Под сенью креста унии - Черносвитов Владимир Михайлович - Страница 6

Отец Александр вздохом всколыхнул чёрный шёлк сутаны; он надеялся, что его начальство не коснётся этого неприятного вопроса.

– Нет ещё.

– И этого не можете? Кажется, вы рискуете потерять мою к вам расположеяность. Почему не завербовали?

– Он уже у нас, – сладчайше улыбнулся; отец Александр, – третьи сутки.

– Зачем же так долго? Это совсем лишний риск.

Отец Александр снова замялся.

– У него очень строптивый характер…

– Купить!

– Не соглашается…

– Сломать!

– Да вот и ломаем. ОП при нём продемонстрировал на его спутнике-солдате, что ожидает тех, кто противится святой церкви. Не помогло. Но сегодня с этим делом будет покончено. Вчера нам удалось переправить русского из квартиры в подвал.

– Кончайте. И – действуйте, действуйте, действуйте, отец Александр! А сейчас – с богом. Слава Иисусу Христу!

– Аминь!

Седобородый поднял руку, махнул крест-накрест длинными пальцами. Отец Александр подхватил их и, приложась губами, бережно опустил. Придав лицу страдальчески-почтительное выражение и приподняв полы сутаны, отец Александр бесшумно вышел из покоев. Чёрный лимузин с флажком унии на радиаторе вылетел из ворот дворца.

Машина мчится по асфальту шоссе. У въезда в Галичин вырастает фигура советского автоматчика – он поднимает флаг и, резко опустив его, указывает место остановки.

Машина останавливается. Лейтенант и два автоматчика подходят, проверяют документы. Поднимается полосатый шлагбаум. Отец Александр серебряным крестом благословляет воинов, и машина с места берёт ход. Солдаты смеются.

Пролетев по безлюдным вечером улицам Галичина, лимузин останавливается у ворот серого, скромного с виду дома, примыкающего к греко-католическому храму.

…В жилых покоях отца Александра – благолепная тишина и лампадный полумрак. Прислуга давно отпущена – в доме безлюдно, лишь внизу чутко спит верный страж отца Александра, Сигизмунд. В эту ночь он никого не впустит без личного разрешения отца Александра – никого, кроме Стася, которому назначено. Стась – доверенное лицо, член ОУН и служитель храма: он знает, как пройти к отцу Александру.

Наскоро приняв ванну и с аппетитом поужинав, отец Александр входит в свою опочивальню; мнёт простыни и подушки на приготовленной постели и открывает один из двух примыкающих к стене шкафов. Сдвинув в сторону висящие на плечиках разномастные сутаны и цивильное платье, отец Александр нажимает потайную кнопку. Затем толкает заднюю стенку шкафа и идёт через него.

Закрыв за собой наружные дверцы шкафа, священник спускается по каменной лестнице и, миновав подземный коридор, упирается в дверь. Толкнув её, отец Александр входит в ту часть храма, где никогда не бывали прихожане.

В подземной комнате тепло и даже уютно. Не хватало только окон, да воздух чуть-чуть отдавал затхлостью. На электрической плитке кипел большой кофейник, на столе в беспорядке стояли банки и тарелки с разной снедью, стаканы, бутылки.

На диване, прикрыв ноги коричневым клетчатым пальто, спал молодой человек. При входе отца Александра он вздрогнул и рывком потушил лампу, что стояла на столике у дивана.

– Так ведь верхний-то свет горит, – усмехнулся отец Александр.

– Тьфу ты чертовщина! Спросонок я вас чёрт знает за кого принял! – сконфузился тот и. сразу потянулся к бутылке. – Слава Иисусу Христу! Тяпнем по стаканчику божьей кровушки, отец? Или вы уже причастились?

– Не упоминайте имени господа бога всуе, – нравоучительно заметил отец Александр.

– А, бросьте!.. Что вы так долго? Я уже стелить себе собирался.

– Не торопитесь, сын мой. Скажите лучше, как этот, – отец Александр кивнул на дверь, ведущую в другой подвал.

Молодой человек нахмурился.

– Никак. Упрямый, чёрт. Я ему десять тысяч долларов пообещал – ни в какую! Ну, ничего: Пивень придёт – поговорим иначе…

– ОП не придёт больше, а будет информировать через Стася. Довольно рисковать. Один раз я отступил от правила – хватит. Он пришёл в себя или всё валяется? – отец Александр снова кивнул на дверь.

