Химия без прикрас (СИ) - "agross" - Страница 32

— Тогда перевяжи ты! — я скрещиваю руки на груди, но тут же морщусь от боли из-за неосторожного жеста. Химик все это время насмешливо наблюдает за мной, и, признаюсь честно, от этого проклятого взгляда мне не по себе.

— Нет, макак, я в это лезть не буду, — брат ставит передо мной чашку на стол и тянется к куску колбасы на разделочной доске. — Я же ветеринар, ты забыла? Ты, конечно, существо, науке непонятное, но, думаю, ветеринария здесь бессильна.

Понятно. Сама виновата — сама и расхлебывай. Похоже, мне не отделаться от встречи тет-а-тет с химиком. Он нагло поедает бутерброды, приготовленные моим братом и, пододвинув тарелку ко мне, намекает, чтобы я к нему присоединилась. Ну уж нет. С вами я трапезу не разделю. Демонстративно поднимаюсь и удаляюсь в свою комнату, но, услышав по дороге жалобное урчание своего желудка, все-таки возвращаюсь на кухню и, стараясь даже не смотреть на химика, беру со стола бутерброд, а затем, секунду помедлив, еще два, закусив первый во рту зубами. И теперь, под одобрительный смех Лебедева с предателем-братишкой, ухожу в комнату. Пусть смеются, сколько влезет. Когда хочется есть, тебе не до гордости.

Стук в дверь раздается как раз тогда, когда я почти уничтожила третий бутерброд, сидя на кровати. И, несмотря на то, что я не позволяла войти, в дверях появляется Дмитрий Николаевич.

— Мне лечь? — с набитым ртом спрашиваю я, глядя на химика снизу вверх. Он широким жестом сгребает книги на моем столе ближе к стене и кладет туда все необходимое для перевязки. Затем расстегивает пуговицы на рукавах рубашки и закатывает их, оглядывая мою комнату. Мне тут же становится неловко: посторонний человек найдет в этом антураже лишь абсолютнейший хаос, в то время как я прекрасно ориентируюсь в своем беспорядке и всегда знаю, где что лежит. — Так что, ложиться? — повторяю я свой вопрос.

— Нет, сиди, — отзывается Дмитрий Николаевич, вспомнив о моем присутствии. — Свитер снимай.

— Ой, — подумав пару секунд, бормочу я. — Дмитрий Николаевич, отвернитесь, пожалуйста.

Химик раздраженно усаживается на мое кресло и демонстративно поворачивается на нем, с усталостью откинувшись на спинку. А я в это время стараюсь как можно быстрее одеться так, чтобы не предстать перед Лебедевым в непотребном виде. Но, как назло, мои домашние штаны были в стирке, а под рукой оказались только пижамные шорты с узором из нелепых котят. Господи, чем я думала, когда приобрела эту дурацкую пижаму?!

— Все? — терпение химика заканчивалось.

— Сейчас, — я торопливо надеваю эти адские психоделичные шорты и усаживаюсь на кровать, скрестив ноги под собой. — Все.

Когда Лебедев поворачивается ко мне, я невольно подгребаю к себе плед с кровати и кутаюсь в него, прячась от пронизывающего взгляда учителя. Провалиться бы мне на этом самом месте!

— Мне бинтовать прямо с пледом?

Неохотно выпутываюсь из своего «укрытия», глядя, как химик раскрывает пачку с новыми марлевыми салфетками. Бросив в мою сторону быстрый взгляд, он достает из коробки повидон-йод и подходит ко мне.

— Волосы собери, — велит он мне, и я собираю их в косматый хвост на затылке, завязав резинкой, снятой с запястья. — Дмитриева, — обращается он ко мне, присаживаясь рядом на край кровати.

— Что? — почему мое дыхание сбилось?

— Долго это будет продолжаться?

Вздрагиваю, когда чувствую, как его руки начали снимать пластырь с живота. Пожалуйста, просто молча перевяжи меня и все. Пожалуйста… Это же не сложно?

— Что продолжаться? — закрываю глаза, стараясь выгнать все мысли из своей головы.

— Холодная война.

Дергаюсь в тот момент, когда он снимает повязку с меня, но не от боли, а скорее от его слов. Значит, поговорить решил… Как же он не понимает? Эта «холодная война», как он выразился — единственная возможность для меня хоть как-то сохранить адекватное и трезвое отношение к ситуации, при всей ее запущенности.

