Тридцать три - нос утри - Крапивин Владислав Петрович - Страница 38

– Не то что не верили, а... Ну, всякое там... Сначала-то про меня думали, что маленький такой просто с голодухи. И от контузии... А потом наконец врачи сказали: какая-то железа не работает в организме и это на всю жизнь... Сперва я даже радовался. Всех пацанов, кому четырнадцать лет стукнуло, – из детдома в ремесленное училище. А мне куда идти? Ну и жил за маленького, даже когда паспорт дали. Семилетку окончил, а все как дитё... Жалели... Но без конца-то так нельзя. И тут как раз подвернулся Рудольф...

– Как подвернулся? – спросил Винька, потому что Ферапонт вдруг примолк.

– Наш детдом в Ялуторовске был. Рудольф там выступал с концертной бригадой. Их позвали в детдом, чтобы они там концерт дали, шефский. Рудольф меня там и углядел. Говорит: “Пойдем работать со мной, в люди выведу”. Мне из детдома не очень хотелось в люди-то. Но директорша обрадовалась: надо ведь было меня куда-то пристраивать, а тут такой случай... Ну и сам я потом вроде бы загорелся... Рудольф обещал: “Белый свет повидаешь, артистом станешь”. Заманчиво сделалось... Он, паразит, еще знаешь чем купил меня?

– Чем?

– Нашептал по секрету... Врачи, мол, тебе помочь не могут, а я тебя, если повезет, вылечу. Я, говорит, знаю белую и черную магию, у меня всякие книги про это есть. Нынешние люди в колдовство не верят, время не то, да и запрещено это нынче, но иногда, мол, оно все-таки помогает. Я поверил. У меня это последняя надежда была...

– А он что... правда колдун?

– Да не колдун он, а... – И Ферапонт в рифму сказал нехорошее слово (когда человек часто портит воздух). Хотя книги-то у него и правда есть. Старинные. Он иногда их читает и похваляется, будто знает великие чудеса. Только я не видел ни разу, чтобы из его колдовства что-то получилось...

– А фокусы?

– Фокусы – они же обыкновенные. Ловкость рук да всякие приспособления. Хоть кто может научится... То есть не “хоть кто”, здесь тоже талант нужен, как всякому артисту, но колдовство тут не при чем...

– А у Рудольфа талант?

– Вообще-то он мог бы стать известным, если бы пил поменьше. И если бы его в большие города пускали...

– А его разве не пускают?

– С такой-то фамилией! Это же все равно, что Гебельс или Геринг!

– Можно же, наверно, сменить...

– Ему советовали, а он упрямый. Говорит: “С какой фамилией родился, с такой и помру”. Да и хоть на “Иванова” сменяй, все равно по паспорту немец. В МГБ ведь не дураки сидят... Ему еще не самое плохое выпало. Многих немцев, которые в Советском Союзе жили, знаешь куда в начале войны загнали?

Винька вздохнул. Он кое-что знал, кое о чем догадывался.

– Сперва его тоже на Север, в трудармию, а потом как-то посчастливилось: отпустили по здоровью, даже выступать разрешили...

– А ты... тебе с ним не надоело? Можно ведь, наверно, в другое место устроиться, филармоний и цирков много.

– Можно... Меня звали год назад в одну труппу, в большую. Да как-то не получилось. Честно говоря, жалко его стало. Он же без меня сопьется на фиг за неделю... А теперь жалею, что не ушел.

– Разве теперь нельзя уйти?

– Можно... Раньше он мои документы у себя держал, а недавно я отобрал. Храню при себе. Свободный человек... Наверно, уйду. Я и так вон сколько терпел, четыре года. Он ведь такой псих иногда бывает. Один раз, давно еще, ремнем излупил, сволочь. Целую неделю сидеть было больно. Сам, небось, знаешь, как это...

– Ничего я не знаю! – уязвленно откликнулся Винька. – Никто меня никогда не лупил!

– Ну, так узнаешь еще. Без того ни один человек в детстве не проживет.

– Ничего я не узнаю! Чего ты чепуху городишь!

– Да ты не злись...

– А ты не ворожи зря! Тоже мне цыганка-гадалка!

Оба насупленно замолчали. На станции обиженно вскрикивали паровозы.

Винька примирительно сказал:

– Но, наверно, не всегда же Рудольф такой вредный?

– Не всегда. Бывает наоборот... А как выпьет, так вообще... слюни пускать начинает? “Маленький, где ты?” А то еще лапать начинает потными ладонями. А я ему кто, невеста, что ли?.. Я один раз ему суп в морду выплеснул. А он думаешь что? Реветь начал как баба: “Ты у меня один на свете, а как со мной обходишься...”

И опять замолчали.

Как Винька мог утешить Ферапонта?

– Знаешь что? Медицинская наука сейчас ведь очень сильно развивается. Например, пеницилин придумали, чтобы от заражения спасать. Раньше заражение крови было смертельно, а теперь запросто вылечивают. Может, и для твоей железы придумают препарат, чтобы она заработала...

– Может, и придумают когда-нибудь... Только мне он не поможет. Эту мою болезнь надо в детстве лечить, а я-то буду уже застарелый...

– Может, скоро придумают.

– Ты хороший человек, Винька, – вздохнул Ферапонт. – Ну, давай спать... Свечку-то не гаси, ладно?

Проснулись они поздно. По доскам топали, и слышен был громкий голос иллюзиониста Циммеркнабе:

– Маленький! Эй, Маленький, где ты? Ну, хватит прятаться, дядя Рудик тебя ждет! Пора на работу!

– Началось, – пробурчал Ферапонт и стал натягивать брюки.

Собираясь на спектакль, Кудрявая принарядилась. Пришла к Виньке в белом платьице с красными горошинами и с красной ленточкой на белых своих, отросших до плеч волосах.

– Де Лавальер, – похвалил Винька. Она засмущалась:

– Да ну тебя...

Винька похлестал штанами о забор – выбил из вельветовых бороздок скопившуюся пыль. Попросил у Людмилы чистую ковбойку – с зашитым плечом, но поглаженную и со всеми пуговицами. Под сандалии надел синие носочки – и решил, что он “вполне”. А чего еще наряжаться-то? Во-первых, все равно не во что, а во-вторых, не в театр же идет...

То есть как раз в театр! В летний... Но это лишь одно название!

Летний театр на рынке представлял собой длинный дощатый сарай со сколоченной внутри сценой. Винька бывал здесь и раньше. Один раз вместе с классом, когда заезжий кукольный театр показывал концерт “Раз Петрушка, два Петрушка!” А еще с мамой, когда выступала дрессировщица Буранова с обезьянами, собачками и попугаем.

Стоял театр-сарай на краю рынка. За ним был широкий пустырь с неработающей водокачкой-избушкой, а дальше – забор, за которым улица Профсоюзная. В заборе были проделаны две калитки, от них к театру вели тропинки. Но можно было подойти и с другого конца – если шагать через рынок.