Химия без прикрас (СИ) - "agross" - Страница 76

— Промыла, Лешенька, даже жениха подобрала.

Судя по удивленному лицу брата, он от этой новости был действительно в шоке. Но, не найдя, что ответить, бросил куртку прямо на пол и прошел на кухню. Я наклонилась, чтобы поднять ее, но, замерев с вытянутой рукой, подумала, ну и черт с ней, пусть валяется. Тошнит уже от всего…

— Ты уже помылась?

— Нет, — крикнула я в ответ, переступая и через брошенные кое-как кроссовки брата. Вроде воспитывали, воспитывали родители, а в итоге вон — сплошной протест. Похоже, что у него этот протест распространяется на раскидывание вещей, а у меня на взрослых мужчин-учителей…

— Иди, я поесть приготовлю, — бросил Лешка с кухни, и я, пожав плечами, подумала, что ладно, обед, так обед. Пусть и завтрак мой закончился минут десять назад. Все лучше, чем таранить глазами телефон.

Завершив все водные процедуры, сидя с братом на кухне и поедая макароны, сваренные им, я недовольно хмурилась, молча тыкая вилкой в еду. В какие бы дебри мои мысли не забредали, в итоге все они возвращались к одному человеку, который упорно не хотел отвечать на мое сообщение.

— И кто этот жених? — с набитым ртом поинтересовался брат.

— Мамин и папин юрист, — я положила вилку на стол, понимая, что больше в меня еды не влезет.

— Женек что ли? — удивленно поднял брови Леша.

— Ты его знаешь?

— Да, мы знакомы, — неопределенно ответил брат. Меня сразу начали мучить сомнения, с каким именно «Женей», знаком он? В курсе ли, какой он на самом деле человек? Брат внимательно за мной наблюдал, настороженный моей реакцией и, судя по всему, Леша, скорее всего, знаком с «настоящим» Женей. Следующие его слова это только подтвердили. — Не самый лучший кандидат в женихи, уж лучше твой Лебедев.

— Конечно, Лебедев лучше! — тут же выпалила я, но потом взяла себя в руки. — Почему ты так говоришь?

— Потому что Женек — превосходный юрист, но как человек… Девчонкам с ним следует быть очень осторожными, он не особо считается с представительницами… — Леша очень аккуратно подбирал слова, что говорило о том, что он боится в чем-то проговориться. Признаться, меня не сильно волновали похождения Евгения. Меня вообще почему-то все вокруг ужасно злило: родители, снова куда-то укатившие и скинувшие на меня своего кандидата в мои ухажеры, брат, сваривший безобразные макароны, Лебедев, такой весь из себя обалденный и молчаливый, зараза, как партизан!

— В общем, ты лучше держись от него подальше, — осторожно заключил брат.

— Спасибо за заботу, — процедила я в ответ, встала из-за стола и, оставив удивленного Лешу в одиночестве, ушла в свою комнату.

Только спустя несколько минут, пока я в окончательно испоганенном настроении лежала на кровати, я поняла, что оставила телефон на кухне. Конечно же, братишка не станет ни листать историю вызовов, ни сообщения, но даже если бы и стал — пусть. Мне уже все равно. Я глупая безвольная кукла, без права голоса и без собственного мнения. Я уже давно должна была привыкнуть, что даже чертов шампунь мне выбирает мама.

— Макак, аппарат жужжит!

В следующую секунду я сорвалась с места с такой скоростью, что мне позавидовал бы любой спортсмен, а наш хамоватый физрук сразу безоговорочно поставил бы мне пятерку по всем нормативам! Я спешила так, что даже споткнулась на лестнице, благо, что мой нос и зубы остались целыми и невредимыми.

В дверях кухни я увидела удивленного Лешку и, сразу же вырвав из его рук телефон, с нетерпением открыла сообщение. Но оно оказалось вовсе не от того человека, которого я ждала.

«Ты будешь дома в восемь? Я заканчиваю около семи»

Как-то я упустила тот момент, когда Женя перешел на такое общение, будто мы уже лет десять живем вместе. Хотелось запульнуть телефоном куда-нибудь в район несущей стены, но, разумно решив, что ответ Лебедева хочу увидеть больше, чем разбившейся агрегат, я начала набирать ответ Евгению.

