Высокое напряжение (ЛП) - Монинг Карен Мари - Страница 41

Я завернула на последний пролёт, ожидая увидеть его в припаркованном снаружи Хаммере.

Он ждал у основания лестниц, положив руку на перила и смотря вверх. Выглядя невероятно. Высокий, тёмный и с именно тем привкусом опасности, который я нахожу столь вызывающим привыкание. Стоящий там, как будто мы на свидание собрались или типа того. Меня тут же атаковали противоречивые эмоции.

Мне снилось, как я вижу его вновь стоящим там, где-нибудь ещё, да где угодно в моем мире. И я была так чертовски зла, что не могла постичь всю сложность этого. Я достаточно умна, чтобы понимать, что в плане эмоций я могу быть такой же близорукой, как мистер Магу[36]. Чем важнее для меня что-либо, тем меньше я понимаю, что испытываю по этому поводу. Мак обычно помогала мне с этим. В сотый раз я пожалела, что её здесь нет, чтобы поговорить с ней. Я так сильно по ней скучала.

— Ты мог бы подождать в машине, — безучастно сказала я.

— Я, черт подери, прекрасно знаю, что я могу, а что не могу, и не надо мне тут Джада-голоса. Сегодня я пришёл увидеться с Дэни.

Риодан красив. Не как Бэрронс, который красив в совершенно несовершенной манере, куда более животной, нежели мужской. В Бэрронсе первым делом видишь зверя. В Риодане на него приходится охотиться, он облекает свою животную форму в безупречно человеческую кожу, до мельчайших деталей прекрасно осознавая, как каждый атом его существа соотносится с миром вокруг него. Он обладает обострённым, совершенным осознанием, которому я завидую и подражаю. Он — жидкая грация, когда он движется. Я чертовски близка к этому. Я восхищалась им с первого дня нашей встречи. Изучала его, когда он за мной не наблюдал. Однажды я провела восемь адских часов взаперти в его офисе — наблюдала, как его тёмная голова склонилась над бумажной работой, поглощала каждую деталь его профиля, пыталась придумать какой-нибудь способ разбить это бесчеловечное спокойствие и грацию, заставить это сдержанное лицо взорваться безудержными эмоциями. Заставить его вести себя так, как я сама всегда чувствовала себя рядом с ним.

От меня не ускользнуло, что первый мужчина, привлёкший мой взгляд после смерти Танцора — со своими 6 футами 4 дюймами и 240 фунтами[37] — напоминал Риодана. Есть два типа мужчин, которые меня привлекают, и они редки как сам ад: гениальные, сексуальные, полные чудес, чистые как бескрайнее небо и лёгкие в общении; или гениальные, сексуальные, нечеловечески сильные, закалённые безжалостным опытом и трудные в обращении. Мне нравятся крайности.

Риодан был темным и элегантным, его сильное тело струилось в угольно-сером костюме от Версаче и отделанной едва заметной вышивкой белой рубашке, серебристо-чёрный галстук подходил к его глазам, широкий браслет поблёскивал на запястье, кончики замысловатых татуировок выглядывали из-за накрахмаленного белого воротничка, на ногах — тёмные итальянские туфли. Он был таким же дихотомическим, как и его клуб — утончённость на поверхности, первобытный зверь внутри. Его подбородок покрывала тёмная щетина, и — я легонько вдохнула — от него приятно пахло. Я не помню, чтобы от него так приятно пахло. Тусклый свет единственной лампочки, освещавшей прихожую за ним, бросал тени на царственные черты его лица. Древний, лощёный, раздражающий мужчина, который неизменно выводил меня из равновесия. Или заставлял чувствовать себя до боли живой. Я хочу его. Он сводит меня с ума.

Он долгое время удерживал мой взгляд. «Красивая по любым стандартам, в любом столетии, в любом мире, женщина», сказали его глаза.

Я приказала своим глазам опустеть. Изумрудное мелководье нежно лизало волнами берег. Никакого бесконтрольного цунами.

Когда я начала спускаться по последнему пролёту, он сказал:

— По чему во мне ты скучала больше всего, Дэни?

Помимо его темно-бархатного голоса с экзотическим акцентом, его ясной, нефильтрованной манеры видеть меня; его способности подтолкнуть мой мозг на более высокую скорость; его бесконечных вызовов; и того, как он, казалось, всегда понимал, что я чувствую, даже когда я сама не понимала?

