Пионеры-герои
(Рассказы и очерки) - Зуенок В. "Составитель" - Страница 37

Он появился в отряде под Киевом. Невысокий крепыш с лихо вздернутым пуговичкой-носом. Ему было лет тринадцать, но с виду он казался старше своего возраста. Видимо, его старили глаза, большие, не по-детски серьезные; глаза уже повидавшие голод, бомбежки и морозные ночи. Он был ленинградец. Во время одной из бомбежек Олега тяжело ранило. Мать в это время рыла окопы у самых стен родного города. Мальчишку подобрали моряки и отвезли в госпиталь, а оттуда самолетом отправили на Большую землю, в тыл. Здесь случайно разыскал его отец.

С тех пор они не расставались. Старший лейтенант служил механиком во втором отряде бронекатеров. В этот отряд зачислили сигнальщиком и Олега.

Но больше всего Олег хотел стать разведчиком. Едва увидев, что богатырь Петя Евтухов снова старательно точит кинжал, он ни на шаг не хотел отходить от Канареева. Выбрав подходящую минуту, когда, как казалось ему, гвардии юнге не смогут отказать, он строго по уставу обращался к Канарееву.

— Товарищ старшина первой статьи, разрешите идти с вами в поиск.

И когда слышал в ответ от моряков уже надоевшее «мал ты еще, подрасти», вовсе не но уставу скороговоркой бубнил:

— Я уже не маленький! — и, обиженно поджав губы, отходил в сторонку.

Когда моряки возвращались из разведки, он первым встречал их.

— Наши, наши идут, — радостно кричал он и пулей мчался навстречу.

О доме, о далеких женах и родных детишках напоминал суровым разведчикам этот пострел в матросской форме, и потому всю нежность и любовь отдавали они ему. Баловали и берегли матросы своего юнгу и сберегли бы, если б…

В темную июльскую ночь отряд бронекатеров, приглушив моторы, тихо приближался к Пинску. Фашисты сильно укрепились на берегах Пины, и попытки освободить город с суши оказались безуспешными. Тогда командование решило нанести отвлекающий удар — с боем высадить десант в районе городского парка.

Моросил нудный, не по-летнему холодный дождь. Вцепившись в поручни, Канареев пристально всматривался в темноту, но даже натренированный глаз разведчика ничего не мог увидеть за плотной завесой дождя. Еще один поворот и — город. А берег молчит: ни огонька, ни звука. Тяжелая, тревожная темень повисла над рекой. Что скрывает она?

Позавчера старшина с группой разведчиков проник в город. Вся набережная изрыта траншеями и блиндажами, у воды паучьей сетью разбросана заминированная колючая проволока.

И еще удалось узнать разведчикам: в ночь с И на 12 июля в городе намечается банкет для господ офицеров.

Именно в эту ночь и решили моряки нанести удар.

…Первыми высадились разведчики. Кто-то из моряков наткнулся на проволоку. Оглушительный взрыв фугаса расколол темноту. Длинная пулеметная очередь прошила берег. Где-то слева рявкнул крупнокалиберный.

— Вперед! — крикнул Канареев и, выдернув из-за ремня гранату, первым бросился к траншеям…

Едва забрезжил рассвет, фашисты пошли в контратаку. Опомнившись, они решили во что бы то ни стало уничтожить десант.

Двенадцать атак отбили моряки. Кончились боеприпасы. Уже многих товарищей недосчитывали моряки в своих рядах. Погиб весельчак Федя Манцуров, лежал на дне ячейки обгорелый Ваня Ловцов. А враг наседал.

И вот в этот тяжелый час из-за изгиба реки, не дождавшись спасительной темноты, вынырнул катер. Он спешил на помощь десантникам. Бешено заплясали за бортом разрывы снарядов. Фашистские танки с берега били прямой наводкой. Упал тяжелораненый командир катера. Его сменил старший лейтенант Ольховский.

— Так держать!

Вторым снарядом заклинило башню. Умолкло орудие катера. Старшина первой статьи Насыров бросился к пулеметам, но не добежал. Сраженный очередью, упал старый черноморский матрос на палубу. Услышав стоны друга, из башни выскочил Герой Советского Союза матрос Куликов. Подхватил грузное тело старшины, но до люка так и не донес.

