В поисках Беловодья
(Приключенческий роман, повесть и рассказы) - Белослюдов Алексей Николаевич - Страница 19

Он рассмеялся, и Тит с удивлением глядел на батрака. Он не видывал Уйбы таким еще никогда, может быть, потому, что не приходилось ему спрашивать у него о прошлом, может быть, потому, что Уйба не считал еще нужным держаться с казачонком как с взрослым.

Тит приподнялся на локтях и промолвил:

— Вот как! Ты был богат, Уйба?

У него не было повода подозревать батрака в хвастовстве, но и для того, чтобы верить в неприкрашенную правдивость его слов, нужно было собраться с духом.

Казаки не считают киргизов равными; батраки же в их семьях рассматриваются почти как рабы. Немудрено, если Титу понадобилось время, чтобы усвоить себе новый взгляд на работника, служившего ему безропотно с тех пор, как он помнил себя.

— Ты был богат, Уйба? — повторил он дважды.

Уйба вздохнул и, отвернувшись, долго стоял так, задумчиво глядя в синие океаны степей, лежавшие за Уралом. Только когда в третий раз задумчиво повторил свой вопрос молодой хозяин, он присел возле него на корточки и ответил;

— О, да, я был богат, Тит! Последний коян[6] наслал в степи джут[7], какого никто не помнил. В одну неделю я потерял все, что у меня было… И я не один стал джетаком после этого джута… Знаешь ты, что такое джут в степи?

— Знаю, — ответил Тит и с жалостью взглянул на киргиза. Вдруг веселая и страшная мысль мелькнула у него. Он пододвинулся к батраку и, положив теплую руку свою на его колено, прошептал: — Ах, Уйба! Никто не уйдет от судьбы. Ни ты, ни я. Кто знает, что еще ждет тебя впереди. Скажи, ты хорошо знаешь степь?

— Ах, Уйба! Никто не уйдет от судьбы. Ни ты, ни я. Кто знает, что еще ждет тебя впереди. Скажи, ты хорошо знаешь степь?

— Не хуже, чем ты ладонь своей руки!

— Так ты должен знать, что будет за степью, если идти на восток?

— Горы, — отвечал Уйба.

— Горы, — вскричал, обезумев от радости, юноша, — да, горы, и там в горах Страна, где живут русские? Знаешь ты об этом?

— Я бывал там, — спокойно сказал Уйба, — как же мне не знать?

— Ты был там? — воскликнул Тит, не веря ни себе, ни своему собеседнику. — Ты был там? Почему же ты не говорил мне никогда об этом?

Уйба усмехнулся.

— Джетак говорит тогда, когда его спрашивают, — скромно напомнил он.

— И ты ушел оттуда?

— Нельзя пасти скот на одном месте!

— О! — почти простонал Тит, торопливо крестясь. — Теперь я вижу, ты ведешь меня, господи!

Он был взволнован. Уйба следил за юношей, не понимая, что может так сильно его волновать. Тит со странной поспешностью начал расспрашивать. Он отвечал нисколько не с большей живостью, чем обычно.

— Как называется этот край? — спрашивал Тит.

— Не знаю.

— Беловодье?

— Может быть. Горы его покрыты снегом и зимою и летом. Отчего же не называть его белым?

— Мне сказали, что не всякому удается найти среди гор проход в этот край.

— Я проходил через него в долину!

— Но он закрыт облаками…

— Я ждал, когда солнце рассеет их!

— О, господи! Говори же, кто там живет?

— Я думаю, такие же русские, как ты. Они так же говорят, так же молятся, и бороды их не короче, чем у ваших стариков.

— И там нет чиновников, полицейских и всяких других начальников?

— Я не видел там никого с ясными пуговицами. Они сами выбирают старших и никому не платят ясака.

— Уйба, так ведь это же оно, Беловодье!

Тит вздохнул и закаменел, созерцая своего собеседника, как чудо, поднявшееся из вспаханного поля.

И подумать только, что перед ним находился собственный их, Кафтанниковых, батрак, которого изо дня в день все они, тоскливые мечтатели по иной жизни, видели перед собою?

Уйба в свою очередь с изумлением рассматривал хозяина и улыбался тому, что мог своими словами привести его в столь необычайное оживление.

— Зачем ты спрашивал меня о белой стране? — осведомился он наконец сам. — Не хочешь ли ты взглянуть, как бывают горы? Может быть, там есть родные, которых вздумал ты навестить?