— А чего вы хотели, Дмитрий Николаевич? — бормочу я, а потом тихонько шиплю, почувствовав жгучую боль от прикосновений его пальцев. — Вы же изначально оставили меня без ответов. Сказали запоминать все свои вопросы. Знаете, моя голова скоро лопнет, так много их накопилось.

— Хочешь их озвучить? — он пересаживается напротив меня, глядя мне в лицо. Рука сама собой нащупала спасительный плед, но накрываться им я не стала.

— Провокатор из вас не очень, — недовольно замечаю я.

— Зато из тебя — шикарный, — Дмитрий Николаевич чуть сильнее надавливает, и я снова невольно дергаюсь. Химик начинает аккуратно обрабатывать края раны. Кажется, что время тянется бесконечно. Молчание становится неловким, а вопросы так и просятся наружу. И первым хочется узнать не то, почему он назвал меня провокатором, а совсем другое…

— Зачем вы это сделали? — наконец, не выдержав, выдаю я.

— Сделал что? — как ни в чем не бывало, требует уточнить Лебедев.

— Не прикидывайтесь, — чувствую, как начинаю постепенно закипать, потому что во всей этой неловкой ситуации именно я могу себя показать с наиглупейшей стороны. Что, если он действительно ничего не помнит о том вечере? Но, раз уж начала… — Зачем вы поцеловали меня?

Химик поднимает на меня глаза, и я нехотя ежусь от его ледяного взгляда. Зря я все это затеяла. Зря я все это озвучила. Хотя, кого я обманываю? Легче стало уже от того, что я задала ему этот вопрос. Правда, теперь я поняла, что, возможно, не хочу знать ответ на него.

— По-моему, это ты поцеловала меня, разве нет? — вижу на его лице наглую ухмылку. Да он издевается надо мной!

— Ну вы и нахал!

— Сочту это за комплимент, — продолжает улыбаться он, смазывая рану мазью. — Что именно тебя беспокоит? Кто за этот поцелуй ответственен? Кто из нас виноват? Или тебя возмущает сам факт поцелуя? Кажется, ты не была против…

— Прекратите фамильярничать, Дмитрий Николаевич, — мне вдруг захотелось повернуть время вспять, чтобы не было этого нелепого разговора вовсе. Обманывать себя гораздо проще, чем пытаться выяснить правду. Что меня волновало на самом деле? Кто кого поцеловал? Нет, конечно, это неважно. Не хочу. Не хочу в это ввязываться. Ужасно не хочу. И вместе с этим, безумно хочу… — Я живой человек, так же, как и вы. И если для вас это — просто забавное развлечение, помучить свою ученицу, то, прошу, прекратите. Я же вам ничего не сделала.

Наверное, сейчас самое время заплакать. По крайней мере, очень хотелось. Но я всего лишь чувствовала зияющую пустоту внутри себя, потому что, наконец, высказала то, что понимала все это время. То, что заталкивала поглубже в себя, запрещая даже думать об этом. Он играет. Играет в какую-то проклятую жестокую игру. Как кот со своей жертвой.

— Мне многого в жизни не стоило делать, — он приклеил последний отрезок пластыря к повязке и, закончив, снял перчатки и чуть подался вперед, так, что наши лица оказались почти на одном уровне. — Мне не стоило брать тебя на первый вызов. Мне не стоило соглашаться на твою глупую сделку. Мне не стоило так опрометчиво относиться к твоей безопасности, — неожиданно он протянул ко мне руку и положил широкую ладонь на повязку. По телу тут же растеклось невероятное тепло, смешанное со жгучей болью от прикосновения… — Мне не стоило поворачиваться спиной на том вызове, — я невольно вздрогнула. — Скажи мне ты. Мне не стоило тогда целовать тебя?

Я опустила глаза, чувствуя прикосновение его руки. Чувствуя его запах, переплетенный с едким запахом сигарет. Это страшное, невероятно желанное чувство в груди… От него надо избавляться, вырывать с корнем, выжигать, иначе оно захватит, не отпустит просто так. Поглотит, не оставив даже живого места.

— Не стоило, — выдохнула я шепотом, с силой заставив себя сказать эти слова. Что же ты делаешь, Марина… Он заглядывает в мои глаза, будто стараясь понять вру я или нет. Я тут же закрыла их.

— Тогда почему твое сердце так колотится? — снова эта насмешка.

— Потому что я не способна его контролировать, — я раскрыла глаза. — А вы способны?

— Это очередной вопрос? — Дмитрий Николаевич нахмурился и резко одернул руку.