«Вообще-то у меня на сегодня были другие планы. Может, перекусишь где-нибудь в городе?»

И, практически пихнув телефон Леше, все это время молча стоявшему передо мной, я, злая, словно фурия, и расстроенная до слез, снова отправилась в свою комнату. Но на этот раз начала торопливо одеваться, а не валяться на кровати. Надо проветриться, а то сгнию в собственных мыслях.

— И куда это мы намылились? — братишка появился в коридоре, когда я уже натягивала обувь, хитрым взглядом провожая каждое мое импульсивное движение. Злость во мне возрастала с сумасшедшей скоростью. Даже шнурки ботинок я затянула чересчур сильно, больно сжав ногу, так что недовольно цокнув языком, я принялась их перевязывать.

— Гулять, — бросила я, ослабляя шнуровку.

— Макак, я-то тебе ничего не сделал, можно и повежливее.

На миг мне стало стыдно перед братом, ведь в данный момент я срывала свой гнев на первом попавшемся человеке, а именно — на самом дорогом друге — моем брате.

— Прости, — виновато проговорила я и стыдливо опустила голову. — Что-то я сама не своя…

— Ладно, прекращай психовать и дуй уже к своему «Айболиту». Чтобы в десять была дома.

— Фиг тебе, на ночь не жди, — я улыбнулась и показала брату язык.

— Совсем от рук отбилась! — Леша закатил глаза и, вытолкав меня за порог, пообещал названивать ночью каждые пять минут, после чего захлопнул дверь перед моим носом, даже не дав мне возможности как следует возмутиться.

Настроение немного улучшилось, правда, ненадолго. Как только я вышла на улицу и огляделась, вдруг поняла, что не имею никакого понятия, зачем, собственно, вообще я покинула квартиру и в каком направлении теперь мне следует выдвигаться, ведь Дмитрий Николаевич по-прежнему молчал.

И в таком же тягостном и одиноком молчании я провела еще некоторое время, пока ноги сами не привели меня к пустующей детской площадке. Сбоку, на скамейке, был слышен громкий смех парней и девчонок, которые по своему возрасту были близки скорее ко мне, чем к тем, кому эта самая площадка, по идее, предназначалась. И я присела на качели, справедливо рассудив, что вряд ли так поздно найдется кто-то желающий на них покачаться.

Слегка оттолкнувшись от земли, начала раскачиваться, постепенно набирая высоту. В памяти тут же всплыли счастливые детские воспоминания, как будучи маленькой девочкой я играла на этой площадке, качалась на этих же самых качелях…

Пальцы крепче сжали железные прутья, и старая краска под ними хрустнула, прилипнув к влажной руке. Подав корпус вперед, я постаралась раскачаться еще сильнее. Выше, еще выше…

Помню, когда качалась здесь после школы, лет десять назад, я смотрела на крыши стоящего впереди дома и представляла, что стоит мне отпустить руки, и я взлечу наверх, как самолет, и улечу далеко-далеко! Прямо к папе на работу! И он увидит меня и уйдет пораньше, чтобы вместе со мной летать над городом…

Я грустно хмыкнула, посмотрев вверх, на крышу девятиэтажки, которая когда-то казалась мне настоящим небоскребом, за которым ненавистная «работа» прячет моего папу.

А ведь один раз я попыталась. Отпустила руки… И полетела носом в землю. И уже через час я была счастливым обладателем гипса на руке, сотрясения мозга… И папы. На целых два дня. Конечно, над городом не полетаешь особо со сломанной рукой, но я была настолько счастливой!

Надо же, я ведь сама не заметила, как из умного и предприимчивого ребенка превратилась в послушную лицемерку, которая потеряла самое главное — способность бороться. Вместо этого я научилась приспосабливаться. Во всем приспосабливаться. Этакая мимикрия взрослой человеческой особи, чтобы не свихнуться от разочарования в жизни.

Краска под пальцами снова приятно хрустнула и слегка осыпалась на рукав. А что, если это и правда работает? Сломанная рука десять лет назад не показалась мне большой жертвой, чтобы привлечь к себе папино внимание. А какая жертва должна быть сейчас? Что надо сделать такое, чтобы мои родители смогли бы ко мне прислушаться? Чем надо пожертвовать, чтобы они выслушали меня и, самое главное — услышали?! Что, черт возьми, должно произойти?!