Тридцать три - нос утри - Крапивин Владислав Петрович - Страница 56

– Понятно, – вздохнул Винька.

Ему ясно увиделся прямой железнодорожный путь с серебристыми рельсами на черных (наверно, просмоленных) шпалах. Вдалеке путь уходил в синеватую загадочную мглу... Увидев железную дорогу, Винька сразу подумал о Глебке. который так любил (так любит!) рельсы и паровозы.

– ...Понимаешь, голубчик, избавиться от всего такого, от веры в потусторонний мир, не очень сложно. Необходимо лишь некоторое усилие воли. Три дня подряд, утром и перед сном, надо делать глубокий вдох и негромко, но внятно двенадцать раз говорить себе: “Не бойся. Не бойся...” И в конце концов почувствуешь, что от всего этого ты избавился. Сделай так... если хочешь.

– А вы? Избавились?

– Гм... дать тебе еще меду?

– Ага... то есть пожалуйста.

– Видишь ли... Избавиться от Запределья можно лишь от всего разом. Не получится так, чтобы только черные полосы пропали. Добрые чудеса исчезнут тоже. И светлые пространства...

“И где тогда будет жить Глебка? Он... он же исчезнет тоже! На-со-всем!..”

Винька уткнулся носом в стакан. Петр Петрович покашлял и попросил:

– Пускай этот разговор останется между нами, ладно? А то меня, старого дурня, чего доброго, уволят за суеверия...

Винька шепотом сказал в стакан:

– Я никому... никогда...

– Вот и хорошо... Вообще-то мне уже пенсия положена, я свое отслужил. Но вот без этой работы было бы мне трудно, привык я к книгам. И к вам, обожателям Дюма и Жюля Верна...

Винька решился на вопрос:

– А раньше вы моряком были, да?

– Что ты! Какой моряк мог получиться из юноши с дефектом плечевого сустава! Ты же видишь... Даже в армию не взяли, когда хотел добровольцем на Первую мировую, бить Вильгельма... А в Красную Армию взяли. И надо сказать, флотскую форму я все-таки надел, да. Здесь, когда наступал Колчак, создали речную флотилию и я попал на буксир “Витязь”, переделанный под канонерку. Радиотелеграфистом. Я в этом деле тогда уже понимал...

Ну, канонерку нашу пустили на дно в первом же бою. Конечно, все на ней были красные герои, но Колчак-то – он адмирал, профессионал. И офицеры его... Как уцелел, сам не знаю...

– Но наши же все равно потом победили!

– Безусловно. А я стал работать на береговых пунктах связи и в портовых конторах. Всю жизнь провел у телеграфных аппаратов и радиостанций. Поскольку учреждения эти были под началом у морского и речного ведомств, форму давали с якорями. И китель свой я донашиваю законно, хотя на экваторе и в Сингапуре не бывал.

– Все равно у вас интересная была профессия. И важная, – вежливо сказал Винька.

– Несомненно. Я и сейчас еще балуюсь этим делом. Как любитель... А чем еще дома заниматься? Дети разъехались, жены давно нет. Такие вот дела...

Наступило молчание. Грустноватое. И чтобы разбить его, Винька спросил, хотя ответ знал заранее:

– А вот этот колокол, он, значит, тоже не с корабля?

– Это один из самых маленьких колоколов Спасской церкви. Той, где мы сейчас сидим. Когда церковь закрывали, большие колокола увезли на переплавку, а этот чудом сохранился. Я отыскал его однажды в подвале.

– Петр Петрович... А как это люди столько веков верили, что Бог есть, а потом сразу поняли, что нету? Потому что революция, да?

– Выходит, потому... Когда революция, многие сразу видят, что нет на свете Бога...

– Умнеют, да?

– Выходит, так. Поумнеешь тут...

– Петр Петрович, вы говорили, что Рудольф Яковлевич ваш бывший друг. А потом... вы поссорились?

– Очень давно. Даже не поссорились, а... так...

– Наверно... потому что он к белым ушел?– высказал Винька тайную догадку.

– Да никуда он не ушел, выступал со своими фокусами в цирках и ресторанах. И перед теми, и перед другими, всех цветов... Тогда это было обычное дело. Считалось, что власть – одно, а искусство – другое... А разошлись мы с ним гораздо раньше. Было нам тогда по тринадцать лет... Ты знаешь красный дом на берегу, там сейчас училище ФЗО?

– Конечно!

– Раньше в нем была мужская гимназия. Я уже говорил, что мы с Рудольфом учились там в одном классе...

– Папаша Рудольфа – Яков Циммеркнабе – был владелец часовой мастерской, – рассказывал Петр Петрович. – Мастерская захудалая, жили они бедно. А наше семейство тоже было небогатое. Отец служил в пароходстве на чиновничьей должности, каким-то там помощником, ранг невысокий. Один кормил всю семью. Голодом не сидели, денег хватало и на квартиру, и на еду и на мелкие радости, вроде пластинок для граммофона. И чтобы выписать журналы “Нива” и “Вокруг света”. Но и только. Даже дачу снять на лето не могли, хотя для чиновничьей семьи дело это было обыкновенное...

Сошлись мы с Рудольфом еще во втором классе – на общих интересах. Оба читатели были такие, что от книги за уши не оттащишь. Майн-Рид, Жаколио, Стивенсон... А еще —техника! Тогда аэропланы, мотоциклы, телефоны, кинематограф – все это было в новинку. Особенно здесь, в провинции. Мы про эти чудеса знали в основном понаслышке и отчаянно желали поскорее к ним приобщиться. Возились с батарейками, лампочками, звонками, магнитами. Еще до первого полета братьев Райт сконструировали модель летательного аппарата, тяжелую, как тачка, пустили с обрыва. И оба не сдержали слез, когда наше творение бесславно рассыпалось на куски...

В общем, сдружились так, что жить не могли друг без друга. Тем более, что других приятелей ни у него, ни у меня не было. Я – маленький, кособокий, он – тощий, длинношеий, тоже, как говорится, малопривлекательный. И возникло у нас этакое родство душ... В третьем классе мы даже клятву дали на берегу. Как Герцен и Огарев на Воробьевых горах. Не читал еще “Былое и думы”? Ну, понятно, это у тебя впереди...

А в четвертом классе у нескольких ребят возник к Рудольфу интерес. Дело в том, что Рудольф уже тогда увлекался фокусами и поднаторел в этом деле изрядно. Я им восхищался от души, он и правда талант... Ну вот, показал он кое-что на переменах раз, другой и вызвал симпатию некоего Вениамина Крутова. Отец этого Венички, Федор Иннокентьевич Крутов, человек был состоятельный, акционер пароходной компании. Ну, у Вени, конечно, и круг друзей соответствующий. Они даже формой своей гимназической от нас, разночинцев, отличались. Все в мундирах, сшитых по заказу, отглаженных, с тугими талиями, как гвардейцы. А мы в своих коломянковых блузах и поясах с бляхами – словно деревенские рекруты...