только станет известно, до чего он довел принцессу, позора и язвительных упреков не избежать. И ведь никому потом не докажешь, что вовсе не желал ее обидеть или унизить! Просто устал каждую ночь гоняться во сне за неуловимой, маняще прекрасной и бессердечной мечтой.

Ну вот чего ей не хватало? Любил, берег, все ее тайные мечты воплотил, когда создавал этот неприличный павильон, насквозь просматривающийся со всех сторон!

Минут пять маг тяжело вздыхал и припоминал все, что пришлось ради нее вытерпеть, пока не осознал очень четко, что специально тянет время, лишь бы не поднимать одеяло и не смотреть на то, что осталось от его безответной любви.

Еще минут пять он обвинял себя в неподобающей магу его уровня нерешительности и даже трусости, но тут же оправдывал тем, что такое действие требует особого настроя, недюжинной выдержки и стальной силы воли.

Сто раз тьма! Ну вот почему он так сглупил вчера вечером и не вернулся сюда?

Не выбросил к демонам дурацкую книжку, не напоил упрямую девчонку зельем сжигающей страсти?

Сейчас уже выбирал бы достойные мага браслеты и подглядывал, как она меряет кружевные корсеты под свадебное платье.

Как жаль, что даже маги не могут возвращаться назад, в прошлое!

Осознав, что тянет уже слишком долго, Тодгер горестно вздохнул и осторожно потянул одеяло.

Заранее состроив подходящее случаю скорбное выражение лица и крепко сжав губы, чтоб не опозорить гордое звание темного мага безысходным стоном.

Но опозорил-таки, да не один раз!

Нет, сначала, когда увидел отчетливо проступившие на спине под розовым кружевом пижамной курточки темные пятна, Тод еще держался.

И когда спина показалась ему слишком раздутой и комковатой, тоже терпел, не желая верить своим глазам.

Но когда рассмотрел сквозь проклятое кружево рукавчиков золотые цветочки и алые горошки — вот тогда уже не выдержал.

Он стонал, рычал и скрипел зубами, разрывая эту проклятую пижамку и вытаскивая из нее все тряпки, какие напихала туда зловредная хулиганка в стремлении придать своей одежде форму человеческого тела.

А потом, не переставая грозно извергать самые страшные ругательства, ринулся к дверце, расположенной возле белого столика. Рванул ее на себя, зверем ворвался в сверкающую полированным мрамором и золотом туалетную комнату и застыл в оцепенении, абсолютно никого не обнаружив в отделанном с особым старанием помещении.

В следующий миг по павильону пронесся бешеный ураган. Разгромил кровать, вышвырнул из шкафов тщательно подобранные наряды, перевернул кресла, разбросал остальную мебель…

Разумеется, не своими ручками Тодгер крушил так заботливо устроенное любовное гнездышко, а магией, и громил он не столько мебель, сколько собственные мечты.

В которых они с Дарочкой передвигались от стола к ложу, а от ложа к бассейну, только крепко обнявшись и шепча друг-другу самые невероятные признания.

Покончив с мебелью, смерч выбил одну из дверей и, продолжая бесчинствовать, унесся на улицу. Перевернул пару вазонов с цветами, выдернул с корнями несколько кустов, пока маг наконец не почувствовал себя совершенно успокоившимся и готовым рассуждать хладнокровно.

В мраморной резной беседке, усевшись в удобное кресло, так как темные маги — существа нежные и неудобств не переносят, Тодгер призвал свой шар и карту королевства. А затем приступил к поиску. Разумеется, сад, парк, пруд и собственный замок осмотрел в первую очередь, заглядывая под каждый кустик и за каждую занавеску.

Обшарил все до самого чердака и, расширив круг поиска, отправился дальше, к неприступным высоким стенам, окруженным широкой полосой высокого и непроходимого густого кустарника, усыпанного огромными ядовитыми колючками.

Еще никто и никогда не сумел его преодолеть: ни зверь, ни птица, ни коллеги-маги, ни толпы отчаянных авантюристов из соседних королевств.

