Время вьюги (часть первая) (СИ) - "Кулак Петрович И Ада" - Страница 66

      Покончив с этим трудоемким процессом, он решил не рисковать и разворачивать послание стал, лишь оказавшись точно под зеркалом.

      На скомканном листке обнаружилось всего четыре слова.

      "Миранда Тиссэ = Милинда Маэрлинг".

      Наклз извлек из кармана зажигалку и поджег бумагу. Несколько секунд спустя от нее остался только темно-серый невесомый пепел. Маг с чувством выполненного долга растер его между пальцами и зачем-то снова поднял глаза к потолку.

      Лучше бы ему этого было не делать.

      Наклз ошарашено смотрел на свое отражение. Отражение кривило губы в улыбке. Маг крепко зажмурился и приказал себе немедленно успокоиться. Все законы физики гласили, что в зеркале не может отражаться ничего такого, чего бы перед ним не находилось. Зеркала имели самую обыкновенную кристаллическую решетку и в реальном мире были совершенно стабильны, чего бы там ни вопили особенно нервные барышни, посвященные в некие "высшие материи". Наклз нервной барышней не был и цену "высшим материям" знал. Более того, многие спуски во Мглу научили его почти непрошибаемому материализму в обычной жизни. Все отражающие поверхности в собственном доме маг ликвидировал не столько из предосторожности, сколько из желания поберечь свои и Магрит нервы. Войти в его дом из Мглы было технически невозможно: единственный маг, знавший расположение комнат, благополучно скончался на днях, а если он кому-то и успел набросать план, то Наклз перенес дверной проем. Всего на пару метров, но этого вполне хватило бы, чтобы отправить незваного гостя в Дальнюю Мглу без обратного билета.

      Маг досчитал до десяти и открыл глаза. Отражение больше не улыбалось, не скалилось и не хмурилось. Оно просто меряло его настороженным взглядом, как тому и следовало быть. Все вроде бы было в порядке. Наклз, не отрывая от отражения взгляда, убрал со лба взмокшие волосы. Зеркальный двойник сделал то же самое, только на пальцах у него осталось что-то темное. Маг несколько мгновений бездумно созерцал простреленный висок своего отражения. Все это время по бледному лицу неправдоподобно медленно и вопреки всем законам физики ползла темная струйка. Добравшись до середины щеки, она замерла на очень долгую секунду, а потом сорвалась и полетела вниз. Наклз ощущал не страх, а полнейшую апатию. Происходила объективно невозможная вещь. Где-то на грани сознания мага пронеслась успокаивающая мысль, что сейчас он проснется в своей постели или в любой другой постели, но непременно проснется.

      Капелька упала Наклзу на щеку. Ледяное прикосновение вывело мага из ступора. Что бы ни происходило, сном это не было: во сне Наклз никогда бы не почувствовал холода.

      Если с той стороны стекла могла упасть капля, следующим ходом оттуда могло вылезти все, что угодно. Первое правило поведения во Мгле настоятельно советовало не проверять, что именно оттуда полезет.

      Наклз пулей вылетел из зоны отражения. Спуск по лестнице в таком стоянии был чреват переломом шеи - собственно, лестницы профессиональные вероятностники любили и не любили, в зависимости от специфики работы, именно за это - так что маг отскочил вглубь комнаты. Потрогал щеку. На пальцах осталась кровь. Быть этого не могло никак. Наклз во второй раз за сумасшедший день извлек пистолет, крайне смутно представляя, чем тот ему поможет и от кого он собрался отстреливаться. По полу у порога сперва редко, а потом все чаще застучали капли. Маг глазам своим не верил. По доскам растекалась лужица. Она празднично багровела на присыпанном пылью полу.

      С зеркала на потолке все барабанила красная капель. Створка за спиной скрипела как-то уж слишком тоскливо и близко, но Наклз не оборачивался. Он просто физически не мог отвести взгляда от разливающейся по полу лужи.

      - Ну что, у тебя остались какие-то сомнения? - не без яда осведомился голос, сильно напомнивший Наклзу его собственный. Источника голоса маг определить не смог, но эта проблема отпала довольно быстро.

