История династии Романовых (сборник) - Радзинский Эдвард - Страница 11

Екатерина будто не слышит и продолжает грустно смотреть на него.

– Ты права. У меня только тело Иоанна, назначенного императором Всероссийским. А душа у меня святого Георгия. Потому вас, мерзейших тварей, видеть не желаю.

И вдруг истошно закричал:

– В монастырь иди! Пока не поздно, разбойница!

Императрица беседует с графом Никитой Ивановичем Паниным.

Граф Никита Иванович Панин, глава Коллегии иностранных дел – один из ближайших сподвижников Екатерины в первые годы ее царствования.

– Поручик Чекин доносит, что арестант совсем безумен, – печально говорит Панин.

– Принц Гамлет тоже объявил себя безумным, – усмехается Екатерина. – И ему верили.

– А телом он крепок, – вдруг, без видимой связи с предыдущим, говорит Панин, – только животом страдает, когда обжирается. Ох, надо в оба глазеть, вдруг кто освободить попытается! Особливо опасно, если Ваше величество из Петербурга изволит уехать. Тогда легко охотники могут найтись. Хотя на сей случай инструкция есть: немедля порешить арестанта… Ох, боюсь, чего бы не случилось, когда Ваше величество из столицы куда уедет…

И опять Екатерина прошла по кабинету.

«А потом я уехала в прибалтийский край. И там узнала, что некий злодей, поручик Мирович, пытался освободить несчастного Иоанна. И была исполнена инструкция…»

Камера. На полу лежит Иоанн – тщедушное безжизненное тело. Над ним стоит долговязый Чекин. Вздохнув, за ноги оттаскивает труп в угол камеры.

Панин докладывает императрице:

– Сенаторы не верят, что Мирович действовал один… хотят ребра у него пощупать, пытать предполагают, чтобы сообщников узнать.

Екатерина отвела глаза от умоляющего взгляда Панина.

«Я приказала отговорить сенаторов. И Мировича казнили без пытки. Я так и не знаю, подстроил ли Панин заговор Мировича, чтобы непрошеной помощью избавить меня от несчастного Иоанна. Или через Мировича пытался возвести на престол этого слабоумного, чтобы осуществить свою бессмысленную мечту – создать в России западную конституционную монархию. Или действительно не имел к сему заговору никакого отношения… Я предпочла не знать правду. Слишком мало у меня таких людей, как граф Панин…»

Усмехающееся лицо Панина…

«Он первым стал в оппозицию к Орловым. Первым понял, как я ими тягощусь. Жаль, что он до сих пор бредит западной монархией. Он слишком долго был посланником в Швеции. Но я всегда помню: граф Панин – блестящий человек…»

Екатерина пишет:

«Ни Петр Третий, ни Елизавета не подготовили мне министров для новых задач, стоявших перед страной. Они обходились надутыми посредственностями. Я призвала к управлению целую когорту блестящих людей. И я дала им возможность совершать великие дела, ибо знаю: не только люди делают дела, но и дела делают людей…»

«Но ох уж эти «блестящие люди»! Все эти Панины, Орловы… У них всегда есть свои цели. И ради них они борются друг с другом, а я должна скакать меж ними курцгалопом и следить, чтобы каждый новый «блестящий» имел достаточно сильного соперника. Но для укрепления державы куда нужнее люди просто трудолюбивые. Исполнительные… И эти люди – теперь моя опора. А из блестящих мне с головой хватает нынче Григория Александровича Потемкина».

Часы на камине бьют девять: дама и кавалер на часах танцуют менуэт.

Время работы для себя закончено. Наступило время для государства. Она возвращается в спальню.

Екатерина в белом широком капоте и в белом тюлевом чепце. Входит секретарь со множеством бумаг.

Определяется содержание дня. Выслушиваются важнейшие доклады.

Екатерина надевает очки.

– Вам еще не нужен сей снаряд? – спрашивает она с усмешкой секретаря. – А мы на долговременной службе отечеству притупили зрение…

В спальню входят сановники, обер-полицмейстер.

