Деляга (СИ) - Полищук Вадим Васильевич "Полищук Вадим" - Страница 5

— Встань, — прошипел кто-то сзади.

Вова выпрямил одеревеневшие ноги.

— Фамилия?! — налетел на него малахольный.

— Лопухов!

— Повторите, что я сейчас сказал?

— Немецкий пролетариат, верный заветам товарища Тельмана, просто обязан повернуть оружие против своих фашистских хозяев.

Малахольный такого ответа не ожидал и несколько растерялся. "А то!", усмехнулся про себя Вова – пять лет политеха и не такому научат.

— Почему на политзанятиях спите? — нашелся малахольный.

— Я не сплю, товарищ…

— Политрук, — подсказали сзади.

— …политрук, я слушаю с закрытыми глазами, так запоминается лучше, — выкрутился Вова.

Крыть малахольному было нечем.

— Садитесь, Лопухов, — смилостивился он, — а глаза во время политзанятий впредь держите открытыми.

Вова плюхнулся на свое место, политрук продолжил втирать собравшимся дальше.

Более или менее соображать что к чему Три Процента начал только к концу первой недели нахождения в запасном полку. Сначала изматывающий марш, когда в голове только одна мысль "дойти, дойти, дойти…", потом не менее одуряющая муштра первых дней. Все время было не до осмысления создавшегося положения.

А тут, в очередной раз сидя на политзанятии, Лопухов, вместо того, чтобы привычно заснуть, решил оценить ситуацию. Итак, он в прошлом. Фантастикой, равно как и философией, Вова не увлекался, поэтому размышлять на тему параллельных реальностей не стал, что с ним происходило – то и реальность, а остальное ему было по барабану. Три Процента постарался вспомнить, что именно сказала бабка, прежде чем отправила его в эту дыру. Вроде, "Ладно, помогу я тебе. На четыре года спрячу…". Спасибо! Удружила, старая с-с… Лучше уж на нары, там хоть строевой подготовки нет. Вова едва удержался, чтобы не плюнуть на пол.

Убедившись, что на его движение никто внимания не обратил, Лопухов решил расставить приоритеты. Первое – выжить эти четыре года, второе – тоже выжить и, третье – желательно выжить хорошо. Из плюсов создавшегося положения. Как-то легализовался. В этом повезло, крупно повезло. Бесплатно поят, кормят, даже спать по команде укладывают. Из минусов. Одуряющая муштра, выматывающие марш-броски, политзанятия забивающие мозги честному коммерсанту. А в перспективе – передовая, куда попадать совсем не хочется. Еще до команды "Выходи строиться!" у Вовы созрел план, как пристроится на теплое местечко, а шанс начать его реализацию подвернулся уже на следующий день.

Лопухов уже знал, что хам с четырьмя треугольниками в петлицах – старшина их роты Кузьмич. Кузьмич – это не отчество, это фамилия такая. От подъема и до отбоя он портил жизнь всем, и Вове Лопухову в частности, орал, что-то требовал и щедро раздавал наряды. Но в его распоряжении были немалые, по местным меркам ценности. Надо было только найти к нему правильный подход. Поэтому, когда на утреннем разводе старшина заявил, что на хозработы нужны два добровольца, Вова первым успел выйти из строя.

— Я, товарищ старшина.

Нет, у него не проснулся трудовой энтузиазм. Во-первых, нужно было выделиться из общей массы и проявить свою полезность. Во-вторых, лучше уж поработать, чем бесцельно пыль из плаца выбивать. Вторым добровольцем стал Федоров, чем Вова был очень доволен, флегматичный добродушный здоровяк мог взять на себя большую часть физического труда. Себе же Три Процента отвел тяжкую роль руководителя.

Окинув парочку оценивающим взглядом, старшина Кузьмич скомандовал "За мной!" и повел их к полковому парку. Там их погрузили в смешной грузовичок, который завывая мотором, отвез работничков на железнодорожную станцию. В тупике стояли несколько вагонов под охраной часового.

— Значит так, — начал ставить задачу старшина, — из вагона выгружаем в грузовик, пока он туда-сюда ездит – отдыхаем.