      В лужу, взметнув тучу брызг, шмякнулось что-то светлое, мгновением позже опознанное, как кукла с белым фарфоровым личиком и пшеничными локонами.

      Куклу эту Наклз помнил предельно хорошо. В свое время на нее ушла почти половина его зарплаты. Фарфоровая красотка с глуповатой улыбкой и небесно-голубыми глазами начала свою жизнь в дорогом магазине на одной из центральных улиц имперской столицы, а закончила, скорее всего, в Тихом лесу, в печи. Если, конечно, кто-то из лагерных охранников не утащил ее раньше.

      Кукла моргнула и перевела на мага пустой лазурный взгляд.

      Нервы у Наклза сдали окончательно. Маг машинально взвел курок, совершенно не представляя, какой от этого может быть толк. Скалящаяся в улыбке фарфоровая мерзость уже была с ним в одной реальности.

      Он отступил назад, не отводя взгляда от лужи, и еще успел удивиться, почему пол и потолок быстро меняются местами. Грохнул выстрел и сделалось совершенно темно. Последним, что маг расслышал перед тем, как потерять сознание, был бодрый перестук капель и приближающийся лязг шарниров.

      Поезд почему-то остановился, не доезжая до Мильве. Из обрывочных разговоров Эрвин понял, что с рельсами приключилась какая-то незначительная неполадка. Десяток солдат погнали ее устранять. Нордэнвейдэ несколько потерянно обошел вагоны, где на сколоченных в два этажа нарах лежали или сидели растерянные солдаты, нашел свой взвод и объяснил, что причин для беспокойства нет никаких. Заспанная, но весьма довольная Крессильда Виро отправила своих людей наблюдать за местностью и подмигнула Эрвину:

      - Мильвские цветные платки. Через часок калладская армия будет беззащитна, как никогда.

      Эрвин не стал возражать. В словах лейтенанта Виро была немалая доля правды. Более беззащитной калладская армия бывала только утром первого дня весны.

      Пока солдаты приводили в порядок рельсы, Эрвин тоскливо созерцал пейзаж за окном. Было в чистом лазурном небе, проталинах, уже тронутых редкой зеленой дымкой, и белых домиках с резными наличниками что-то пасторальное и неправдоподобное. В раздираемом противоречиями мире Рэда выглядела как рисунок пастелью, который кто-то повесил на стену, чтобы закрыть дырку в старых обоях. К сожалению, правды в этом рисунке было мало. Идеальная Рэда была не такой уж идеальной.

      Нордэнвейде задумался. Сейчас, по прошествии лет, он мог бы честно сказать, что ему никогда не нравилась рэдская власть, не нравилась местная церковь, беспардонно вмешивающаяся во все сферы жизни, его злила политика и злили "патриоты", швырявшие бомбы под пассажирские поезда. Совсем уж он ненавидел рэдскую привычку решать чисто медицинские проблемы при помощи святой воды и осиновых колов. Эрвину не нравились законы, запрещающие разводы и аборты, браки с иноверцами и даже некоторые медицинские операции, на взгляд лейтенанта не имеющие никакого отношения к морали и нравственности. И все это не имело никакого значения. Эрвина могли сколько угодно бесить власть, политика и церковь, но ночами ему все равно периодически снились залитые солнцем клеверные поля и песни, которые в детстве пела мать. Цветущая на школьном дворе верба. Зеленый забор у дома.

      И темные сине-серые, как предгрозовое небо, глаза Марины. Где была сейчас эта Марина, знал, наверное, только ветер. Эрвин отвернулся от окна.

      Почти десять лет назад ничем не примечательный рэдец по имени Эжен Нерейд окончил мужскую гимназию при монастыре святого Людвига в шести километрах отсюда. Детали биографии этого Эжена всплывали в памяти как нечто совершенно постороннее, вроде сюжета непрочитанной книги, пересказанного приятелем. Мальчишку в форменной гимназической фуражке по ту сторону окна и мужчину в черной калладской форме - по эту, не связывало ничего. У них даже имена были разные.