«А уж чем только они не вооружались», — едко хихикнул Тодгер, вспоминая зал трофеев в своем замке. И амулеты, и раритетная броня, и зачарованное оружие. Не говоря уж о зельях, мертвой воде и банальных взрывных смесях, купленных у гномов.

Да ему не один десяток лет пришлось бы трудиться, чтоб на все это заработать. А эти сами пришли, сами принесли и сами оставили в колючих лапах верного стража.

Вспомнив о верном страже, выращенном когда-то магией из веточки падуба и имеющего с деревом один общий корень, маг со злости хлопнул себя по лбу ладонью — ну не дурак ли он!

Вот до чего довела проклятая любовь, совсем с этой принцессой соображать разучился!

Ведь он давно наделил падуб разумом. Разумеется, не таким, как у людей или птиц, а магическим. Колючий друг помнит лишь происходящее возле него и отвечать может только на самые простые и короткие вопросы.

В тот же миг мощный вихрь приподнял кресло и перенес к росшему у калитки маленькому кустику падуба. Единственному, которому разрешено было расти по эту сторону стены. Поморщившись, Тодгер решительно сунул руку в колючки, подождал, пока капельки крови впитаются в лаковую поверхность листиков, и залечил ранки.

— Здравствуй, страж.

Огромная почка вздулась на одной из верхних веточек, закачалась и лопнула, превратившись в мутный зеленый глаз с огромным черным зрачком.

— Хозяин.

— Принцесса… — Маг задумался, учил он падуба этому слову или нет? И поправился: — Девушка приходила?

— Да.

— Пропустить просила?

— Да.

— Ты пропустил?

— Да.

— Почему?! — задохнулся от возмущения маг.

— Платок.

— Какой платок?!

— Кровь.

— Платок был в крови?

— Да.

— И чья это была кровь? — подозрительно осведомился Тодгер.

— Твоя.

— Откуда? — недоуменно нахмурился маг и задумался.

А потом вспомнил — было такое. Ранней весной Дарочка сидела вместе с сестрами на залитой солнцем южной веранде и вышивала подушечку. День был такой светлый и ясный, что заниматься зельями и преступниками не хотелось совершенно. Потому-то Тодгер тоже сидел там и усиленно делал вид, что создает для принцесс тень да помогает вдевать магией нитки в иголки. А сам тем временем втихомолку играл локонами своей принцессы, заставляя воздушную струйку то приподнимать их, то касаться нежных щечек, то падать в вырез платья.

И доигрался. Когда подавал девушке иголку, она неожиданно пребольно уколола его руку.

— За что? — лицемерно разобиделся тогда маг, но она насмешливо посмотрела ему в глаза и заявила, что в его возрасте рановато страдать провалами в памяти.

Но тут рассмотрела капельку крови на его руке, расстроилась, разахалась, промокнула своим платочком и позволила поцеловать пальчики в знак примирения.

«Так вот, значит, как!» — оскорбился маг, вспомнив это маленькое недоразумение.

А он-то, дурак, потом целый день был счастлив, создавал им на клумбах необыкновенные цветы, выстраивал в небе облака в различные картины, привел из леса пугливого оленя…

А она просто нашла способ получить немного его крови, ведь про верного стража маг рассказал ей намного раньше. Нет, он знал, что у всех особ королевского рода коварство врожденное, и даже немного радовался. Жене темного мага без этого нельзя. Но так надеялся, что у Дарочки его окажется меньше, чем у остальных.

Значит, ушла… ну что ж, пусть идет.

От того, что проклятые пустоши являются самым красивым местечком королевства, они не перестали быть и самыми дикими. И, следовательно, самыми опасными.

Так пусть немного погуляет, скоро и сама назад прибежит. И вот тогда он ей все припомнит… но, разумеется, все простит, если она перестанет глупо упрямиться.

Воображение живо нарисовало эту желанную картинку: Дарочка входит в калитку, несчастно опустив голову, подходит к неприступно стоящему на крыльце Тодгеру и говорит своим нежным голоском:

— Прости меня, пожалуйста. Я поняла, что не могу без тебя жить…