Сын убийцы миров (СИ) - Шатилов Валентин - Страница 64

– Это Климентик-то мне, бабе-хрычевке, помирать не дает, заботится. А я свое дело знаю: молюсь денно и нощно за милость Божию, чтоб явил он нам ее, простил за грехи наши… Как почую, что вымолила Божие благословение страдалице-землице нашей, так и помирать можно!

– Да ты всех переживешь, Аглая! – хохотнул Клементий. – Еще на мой погребальный костер взойти успеешь!

– Ой, тьфу на тебя, Клементик, тьфу, чтоб ты здоровенький был да не скорбный телом! – всполошилась бабка. – И слов таких не говори, и думок таких не думай!…

– А стол мы накроем прямо тут, – распорядилась Феоктиста, и махнула мужикам, чтоб несли. – По летней-то поре чего в хате париться?

Я незаметно толкнула локтем Олега, указывая на спиров лыцаровой четы Оболевых. Они явно тянулись своими щупальцами-ложноножками друг к другу, так и норовя соприкоснуться, когда Клементий и Феоктиста оказывались рядышком.

– Да, – кивнул Олег. – Я заметил. Еще одной паре повезло.

– А детей у Оболевых нет? – спросила я вполголоса у Гаврилы.

Он погрустнел.

– Были, – пояснил тоже вполголоса. – Вроде даже пятеро или шестеро. Но только как все это у нас случилось, – он указал глазами на кромку песка, редкими солончаковыми языками свешивающимися по склону овражка, – так они все и померли… Сам-то Клементий в царовом ополчении как раз в то время был. Как и я. Там мы с ним и сдружились. А Феоктиста с детьми в поместье оставалась. И все до единого, само собой, впали в кручень карачунную. Но только если Феоктиста как сидела на лавке в горнице, так сидеть и осталась, то детишек кручень, видать, не сразу взяла. Расползлись они, попрятались кто куда. Малые еще были. Клементий, как стало ясно куда все пошло, так бросил ополчение, кинулся в именьице свое. Супружницу нашел, насильно поил, мокрыми простынями обкладывал, чтоб песок пустохляби соки из нее меньше высасывал… Тем и спас. И даже довезти до царова стана смог живой. А детишек нашел поздно. Только когда те уж совсем сухие стали. Он их тоже приволок под Скарбицу – да что! Никто не очухался… Ну да ладно. Какие их годы, Оболевых-то! Еще родят себе наследничков для гривны своей, для Горзии…

– А по-моему, уже дело к этому идет! – хмыкнула я.

– Думаете обрюхатил лыцар благоверную свою? – развеселился Гаврила, присматриваясь к хозяйке, энергично раздающей указания направо и налево. – Да не-е. Навряд… Это она у Феоктиста просто гладкая такая, полнотелая…

– Ох, не просто… Смотри, Олег – не зря ведь ее целая толпа худосочных спиров сопровождает по пятам? Ждут! Надеются, что кому-то из них новое человеческое тельце достанется! В пожизненное пользование… А, Олег? Как считаешь – неспроста они пляски свои вокруг Оболевой затеяли?

– Похоже, – улыбнулся Олег. – Предвкушают!

Гаврила послушал наш уверенный разговор и не выдержал. На правах старого знакомого и даже друга семьи громко, через всю лощину, поинтересовался:

– Когда дитенка ждете, Феоктиста?

Та чинно повернулась, зарделась, поправила платок и сообщила:

– Аглая гадала – на Крещенье получается. Она у нас приметливая. И по ее приметам выходит – вроде как девку ждать…

– Ну ничего, – добродушно подбодрил Гаврила. – Девка дорогу покажет, а за ней и парень выйдет. Дело-то хорошее!

– А их тут не затопит при первом же дожде? – поинтересовалась я в пространство. – Живут в овраге все-таки. Пойдет вода – смоет, потопит. Или просто вынесет за пределы потайки – там их кручень карачунная и подкараулит!

– Так дождей же не бывает, княгиня! – удивился моей дремучести Семен. – Как пустохлябь вышла из берегов – будто ножом отрезало! Ни капли с неба не упало. По-первоначалу многие ждали дождя. Думали – пойдет, посмывает песок, жизнь прежняя и возвернется! Да только не дождались! Нету дождей больше у нас…

– Что, совсем ни разу? – удивилась я. – Так не бывает! Должен существовать круговорот воды в природе!

– Ваша правда, княгиня, – поддержал меня Гаврила. – Видел я дожди даже и после всего этого!