— А ты проводил бы меня? — опросил вдруг хозяин, серьезно и пристально глядя в глаза киргиза.

— Я сделал бы это, — отвечал Уйба. — Лучше умереть в степи, чем здесь.

Тит залпом выпил кружку чаю, но не нашел в нем холода, могшего остудить жар в груди.

— Хорошо, Уйба, хорошо! — пробормотал он. Теперь пойдем кончать наше поле, я отдохнул…

Он резко окликнул пасшихся на меже коней. Киргизские мохнатые лошадки с собачьим проворством вернулись на зов хозяина.

— Ты еще не сказал, зачем идти тебе в белый край? — напомнил ему Уйба.

— Зачем? — переспросил Тит, ласково поглаживая понурую голову тершейся о плечо его лошади и, точно, ей одной рассказывая о задушевной своей мечте, признался: — Да всего затем только, чтобы жить по-своему никто не мешал… Молиться…

— Молиться? — с усмешкой переспросит старый киргиз и покачал головою, переводя укоризненный взор свой от выгнутых серпами ног юноши на косматого коня. — Молиться? Нет, — сказал он резко. — нет, тебе бы не молиться, казак, а скакать в степи за диким зверем с беркутом на плече или с арканом в руке за табунами…

Тит с удивлением поднял глаза на киргиза. В узких глазках его сверкало пламя неосторожно разбуженных чувств. Оно было замечено Уйбой, и он продолжал гневно:

— Не тебе бы бежать из родной страны оттого, что в ней худо жить, не тебе, нет! Такому, как ты, надо бы стать Наурзабаем всех русских. Знаешь ты Наурзабая? — воскликнул он и, не давая времени отвечать, продолжал, увлекаемый все более и более горячностью собственной речи. — Был Наурзабай наш внуком хана Кенес-сары-Касимов, но еще храбрее деда уродился внук. Он собрал тысячу тысяч наездников и сказал: «Иди под мое знамя, народ мой, и будем свободны!» И стал он господином степи от Оренбурга до Каракаллов, от Петропавловска до Кара-Кумов, и не знал тогда русских начальников наш народ, не платил он ясака никому. Слышишь, Тит, не дается даром хорошая жизнь, за нее драться нужно!

Тит молча ввел лошадь в соху. Много он слышал киргизских песен и сказок о славном внуке хана Кенес-сары-Касимов, затмившем славой своего знаменитого деда, но никогда не пленяли его кровавые подвиги хана. Смерть от руки сородичей рано прервала жизнь Наурзабая, и в героизме его что могло пленить религиозного казака? Он, усмехаясь, ответил киргизу:

— Уйба, не дракой дается счастье…

— Чем же?

— Трудом, честной жизнью! На крови добро не вырастет, дьявол мира не установит.

Уйба отвернулся.

— Когда я не был джетаком, — сказал он, — я думал, как ты. Наш народ не любит войн, ему милее пасти стада и вечером скакать за новостями к соседу, пить кумыс, лакомиться каурдаком… А что получили ваши русские джетаки, когда пошли просить милости к царю? Ты читал нам письмо твоего брата. Что он писал? Или он лгал, когда рассказывал, что рубил своих братьев, на которых не знали вины?.. Помогла молитва джетакам?

— Так ты думаешь, что поможет царю наша сабля? — задумчиво пробормотал Тит. — Вырастет на крови его счастье?

— Не знаю!

— А я знаю, Уйба, — твердо вдруг вымолвил Тит, — силен дьявол в людях, велико зло, а не через них придет царствие божие на; землю!

Джетак не мог более спорить с упрямым хозяином. Милее судьбы юноши все же была ему его собственная судьба. Она же зависела теперь от хозяина. Он сказал: «Пусть так, хозяин!» — и пошел с сохою вперед, затянув бесконечную песню про славную Тургайскую степь и лихих наездников Наурзабая.

Глава пятая

ПРАВАЯ ВЕРА

За домом Кафтанникова, скромно глядевшим на пыльный гурьевский тракт маленькими и выпуклыми, как рачьи глаза, окошками, высились громоздкие пристройки. Дом, переходивший от отца к сыну, вот уже лет шестьдесят стоял нетронутым. Во дворе же каждый новый хозяин неизменно что-нибудь перестраивал, что-нибудь добавлял. Оттого-то надворные строения, лепившиеся стена к стене, возвышались одно над другим, как башни игрушечного замка. Издали двор казался потрясенным землетрясением.