Летчик Мишка Волдырь - Гершензон Михаил Абрамович - Страница 9

— Тише! Тише! Бросьте баловаться! — старался перекричать шум Николай Иваныч. Но твердые шишечки прыгали по полу, ударялись о стены, попадали в грудь, в руки, в лоб.

Павлик не вытерпел, и съездил Александрова по уху. Тот нахмурился и спрятал свои снаряды в карман.

— Бросайте разом в ручей! — крикнул Николай Иваныч, ну — раз, два, три!

Сеткою шишечек затянуло воздух; ручей захлебнулся под дождем тяжелых градин; на балконе стало тихо.

— В председатели Ерзунова!

— Веру Хвалебову!

— Не нужно девчонок! Долой!

— Веру! Веру!

— Ерзунова!

— Павлика!

— Веру! Веру!

— Павлика! Ерзунова! Павлика!

— Просим! Долой!

— Просим, просим, а завтра бросим!

— Ерзунова!

Мальчиков было больше, но одни были за Ерзунова, другие за Павлика, и их голоса разбились. Выбрана была Вера Хвалебова, — смуглая, черноглазая девочка, высокого роста, с коротко остриженными волосами и красным галстуком на шее.

— Ага, наша взяла!

— Цыганка!

— Цыга!

— Тише, мальчики!

— Дура, дура хвост надула!

Павлик и Ерзунов наконец утихомирили мальчиков. Ерзунов был щуплый, но его все уважали за справедливость. А Павлик мог, осердясь, отпустить такую затрещину, что мое-мое.

— Кто секретарь?

Ерзунов сам предложил себя в секретари и уселся писать.

— Повестка дня:

1) О фруктах.

2) О купаньи в море.

3) О пионерах.

— По первому вопросу слово дается Николаю Иванычу, — звонко сказала Вера.

Николай Иваныч достал из кармана бумагу и начал:

— Ребята, вот наш договор с Курупром. Договор у нас прижимистый, в особенности насчет фруктов. В совхозе тут очень большой сад и виноградники.

— Здесь в лесу больше того груш растет — очень нам нужен их сад! — крикнула Фрося.

— Ну, и хорошо, если не нужен, — продолжал Николай Иваныч. — Так вот, в договоре у нас такие условия: за первую кражу фруктов мы отвечаем вдесятеро против испорченного, за вторую — пять червонцев штрафу, а после третьей— выезжай с дачи.

— Ого!

— Шалавые!

— Очень нужны нам их фрукты!

— Никаких здесь фруктов нет, все зеленые!

— А ты уже смотрел?

— Ну, и что ж!

— По-моему, кто проворуется, — отправлять в Москву.

— В Москву нельзя, одного не отправишь.

— Ну, в Туапсе, там тоже детский дом есть.

— На месяц — по кухне.

— Просто дать подписку, и никто не станет ходить.

Спорили долго, но порешили провинившихся отправлять в детский дом в Туапсе — до конца лета.

Вера Хвалебова стучит кулаком по столу.

— Второй вопрос — о купаньи в море. Слово Чистякову.

Чистяков — член санитарной комиссии.

— Дело в том, говорит Чистяков, — что в море долго купаться вредно; докторица сказала, сперва можно только три минуты, а больше вредно. И чтобы выгонять из воды нужен комитет.

— Какой комитет! Сами вылезать будем!

— Нет, уже вчера Карасев не хотел вылезать.

— Мишку Волдыря в морской комитет!

— И Шурку Фролова!

— Где Шурка Фролов?

Только теперь заметили, что его нет на собрании.

— Он обжегся, — сказал Волдырь, — у него вся спина в пузырях.

— Чего ж ты прежде молчал?

— Шурка не велел сказывать, — смутился Волдырь.

Чистяков пошел посмотреть, что с Шуркой.

— Третий вопрос о пионерах. Слово Павлику.

Павлик подошел к столу. Всегда, когда он говорил, он делался красный, как кумач.

— Я насчет того, что у нас мало пионеров. Елисеева выкинули за курение и ругань, Корненко с Тоней и Фросей ходили к утрене за святой водой, и их исключили. Остались в пионерах только Вера? Ерзунов и я. Все потому что дом сборный и нужно привыкнуть. Так вот, что я предлагаю. Мы тут все лето будем жить, как пионеры. А когда вернемся в Москву, запишемся в отряд.

— Правильно!

— Запиши тех, кто хочет быть пионером!

— Меня запиши!

— И меня!

— И меня!

На первый раз записалось немного, человек десять. Мишка Волдырь записался первым.

— И у костра будем ночевать? — спросил Ленька.

— Ну да, будем.

— Будем! Будем! Будем! — обрадовались ребята.

— Сегодня!

— Сегодня нельзя, еще все устали с дороги, — сказала Вера. Нужно рано лечь спать.

— Ну, завтра!

— Завтра можно.

— Завтра! Ура!

Все повскакали с мест.

— Собрание еще не кончено! — крикнула Вера. — Тише, кто будет шуметь, не пустим к костру.

Сразу стало тихо.

— Куда пойдем после обеда? На море или в лес?

— На море, на море! — был общий голос.

— Ты, Верка, молодец, — сказал Николай Иваныч.

XV. Шляпа в море

Наша старая приятельница, Ленка, идет позади всех с Нюшей Созыревой и Муркой Лютиковой и учится говорить по новому.

— Дёмте-и скорей-по море-на! Водня-се дем-бу паться-ку, там где сочек-пе.

— Ничуть мне здесь не нравится, — говорит Лютикова и пожимает плечами. — Куда ни посмотришь, всюду горы болтаются.

Карасев зазевался и не заметил, как кончилось шоссе, — растянулся.

— Бог помочь, еще девять раз! — пищит Нюшка.

Вот и обрыв. Тут спускаться нужно осторожнее.

— Тут раскадушиться недолго! — охает Лютикова и вихрем слетает с горы.

Ленка слабая, она сходит медленно, держась за Нюшкину руку.

Лезут в воду. Дядя Сережа сидит в стороне, пересыпает песок с руки на руку. Лысина у него загорела и лупится. Около него сетка для бабочек; пока у ребят шло собрание, он все мастерил сачок и прилаживал ремешки к склянкам.

Морской Комитет, Мишка Волдырь (Шурка остался дома) сидит возле него по-турецки и смотрит на часы.

— Дядя Сережа, я бабочек хорошо смогу ловить, у меня глаз меткий, — говорит он.

Вдруг из-за мыса вылетают Чистяков и Фрося.

— Там, за мысом, в море плавает шляпа!

— Шляпа?

Ребята повыскакивали из воды, бегут туда.

Правда, — саженях в двадцати от берега легкая зыбь колышет что-то черное, с загнутыми кверху полями; похоже на шляпу.

— Нет, она под низом белая, — кричит Александров. Дядя Сережа уже тут.

— Это скат, рыба! — говорит дядя Сережа, схватывает палку и бросается в воду. Скат все плещется, изгибается, заворачивает кверху края своего плоского, как блин, тела.

— Скорей, скорей, — не терпится ребятам.

Дядя Сережа перехватывает палку в зубы и плывет бесшумно и быстро, бочком, делая большой круг, чтобы отрезать скату отступление в глубину.

У ската — длинный, как плетка, хвост, хвост с острою костяною пилкою на конце;— если он хлестнет хвостом, он может глубоко рассечь ногу. Потому дядя Сережа прежде глушит его тяжелым ударом палки по голове, потом палкой же подталкивает к берегу.

— Ну, и чудище!

Скат норовит уйти, бьется, плещется, рвется в глубину. Но вот он уже у берега, ребята окружили его частоколом палок и гонят на сушу. В рыбине чуть не аршин в длину, столько же в ширину; она плоская, как блин, и только от головы к хвосту — вокруг позвонка как будто круглое тело.

— Глядите, дядя Сережа, у него рот на брюхе!

Это потому, что он из породы акул.

— А его есть можно?

— Отчего ж, только мясо невкусное.

— Сойдет!

— Несем его домой!

— В чем?

Мишка Волдырь живо скидываете себя рубашку.

— Берегись хвоста! — кричит Ерзунов.

Рыбу с трудом укладывают в рубаху, завязывают, вешают на палку, и Мишка Волдырь с Чистяковым подымают добычу на плечи.

— Ого! фунтов тридцать будет! — счастливо улыбается Чистяков. Идут короткой дорогой — круто, но не беда, — лишь бы скорей донести.

— Пустим его в ручей, он там жить будет!

— В пресной-то воде?