Екатерина подписывает бесконечные бумаги, когда появляется человек средних лет, приятный, спокойный, предупредительный. Это Александр Алексеевич Вяземский. Он из новых, исполнительных бюрократов. Генерал-прокурор. Душа ретроградной партии, ненавистник реформ и враг всякого иностранного влияния. Он таков, ибо этого хочет императрица, чтобы иметь противовес графу Панину, любителю реформ и стороннику иностранного влияния. Екатерина любит равновесие.

Просмотрите план дня, Александр Алексеевич…

Часы на камине пробили двенадцать. В официальной уборной Екатерина завершает туалет. Она одета в простое широкое «молдавское» платье. Старый парикмахер Козлов заканчивает прическу императрицы. За ушами букли, волосы забраны кверху, чтобы открыть широкий лоб. И никаких драгоценностей. Сейчас Екатерина – правительница.

Втыкают последние шпильки в ее прическу. Одновременно она продолжает решать государственные дела. В уборной толпятся сановники.

Входит граф Панин.

– Уж не стряслось ли что-нибудь, Никита Иванович? Вы сегодня поднялись непривычно рано, – насмешливо говорит императрица.

– Пришло письмо, Ваше величество, от графа Алексея Григорьевича из Италии.

– Разбор иностранной почты назначен на два часа – не будем ломать наш распорядок.

Панин молча кланяется.

«На днях я шутила: угадывала, кто от чего помрет. Про Панина я сказала: «Этот помрет от од

ной из двух причин – коли ему надо будет или поспешить, или рано встать. И тем не менее сегодня он встал. Да, в чем-то сильно провинился его вечный враг Орлов… Он просто помирает от нетерпения нам рассказать… Ничего, потерпишь, голубчик!»

Часы на камине пробили час – дама и кавалер танцуют свой менуэт.

Время обеда. Обедает она «просто и скромно, в узком кругу».

За огромным роскошным столом собралось два десятка вельмож. Среди них Панин, Вяземский, Голицын, Кирилла Разумовский.

Место справа от императрицы пустует. Это место фаворита. Нынешний фаворит Потемкин – в Москве.

«Раньше за этим столом сидели блестящие люди, теперь – исполнительные. Только, пожалуй, граф Панин сохраняет детскую страсть высказывать собственное мнение. Вещь полезная для державы в дни трудностей и излишняя в дни благоденствия. И нынче я держу его только для одного – участия в придворных интригах. Ибо пока они борются и ненавидят друг друга, я сильна… Итак, он готовит что-то против Орлова. А мы покажем, как ценим графа, – и тем немного раззадорим его. Эти блестящие люди так легко становятся детьми, когда воюют друг с другом…»

За столом идет беседа о государственных делах.

– Я отписала в письме к графу Орлову, – говорит Екатерина, – кто и как, по нашему суждению, воспринимает наш мир с турками. Англичане рады, конечно, они наши союзники. Ну, а прочие разные виды имеют…

Французы в большом прискорбии – яд, ими испускаемый, действия не дал. Да и Фридриху Прусскому не удастся более прибирать чужих земель как было, пока мы с турками воевали… И теперь я с нетерпением жду ответного послания графа. Я так ценю его меткие суждения… – Все это она говорит, поглядывая на Панина. – Кстати, Никита Иванович, вы, кажется, сказали…

– Именно так, Ваше величество. Мы получили важное письмо от графа, – с непроницаемым лицом отвечает Панин. – И сегодня я буду иметь честь доложить вам о том…

На часах – два часа дня.

В рабочем кабинете императрицы – граф Панин, князь Вяземский. Князь Вяземский, как всегда, молчит. Разговаривают Екатерина и Панин.

Теперь с двух до четырех она будет разбирать дипломатическую почту: донесения русских дипломатов, секретных агентов, письма европейских государей. К четырем, когда заканчивается рабочий день, Екатерина будет трудиться уже десять часов.