– Где это? – язвительно прищурился Семен.

– Видел я это, – продолжал Гаврила, глядя только на меня – будто Семена и не существовало рядом. – Шли дожди. И сильные. Только шли они над Морем-Окияном. А на землю, на песок этот белый – ни разу, ни капли! Что да, то да!…

– А-а, так то над Окияном! – презрительно сплюнул Семен, но сам быстренько отодвинулся. Чтобы не попасть ненароком под гаврилову зуботычину.

Но ее не последовало. Гаврила был озабочен совсем другим вопросом. Он склонился к олегову ухи и тихонько, просительно пробормотал:

– Князь-батюшка, а может мы, того, поучаствуем в застолье своими припасами? – и кивнул на тележки с пищевыми плитками, замотанными в тряпки жирославовой одежды.

– Похвастать хочешь перед Оболевыми? – улыбнулась я. – А, и правда, Олег! Давай угостим хлебосольных хозяев!

– И этих, сереньких плиточек возьмем, – пряча глаза, почти прошептал Гаврила. – Пьяных тех. Хоть парочку… Надо ж отметить…

– Парочку? – Олег был явно удивлен скромности запросов Гаврилы. – А хватит? Столько мужчин!

– Так ведь – только попробовать! Не думайте чего такого! – горячо замотал Гаврила своей черной бородкой. – Мы по кусочку по маленькому откусим – и только!…

– Олег, только я тебя умоляю, – буркнула я. – Сам-то не напивайся.

– Я не буду пить, – он внимательно посмотрел на меня своими карими серьезными глазами. – Мы ведь уже обсуждали эту тему. Опьянение не решает проблем.

– Ох, не решает! – подтвердила я. – Но, видишь, народу все равно нравится!

Олег перевел взгляд на Гаврилу:

– Доставайте. Три серые плитки. И по паре разных других на каждого присутствующего.

– Князь, – всполошился Гаврила. – Да я не к тому, чтоб пиры закатывать! Так, чуток побаловать… А для этого и по одной плитке хватит!

И все-таки пир удался. К нашим плиткам, которые были встречены весьма настороженно, добавились всякие съестные припасы четырехлетней выдержки из окружающих барских усадеб. Вкус у припасов был нормальный, а когда на стол явились бутыли с местным вином, да пошли в ход наши неказистые серые плиточки – тут уж веселье забило ключом!

Вокруг вынесенного на воздух стола поставлены были лавки, на столбики привесили тихо потрескивающие факелы – и ночной мрак расступился под напором людского праздника.

– Княгиня, – подсел ко мне в разгар пирушки лыцар Борис. – Не серчайте на меня за прежнее. Я ведь не враг вам. Я только царову волю тогда выполнял…

– Так это именно цар вас надоумил мне пять батогов выписать? – поразилась я. – Ну, самодержец! Ну до всего у него руки доходят! Даже до батогов по нежному девичьему телу!

– Вот вы насмешничаете, княгиня, – обиделся Борис, – а с вашей сестрой, с девкой то ись, иначе и нельзя! По-другому разве ж девка может понять?

– Нет, не может! – подтвердила я. – Да и парень – он ведь тоже не может! Сами посудите – пока я вам, Борис Лексеич, вот этой рученькой своей княжеской, по харе по прыщавой вашей не заеду как следует – вы ж ни в жизнь ничего не поймете! И не отвяжетесь от меня! Поэтому придется заехать, уж не взыщите, лыцар!

Борис резво вскочил, отвесил глубокий поклон, во время которого прошипел сквозь зубы:

– Ох, княгиня!… Высоко летаете да низко падать придется! Пожалеете еще, что так неласково со мной обошлись!…

И отошел, сел на лавку с другого края стола.

– Этот молодой человек приставал к вам, дитя мое? – строго спросил Аркадий Викторович, который внимательно прислушивался к нашей беседе.

– Вы невероятно догадливы! – похвалила я Аркадия Викторовича. – А уж как внимательны! Просто окружили меня своими заботами – никто не страшен! Никакой хам и нахал – даже и не подходи!…

Аркадий Викторович принял мою ядовитую иронию за чистую монету. Счастливо выпрямился, надул щеки.

– Вы правы, прекрасная Елена! С хамами и нахалами у меня разговор короткий!

– Уж совсем короткий! – с жаром поддержала я его мысль. – Ну такой короткий, что прямо незаметный!

– Да? – озадачился Аркадий Викторович. – А это хорошо или плохо?