— Умно, — холодно сказала я. — «Больше всего» подразумевает, что я скучала по многому. Я вообще о тебе не думала.

— Тебе нужно перестать убирать в коробки вещи, которые тебя беспокоят.

Я прищурила глаза.

— Не твоё дело, как я организую свой мозг.

— Моё, когда я являюсь получателем хаоса, возникшего в результате.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Когда ты отказываешься думать о проблеме, она остаётся неизменной, ровно в том же состоянии, в котором ты её упрятала.

— Именно в этом и смысл убирания в коробку. Проблема умирает. Больше не может на тебя влиять. Чертовски эффективная тактика.

— В краткосрочном периоде — да. В долгосрочном — рецепт катастрофы. Когда ты в следующий раз сталкиваешься с явлением, чувства по поводу которого ты убрала в коробку, тебя подкарауливают подавляемые, неразрешённые эмоции.

— Твой смысл от меня ускользает, — натянуто сказала я. Не ускользал. Просто он мне не нравился. Никто никогда не принуждал меня разбираться с моим дерьмом. Я привыкла к этому. Я скучала по этой его привычке. Даже если я отрицала его логику за то, что она, черт подери, такая логичная.

— Если бы ты думала обо мне, пока меня не было рядом, то этим утром в Честере ты бы не превратилась в идеальный шторм противоречивых эмоций.

Правда. Не собиралась в этом признаваться.

— Это никак не связано с тобой. У меня был ПМС, и я была голодна.

Он слегка улыбнулся.

— Понятно. Значит, вот как мы будем играть в это. Без белья или стринги?

Моё лицо мгновенно исказилось от злости.

— Что?

Он расхохотался.

— Ах, Дэни, это одна из многих вещей в тебе, по которым я скучал. Когда твои глаза вспыхивают, твоя кожа вспыхивает, и ты становишься ещё охренительно прекраснее. Пока я отсутствовал, я представлял твоё лицо во время одной из твоих тирад — важно расхаживающая, яростная и в высшей степени закалённая. Я скучал по этому. Расскажи, по чему ты скучала во мне. Должно быть, я то и дело ускользал из твоей коробки.

Я наградила его каменным взглядом. Он представлял моё лицо, пока отсутствовал? Тогда почему он не позвонил? Я не из тех женщин, которые смягчатся из-за нескольких милых слов после двух грёбаных бесконечных лет молчания. Двух лет, за которые он показал, как именно мало я для него значу.

Когда я дошла до низа лестницы, он сказал:

— Нам нужно несколько правил.

— Я не следую правилам, — неправда. Я выработала собственный детальный кодекс. — И уж точно не твоим.

— Нашим, — поправил он. — Установленным по обоюдному согласию. Правило номер шесть…

— Каковы правила с первого по пятое? Я сама их устанавливаю? — у меня есть наготове список.

— Мы до них доберёмся. Я лишь подчёркивал, что данное конкретное правило — не самое важное между нами. В следующий раз…

— И конечно же, это ты будешь решать, что самое важное.

— … когда захочешь выпустить пар, просто скажи. У меня в Честере есть полностью оборудованный спортзал для спарринга…

— Седьмой уровень. Боксёрский ринг, каждое оружие, какое только можно вообразить. Я взорвала все твои боксёрские груши. И пистолеты твои тоже забрала. О, и те крутые шипованные кожаные перчатки с потайными лезвиями.

— …где мы можем надеть перчатки и боксировать, маленькая проныра. Наедине.

Я снова начинала злиться. Он видит меня насквозь. Он был прав, и это злило меня ещё сильнее. Упрятывание его в ментальное отделение действительно оставило меня неподготовленной к его возвращению. Теперь он здесь, а я все ещё застряла на кладбище два года назад, с болью и злостью и двумя годами добавочной боли и злости сверху. Мне нужно быстро выпустить это, а физическая активность всегда помогает мне думать.

— Ладно. Пошли сейчас.

— И отказаться от ночи с тобой в этом платье? Ни за что. Сначала мы проведём наше свидание.

— Люди вроде тебя и меня, и я с натяжкой применяю этот термин к тебе, не ходят на свидание. И определение правила: это что-то, чего ты не нарушаешь, и уж точно не нарушаешь сразу же. Очевидно, никто кроме тебя не может взывать к правилам. Типично. Всегда только одному тебе разрешается принимать решения.