Тяжелый снаряд ударил в рубку. Упал смертельно раненный Алексей Куликов, судорожно уцепившись за штурвал, безжизненно повис рулевой; а рядом, залитый кровью, сполз на приборы старший лейтенант Ольховский. Глянул юнга — и не поверил своим глазам. Нет, не может этого быть! Казалось, вот-вот отец поднимется и снова поведет катер вперед.

Припав к груди отца, Олег быстро разрезал мокрый от крови бушлат и сразу понял, что перевязку делать уже поздно. Он откинул теперь уже ненужный бинт и, пригнувшись, бросился к пулемету. Длинная очередь стеганула по траншеям фашистов. И залегли, не выдержав огня, снова было поднявшиеся в атаку немецкие автоматчики. Старательно, как учил его когда-то старшина, ловил в прорезь прицела Олег серые ненавистные фигуры. И снова, и снова строчил пулемет в руках мальчишки…

Потеряв управление, словно смертельно раненный боец, плыл по реке катер. Весь огонь фашисты сосредоточили по нему. Сотрясаясь от прямых попаданий, объятый пламенем, медленно шел он вниз. А с его палубы все бил по врагу пулемет.

Когда под огнем моряки-десантники подползли к приткнувшемуся к берегу катеру, Олег лежал на рукоятках пулемета. Густая кровь медленно капала с черной пряди волос на блестящие гильзы. На груди, там, где недавно билось сердце героя, моряки нашли в кармане исписанный детским почерком листок из тетради. Олег Ольховский торжественно клялся перед Родиной сражаться с ее врагами до последней капли крови.

С. НИКОЛАЕВ

«Кузнечик»

(Перевод Б. Бурьяна)

С тех пор как фашисты захватили аэродром, одной из наших постоянных забот стало пополнение оружия и боеприпасов. Когда была воздушная связь с Москвой, мы, что называется, не знали ни горя, ни хлопот. Столица быстро отвечала на любую нашу просьбу: присылала автоматы, патроны, мины, тол.

А тут все пошло по-иному. Боеприпасы стали таять буквально на глазах.

В один из таких дней мы очень волновались. Должен был прибыть очередной «транспорт» с оружием и минами. «Транспорт» — это обычная крестьянская телега с худой, доживающей свой век лошадью, которую с трудом добыли на рынке. Нельзя же было Евдокии Павловне Лавицкой давать хорошую лошадь. Откуда ей, бедной женщине, иметь такую? А Заморыш — так звали лошадь — никакого подозрения не вызывал: ведь такого коня можно легко выменять на барахло, и все тут.

На этот раз Евдокия Павловна привезла несколько противопехотных мин. В Бобруйске у нас была создана, как мы в шутку называли, «артель» по заготовке боеприпасов.

Рейс Евдокии Павловны прошел счастливо. Она навалила в телегу старых тряпок, а сверху лег Володя Кузнечик, закутанный в рваное одеяло. Дважды Лавицкую встречали немецкие патрули, и дважды она им говорила одно и то же: «Киндэр кранк. Тиф». Солдаты не решались подойти к телеге.

Володя — единственный мальчишка в нашем отряде. Его настоящая фамилия Кулик, но с чьей-то легкой руки к нему пристало прозвище «Кузнечик». Живой, веселый, худенький, с красивыми синими глазами и непослушным льняным чубчиком, он появлялся на главной базе отряда то в одном, то в другом месте. Искать его было трудно. Пошлешь за ним на кухню, а он, глядишь, в ружейном парке или в какой-нибудь землянке.

В начале войны Володя потерял родителей. Отец погиб на фронте, мать умерла. Двенадцатилетний пионер Володя, оставшись без матери, с большими трудностями перебивался в родном Бобруйске, который вскоре заняли немцы. Хлопчик, не имея ни родных, ни жилища, стал беспризорным. Сам зарабатывал себе на жизнь.

Так Володя жил до августа 1943 года, пока его не встретила Дуся Рубин. Шла она однажды с корзинкой ягод по улице, как вдруг откуда-то подскочил к ней оборванный парнишка:

— Тетенька, давайте поднесу, до базара далеко.

— Я сама донесу, — ответила та.

— Дайте, — не отставал он. В голосе его слышались жалостливые нотки.