Как и предположил деляга, работенка оказалась непыльной. Вова и Федоров перекидывали комплекты формы в грузовик, а старшина их считал. Рядом, другие мобилизованные разгружали вагоны с ботинками, какими-то зелеными ящиками и прочим военным имуществом. Обед им привезли прямо на станцию, а вечером, когда вагон опустел, отвезли обратно в расположение полка, прямо в баню.

— Держите, — Кузьмич протянул им по отдающему затхлостью комплекту, — размер ваш, не сомневайтесь.

Федоров обрадовался, а Вове предстоящее переодевание радости не доставило. В качестве поощрения, старшина разрешил им порыться в куче ботинок, подобрав их себе по ноге. Обмотками оба остались недовольны. Во время срочной службы Федоров носил сапоги, а Лопухов видел их впервые в жизни, но они ему сразу не понравились.

На следующий день преобразившуюся роту построили на плацу, одного из красноармейцев поставили перед строем, дали в руки листок и он начал зачитывать.

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии…

— …принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом… — повторяли за ним все остальные.

После этого все, кто принимал присягу, расписались и роту отправили на марш-бросок. К концу дистанции, непривычный к портянкам и обмоткам Лопухов, стер ноги до кровавых мозолей, попал в полковой лазарет и на три дня был освобожден от строевой и маршей. Старшина задействовал его на легких хозработах, что совпадало с Вовиными планами, но "подходов" к Кузьмичу он так и не нашел. А потом халява закончилась.

В бытовом плане Вова не был абсолютным нулем. Женщины в его съемной "однушке" появлялись нечасто, а если и появлялись, то ненадолго и отнюдь не для решения его бытовых проблем. Между тем, Лопухову приходилось и в деловых переговорах участвовать, и в каком-никаком обществе вращаться, а там встречают именно по одежке. Поэтому все приходилось делать самому. Теперь же главной целью для Лопухова стало – успеть утром встать в строй, правильно намотав обмотки. Кто не успевал – огребал наряды вне очереди, на полную катушку. А еще начались тактические занятия.

— Ниже жопу! Ниже, — орал на ползущего по-пластунски Вову товарищ младший сержант. — Куда зад отклячил?! Первым же осколком оторвет на хрен!

Своего отделенного командира Лопухов презирал за семиклассное образование, боялся за возможность огрести наряд вне очереди и ненавидел за постоянные придирки к себе. Вот и сейчас.

— Плохо, Лопухов, плохо! Еще раз. Двести метров вперед по-пластунски, марш!

Вовы плюхнулся на живот и с сопением пополз.

— Ниже жопу! Ниже…

От старшины можно избавиться хоть на время занятий, а этот гад постоянно рядом отирается. А еще Вова ненавидел сержанта за то, что он уже пристроился на постоянную должность в запасном полку и вряд ли попадет на фронт, по крайней мере, в ближайшее время.

На третьей неделе начались занятия с оружием. Винтовок на всех не хватало, поэтому занимались по принципу ППД: попользовался – передай дальше. Впрочем, народ в роте подобрался грамотный, даже те, кто не служил в Красной армии, изучали винтовку образца 1891/30 в школе или ФЗУ, значительная часть щеголяла значками "Ворошиловский стрелок", различными степенями ГТО и даже ромбовидными ГСО. Все бойко называли части затвора. Все, кроме красноармейца Лопухова. Вове все пришлось учить заново.

— Стебель, гребень, рукоятка, курок, ударник, боевая пружина, боевая личинка и эта, как ее… соединительная планка, — перечислил разложенные перед ним детали Вова.

— Молодец, — похвалил наставник в лице красноармейца Федорова, — теперь собирай.

С этим оказалось сложнее. На то, чтобы сжать боевую пружину и ввинтить ударник в курок сил явно не хватало.

— В стол упри, — посоветовал наставник.

Лопухов последовал совету и дело пошло лучше, через минуту затвор был собран. Вова загнал его в винтовку и щелкнул курком.

— Скоро стрельбы боевыми начнутся, — подбодрил его опекун, — а там и на фронт, фашистов бить.

От этой новости Вове чуть не поплохело. Перспективы зацепиться за должность в запасном полку были весьма туманными, а честь "фашистов бить" он бы с удовольствием предоставил другим.