Приключения тележки, памфлет, сатира - Тершанский Енё Йожи - Страница 21

Напротив дома номер девять, немного правее, тяжелая бомба угодила в мостовую, завалив внутрь фасад противоположного здания и прорвав большую водопроводную трубу; огромная воронка быстро заполнилась чистейшей водой, а вскоре из нее заструился вниз, к основанию Крепостного холма, узенький ручеек.

К этому времени выпал первый снег. Уличное озерко покрылось тонкой корочкой льда. Затем лед окреп настолько, что мальчишки со всей улицы в перерывах между бомбежками устроили там каток. А положение было уже таково, что из-за воздушных тревог будапештцы больше времени проводили в убежищах, чем снаружи.

В самом деле, державы оси напоминали теперь сильно поношенное платье, на котором больше заплат, чем изначального материала.

Урон, причиненный окрест бомбежками, заставил майора распорядиться о засыпке всех дверей и окон, выходящих на улицу… Выполнение этого приказа, направленного на обеспечение безопасности жильцов, возлагалось на самих жильцов.

Некоторое время тележка стояла в центре внимания.

Впрочем, что значит — стояла? В течение нескольких дней она ни минуты не стояла на месте. Все жильцы дома, в том числе и благородные дамы, согревая руки дыханием, притопывая ногами от холода, нагружали ее кирпичом, который выбирали из разрушенных домов и передавали по цепочке, или промерзшей землей, которую приходилось долбить заступами. Но конечно, работы велись лишь в редкие промежутки между налетами.

Радио все еще завывало на немецком языке. В уши лезли слова, взятые как будто из словаря умалишенных: «аист», «гвоздика», «шпинат» и прочая белиберда… Призывы к разуму, выдержке, мужеству, вере доносились по радиоволнам лишь до тех, у кого хватало еще храбрости ловить русские, английские, американские передачи.

Прочие же радиоголоса вещали об одних лишь ужасах, звучавших анекдотически, или изощрялись в поистине ужасных анекдотах. Наши тогдашние великие политики доверяли эфиру такие сообщения, что иначе как чистейшим безумием это и не назовешь.

Анекдот из анекдотов, однако, принадлежал самому регенту,[16] главе правительства, который не по радиоканалам противника, а по своей, внутренней, сети объявил, что он прекращает военные действия! Что ж, сообщение попало в хорошие руки! В руки друзей!

Но да ограничится наша история событиями, происходившими вокруг тележки с левым уклоном!

Упорную и тяжкую работу по оборонному строительству на улице Пантлика приходилось выполнять всем. Кроме тех, кто любил употреблять по отношению к себе выражение: «Мы — бескорыстные строители здания нации!» Да, ни один нилашист не участвовал в этой работе!

Еще бы! Власть действительно сама далась в руки их главарю — «вождю нации» Ференцу Салаши. Они, нилашисты, стали господами положения. И теперь лишь очень редко удостаивали посещением такие захудалые уголки, как бывший их клуб на улице Пантлика. А если и удостаивали, то держались эдакими элегантными маркграфами, вооруженными до зубов, с неприменными ручными гранатами за поясом, да еще с наивысшей по тем временам привилегией — правом всегда и везде упиваться до одурения. Оно и правильно! Можно ли было им видеть, чувствовать, знать, что происходит вокруг и что еще готовится!

Итак, дом номер девять по улице Пантлика — вернее, весь его первый этаж, кроме подъезда, — был засыпан, заколочен, превратен в бастион.

Исчезла дверь Безимени, исчезло окно учителя музыки вместе с вывеской. Кому пришло бы сейчас в голову перетягивать мебель или учиться музыке? Исчезли окна дворницкой, двери и окна «Питейного дома», как и физиономия задорной молодушки.

Попасть в «Молодушку» можно было теперь лишь со двора, пройдя через парадный подъезд.

Впрочем, скорее мир перевернулся бы вверх тормашками, чем обитатели Пешта и даже Буды отказались бы от присущего им юмора.

