Пионеры-герои
(Рассказы и очерки) - Зуенок В. "Составитель" - Страница 27

— Валя! Валюшка! Ползи сюда! Осторожнее…

«Наши! Заметили! Зовут! Узнали!» Валя спрыгнула вниз и оказалась в кругу папиных товарищей по полку. Все молчали. Старший лейтенант Потапов потрепал девочку по плечу и с какой-то укоризной проговорил: «Что это ты разгуливаешь под огнем?» Пока ее вели в штаб, она подумала, уж не сочли ли бойцы Валю Зенкину, дочь старшины, предательницей: ведь она побывала у фашистов в плену… Неужели они так могут подумать?!

Штаб разместился в подвале. Тускло мерцал огонек коптилки, сделанной из гильзы артиллерийского снаряда. На цинковых ящиках с патронами сидели усталые люди.

Торопливо, боясь, что ей не поверят и она не успеет рассказать про увиденное там, на том берегу, у немцев, говорила Валя. И про жен командиров, и про плачущих малышей, и про раненых красноармейцев, лежащих вповалку у самой воды, и про злого офицера, отправившего ее сюда с ультиматумом.

— Вот что, Валя, — ласково и строго сказал ей командир, — о нашем размещении здесь ты забудь. Не знаешь ничего про этот подвал. Это во-первых. Немцу передай, что мы в плен не сдадимся. Пусть не забывает, что имеет дело с советскими воинами…

— Мне страшно возвращаться туда, — сказала Валя и не сдержалась, заплакала. — Там уже, наверное, перебили всех наших. А здесь мой папа… Я вместе с ним…

Помолчали командиры. Переглянулись. Тревожно сверкнули в темноте их суровые глаза. И тогда самый старший сказал Вале правду: погиб ее отец, старшина Красной Армии Иван Зенкин, смертью храбрых… А им, бойцам и командирам, в крепости на быструю помощь наших надеяться нельзя. Придется держать оборону долго. До последнего патрона. До последней капли крови.

И не стало больше слез у Вали. Окаменело ее сердце. И твердым голосом промолвила она, глядя прямо в лицо старшему командиру:

— Я должна остаться! С вами. Тут, где папа…

И стала она помогать военфельдшеру Валентине Раевской и стоматологу Наталье Кантровской перевязывать раненых, ухаживать за ними, отыскивать медикаменты.

Валя и Нюра Кижеватова едва сдержались, чтобы не разрыдаться, когда вдруг встретились в крепости.

Теперь они работали вместе. Довелось им задолго до окончания школы стать армейскими медиками и сразу во фронтовой обстановке.

Иссякали у бойцов патроны, И девочки под покровом ночи выбирались из укрытий и, переползая по недавнему полю боя от убитого к убитому, собирали патроны.

Однажды в подвал принесли тяжелораненого и контуженого пограничника Сергея Бобренка. Того самого, который на концерте самодеятельности за несколько часов до войны выступал в роли повара. И кинулась к нему Валя. Помочь, перевязать раны, дать глоточек воды… Тут завязался новый бой.

Наседают фашисты. Очнулся Сергей Бобренок, схватил чью-то винтовку и пополз к амбразуре, да сил не хватает добраться. Валя подставила ему плечо, и вот уже приподнялся пограничник, стиснув зубы, подобрав винтовку, припал к амбразуре, прицелился — стало одним защитником крепости больше. И пока не потерял он сознания от жгучей боли, стреляла его винтовка по атакующим цепям фашистов.

Валя и Нюра уже сбились со счета, сколько дней и ночей идет эта война. Приткнутся где-нибудь, подремлют — и снова за работу. То перевязки, то вылазки за патронами… Взрывы, стрельба, крик, стоны, хриплое «ура!», внезапные минуты тишины — все это слилось в одно. И уже нельзя было различить, когда и что они делали.

Положение ухудшалось с каждым часом: от тяжелых ран умирали бойцы. Гибли дети и женщины. Всех мучил голод. Совсем не было воды. Все берега обводных каналов, Мухавца и рукава Буга простреливались врагом. Чтобы раздобыть котелок воды, приходилось жертвовать жизнью.

Командование обороной Центрального острова решило, чтобы воспитанники полка и женщины с детьми оставили крепость. К ним обратился лейтенант Кижеватов.

— У нас, сами знаете, не осталось продуктов питания. Нет медикаментов, нет воды. А воевать надо… Постарайтесь выйти из крепости.

— Не отправляйте нас на расправу к фашистам! Они все равно нас убьют! — закричали женщины.

— Не забывайте, у вас дети… Не для себя, а ради них вы должны это сделать… Мы здесь останемся до конца, — заявил Андрей Кижеватов.

Наступили минуты расставания с дорогими людьми. Плакали женщины и дети. Неимоверно тяжело было оставлять своих защитников одних в осажденной врагом крепости. Еще горше было идти под злобные взгляды и взведенные автоматы немецкой солдатни…

Когда Екатерина Кижеватова вместе с тремя своими детьми подошла к мужу, Андрею Кижеватову, и хотела его поцеловать, он, смущенно отступая, запротестовал:

— Не нужно, дорогие, не нужно, милые. — И, показав в сторону, где стояли дети и женщины, чьи отцы и мужья погибли, добавил: — Им же не с кем уже прощаться!

Сколько силы воли понадобилось бойцам и командирам, чтобы сдержать слезы, когда цепочкой потянулись наверх женщины и дети!

Нюра и Валя шли рядом. На другом берегу фашисты всех обыскали. С бранью погнали их в один из фортов за пределами крепости. Разговаривать между собой пленницам запретили. Валя с Нюрой вспомнили про Лиду Нестерчук. Она тоже жила в крепости, только там, за Мухавцом, неподалеку от Восточного форта. «Где она теперь?»

Как-то не верилось, что несколько дней назад они все вместе думали-гадали, в каком институте придется им учиться на врачей. Такое безоблачное было в их представлении будущее! Ведь на границе несли службу отважные воины, значит, враг не посмеет сунуться. Да и в газетах было «Сообщение ТАСС», в котором говорилось, что Германия не собирается нападать на СССР!

И вот — конвой немецких солдат. За спиной гремит и пылает крепость.

Там, в крепости, оставалась Лида Нестерчук. В восточной части, возле Кобринских ворот, Лидин отец — старший политрук — возглавлял оборону в этом районе цитадели. А маму и младшего брата Клима ранило, и Лида тоже с первых дней войны стала маленьким медиком. И потом делала все то же самое, что Валя с Нюрой. И все повторилось в районе Кобринских ворот: тоже не было больше воды и боеприпасов, на исходе силы раненых… Во имя спасения детворы и здесь женщины согласились на уговоры командования и пошли в неволю.

А Лида не пошла. Она сбежала и вернулась к отцу.

Бои вспыхнули с новой силой. Гремели взрывы, рушились крепостные стены и перекрытия, тысячи пуль рыскали вокруг, выискивая притаившихся защитников крепости, которые продолжали разить врага. Несколько раз ранило Николая Нестерчука. Он истекал кровью, Лида перевязывала раны отцу. Кликнув лейтенанта Акимочкина, он выбрал удобную минуту и приказал: «Отправишь дочь мою из крепости! У меня в пистолете два патрона: один — для врага, другой — для себя… Пусть уходит!»

Догадалась Лида, о чем шепчется папа с лейтенантом Акимочкиным, бросилась к ним и стала плакать. Нет, не может и не хочет она оставлять раненого отца одного…

Некоторое время спустя Лида попала в неволю и была брошена в брестскую тюрьму. Там, в камере для жен и детей защитников крепости, встретила она маму — Агафью Антоновну Нестерчук. И смогла ей рассказать лишь то, что запомнила, когда видела отца в последний раз…

А сражение продолжалось. Сотни атак отбили защитники цитадели. В боевых порядках вместе с невредимыми пока бойцами лежали тяжелораненые. Дорог был каждый боец. И когда на участке 333-го полка к лейтенанту Кижеватову пришли воспитанники Петя Васильев, Коля Новиков и Петя Клыпа, которые так и не покинули крепости, он тяжело и втайне обрадованно спросил: «Что же мне с вами, мальчишками, делать? Вы приказ знаете?»

Петя Клыпа вытянулся по стойке «смирно» и ответил:

— Нас в полку называли красноармейцами. Правда? А не мальчишками! В приказе сказано, чтобы крепость оставили женщины и дети. Мы — красноармейцы, наше место здесь…

Это было правдой. Все тяготы обороны крепости ребята вынесли с честью. И в разведку выходили, и боеприпасы собирали, и вражеские атаки отбивали.

Рискуя жизнью каждую минуту, пробирались чуть ли не под дулами немецких автоматчиков к Бугу и приносили драгоценнейшую для защитников крепости воду.