– Валяется. Только не там. Мы с Сигизмундом унесли его наверх, в пустую ризницу. Окон там нет, и холод собачий, как зимой: очухается скоро. Я велел Сигизмунду раздеть его.

– Бог мой! Ризница же не запирается!

– Не упоминайте имени господа бога всуе. – Я припёр дверь каким-то распятием.

Отец Александр опустился на стул и долго смотрел на молодого человека.

– Нет, вы положительно невозможны, сын мой, – вздохнул он. – To среди бела дня пошли прямо на старую квартиру Пивня, оттуда – ко мне в храм. Я просто удивляюсь, как это вы сами не влетели да нас не подвели под удар. А теперь тут вот начинаете развлекаться. Нет, вы уж, пожалуйста, прекратите это легкомыслие.

– Бросьте, отец! Вы просто трус.

– Не трус, сын мой, а осторожен. Вы ещё не знаете русских, а я с ними знаком уже тридцать лет… Однако долго что-то не приходит в себя этот русский. С виду парень вроде здоровый. Может, голова слабая или притворяется? Пойдёмте, надо водворить его обратно. Вообще пора кончать это дело. Ну и время! Самую чёрную работу своими руками приходится делать. Стал бы я год назад пачкать руки о какого-то старшину. А теперь и это – улов. Ну, ничего, подождите, вот развернёмся… Пошли.

– Погодите, ведь сейчас должен прийти со сведениями от Пивня. И как вы, отец, допускаете, чтобы в этакое время господин Пивень по двое суток ни черта не сообщал о себе?

– Пивень опытный работник, преданный нашему святому делу. И осторожен.

– А где же ваш Стась болтается до сих пор? Тоже осторожен?

– Тоже. И я советовал бы вам не забывать, что мы имеем систему, которая спасает нас от провала: Стась должен увидеться с агентом А, тот – с Б, тот – с В, В – с Пивнем, и таким же порядком сведения Пивня идут обратно, причём каждый агент знает только двух других и то не всегда. Вот как.

– Ну, это правильно. Нас тоже так учили. Ага, вот и Стась!

Дверь, через которую вошёл отец Александр, открылась, и на пороге показался Стась. Лицо его было бледно, и весь он имел вид побитой собаки.

Стась делает шаг вперёд, и за ним в тайной комнате появляется молодой созетский офицер.

Собеседник отца Александра укрывается за широкой спиной духовного пастыря и, выхватив пистолет, целится в офицера. Зубы молодого человека лязгают, рука дрожит, но он быстро нажимает спуск – раз, другой, третий – офицер стоит, как Ахилл. «Проклятье!» – в ужасе кричит молодой человек и швыряет свой пистолет на пол. Отец Александр стоит, как изваяние.

– Руки вверх! – командует офицер.

Из широкого рукава сутаны в ладонь отца Александра скользит тёплый браунинг. О, нет! Духовный пастырь никогда не забывает снять предохранитель, как этот болтан янки.

– Руки вверх! – повторяет офицер.

Отец Александр медленно поднимает руки. Когда они почти выпрямились над головой, отец Александр отпускает подкладку, широкие рукава сутаны спадают к плечам, и – трах! – гаснет разбитая выстрелом лампа под потолком. Пастырь наугад делает ещё два выстрела – тьму раздирает чей-то вопль. Священник поворачивается и бросается к другой двери, ведущей наверх, в храм. Но тут же натыкается на что-то мягкое и вместе с ним кубарем летит, выронив браунинг. «А, мерзавец!» – рычит духовный пастырь и, схваченный руками солдат, бьёт сапогом в освещенную фонарём физиономию американца.

Всё это происходит в какие-нибудь две секунды.

Зажигается настольная лампа. Офицер разыскивает на полу фуражку. Тут же дёргается в конвульсиях и затихает простреленный пастырем Стась. Солдаты связывают и рассаживают спиной друг к другу американца и отца Александра.

Захаров распахивает дверь темницы старшины Курского – она пуста. Открывает вторую дверь – выход в храм.

– Обыскать церковь! – приказывает следователь.

Солдаты сразу же замечают припёртую тяжёлым распятием, но чуть приоткрытую дверь ризницы.

Следователь со своими помощниками обшаривают каждый уголок церкви, но старшины нет нигде. Окна высоко и целы, двери заперты, Захаров хмурится: «Неужели…»