В корчме даже в эти дни жизнь не прекращалась. Более того, в законопаченной «Молодушке» не только по ночам, но иной раз и среди бела дня стоял пьяный гул.

Однако обслуживал теперь посетителей сам грубиян корчмарь, а помогал ему придурок Муки. Хозяйка и ее прелестная дочь Илонка укатили в провинцию, подальше на Запад. Милые женские голоса уже не вплетались в свирепый гул мужского бражничанья.

Вошедшая в моду массовая эвакуация, бегство на Запад, захватила как будто и нашу тележку: она не вернулась на свое насиженное место во дворе.

Придя после окончания общественных работ домой и собравшись уже было втащить тележку с улицы в подъезд, Безимени, у которого от усталости подгибались колени и отказывались повиноваться мускулы, вдруг изменил свое намерение.

Ну кто позарится теперь на тележку, если он оставит ее прямо на улице, за углом, возле груды наваленного кирпича? За целый день редко-редко пройдет кто-нибудь по улице Пантлика, где путь преграждало образовавшееся из лопнувшей водопроводной трубы озеро и многочисленные ручейки, истекающие из него.

Ведь с тех пор, как вода замерзла, прохожий, отваживавшийся ступить на эту часть улицы Пантлика, скользил, словно по льдинам Северного полюса, ежеминутно подвергаясь опасности сломать себе руки-ноги или свернуть шею.

Так тележка с левым уклоном вместо обжитого лона двора, гулким эхом откликавшегося на все события, оказалась на улице, в холодном и бескрайнем одиночестве.

Тележка замораживается, как скоропортящийся продукт

К тому времени советские части уже со всех сторон заперли Будапешт. Это был рождественский подарок и надежда для отчаявшихся душ. Но увы, для безумцев, как и для злодеев, готовых на все, даже это не стало достаточным устрашением! Света, газа, водопровода более не существовало.

Впрочем, водопровод действовал дольше всего. Здесь, у подножия Крепостного холма, в подвалах, убежищах и даже на первых этажах из водопроводных кранов еще долго бежала вода. А там, где ее уже не было? Оттуда люди целыми караванами шли к местам, богатым водой: к садовым колодцам, к озерам, подобным озерку на улице Пантлика.

Во льду сделали прорубь. Установив очередь вдоль веревки или телефонного провода, грязные, голодные, измученные, опустившиеся обитатели будайских убежищ запасались здесь водой для готовки и питья.

Ибо о более или менее регулярном поддержании чистоты покуда могли еще думать лишь в таких домах-счастливчиках, как дом номер девять по улице Пантлика.

Артистка Вера Амурски умудрялась даже принимать ежедневно ванну. Как? В перерывах между бомбежками она подымалась в мастерскую Безимени. Там для нее грели на печурке воду и выливали в ванну. Кран в ванной уже отказал, и воду приносили из убежища или со двора, из крана, находившегося рядом с квартирой Безимени.

Но это возможно было лишь во время налета.

Когда же налет прекращался, во дворе выстраивалась очередь с чайниками и бутылями — люди приходили из соседних домов, уже не имевших воды.

Подъезд давно не запирался. Взрывная волна от бомбы, упавшей на улице, сорвала одну створку парадной двери и высадила в доме все стекла.

Она же прикончила двух седоков эсэсовского мотоцикла, когда он, буксуя, с трудом поднимался по обледенелой улице. Эсэсовцы лежали на краю пустыря рядом с десятком изуродованных лошадиных трупов — бомба угодила в середину расположившегося табором обоза.

Только на рассвете да под вечер люди выбирались из-под земли.

Тележка, стоявшая у стены дома под прикрытием длинного балкона угловой квартиры, служила водоносам подставкой для ведер и чайника.

Естественно, что вскоре тележку плотно укрыли наледи от стекавшей и замерзавшей вокруг воды, колеса накрепко пристыли к земле. Примерзла к днищу тележки и пачка листовок. Можно было разобрать несколько строк, содержавших доброжелательные предупреждения командования Советской Армии, а также призыв действовать, обращенный к ее сторонникам: