Тридцать три - нос утри - Крапивин Владислав Петрович - Страница 36

Винька пожалел о своем вопросе. О глупом. Из романа “Патент АВ” он и так знал, что у лилипутов радостей в жизни нет. Ни у бедных, ни у богатых. Даже лилипут– миллионер, который мог купить все на свете, готов был отдать до последнего цента, чтобы стать нормальным человеком... И стал! Благодаря чудесному лекарству. Но это фантастика. А чем утешить настоящего карлика (который, к тому же, явно не миллионер, хотя и не бережет дорогие брюки)?

Винька проговорил нерешительно:

– А когда выступаешь, это разве не радость? Тебе же аплодируют. Бывает же это... артистический успех. – И подумал: “Сейчас, наверно, опять плюнет. И обругает”.

Но Ферапонт лишь потер ладошками взрослые щеки (а локти поставил на колени). И объяснил:

– Аплодируют за то, что ростом им по колено... Какой я артист! Это Рудольф... воображает себя знаменитостью. А я у него на подхвате. Давно бы ушел, кабы знать, куда...

– А что? Он... плохой? – несмело поинтересовался Винька.

– Да ну его в... – Ферапонт четко сказал, куда именно “ну” иллюзиониста Циммеркнабе, встал и не оглядываясь начал подниматься к дому.

А Винька посидел еще с полминуты и решительно сбежал вниз, к Туринке. Там он вдоль кустов добрался до бочаги, окунулся. Вода с утра была холодноватая. Винька попрыгал на мостках, вытряс из ушей воду и пошел к “хуторку”.

Бабушка ходила между грядок. Винька лег пузом на изгородь.

– Баба Саша, здрасте! Кудрявая еще спит?

– Да что ты, Виню шка! Раным рано опять ушли с мамой в поликлинику. От ленинградского доктора письмо пришло, торопит. Скоро поедут... Велел он все анализы готовить и ходить побольше, ножку разрабатывать.

– Тогда пусть, когда вернется, ко мне зайдет! А то все только я да я к ней... Я ей блиндаж покажу!

После завтрака Винька сбегал к себе на улицу Короленко. Помог Рите и Рае окончательно расчистить кухню и большую комнату – они готовили квартиру к побелке. За этой самоотверженной работой застала Виньку мама, она пришла на обед. Мама принесла покупку: новое изобретение для хозяек – керогаз. Это такая штука вроде маленькой печки на керосиновом горючем. Гораздо мощнее обычных медлительных керосинок и безопаснее гудящих примусов, которые иногда (по слухам) взрываются...

На этом серебристом, похожем на большую кастрюлю с ножками керогазе мама сварила вермишелевый суп и пожарила картошку: для Виньки, для Раи и Риты и для себя. Они пообедали прямо на полу, на расстеленных газетах, потому что все столы были задвинуты “в тартарары ”. И это было чудесно – почти как в экспедиции.

Когда Винька вернулся в “таверну”, Людмила шумно хлопала развешенные на перилах половики. Ей помогала Кудрявая.

– Я уж давно тебя тут жду, – сказала она без упрека.

– Дела ремонтные... – вздохнул Винька.

Он для вида тоже поколотил палкой по сплетенному из тряпиц коврику и потащил Кудрявую в блиндаж.

Кудрявая Винькино жилье одобрила, только сказала, что надо бы прибраться.

Они прибрались. Потом сели на топчаны друг против друга и поболтали о том, о сем. Винька рассказал о новых квартирантах. Поэтому Кудрявая не удивилась, когда они, поднявшись на двор, увидели там Ферапонта.

Ферапонт байковой тряпочкой полировал свои туфельки. Брюки на нем были другие, чистые, а гладкая прическа блестела.

– Здоро во, – небрежно сказал Винька.

– Привет, привет, – отозвался Ферапонт своим квакающим голоском. Поднял голову и уставился выжидающе.

– Это Валя, – сказал ему Винька. – Она во-он там живет, – и мотнул головой в сторону “хуторка”. А Кудрявой объяснил (будто до той минуты не говорил ей о лилипуте ни слова): – Это Ферапонт. Он артист. Ас-си-стент ил-лю-зи-о-ниста... – Выговорить это стоило труда.

Кудрявая – она молодчина! – не показала ни капельки любопытства к маленьким размерам артиста.

– Вы, значит, фокусы показываете, да?

– Всякое, – доброжелательно откликнулся Ферапонт. – И фокусы тоже...

– А “Ферапонт” это настоящее имя? Или специальное, для артиста?

– Ты думаешь, псевдоним? Нет, это по правде... – Ферапонт махнул еще раз по башмачкам и выпрямился. – Прошу прощения, уважаемая публика, пора на работу.

– А вы где выступаете? – вежливо поинтересовалась Кудрявая.

– Где придется. Мы народ бродячий. Нынче гастроли в Летнем театре на рынке. Но сейчас не представление, а репетиция. Готовим новый аттракцион.

– Какой? – проявил любопытство и Винька.

– “Человек-невидимка”.

– Ух ты!

– Вот так! Приходите на выступление, уважаемые, не пожалеете! – возгласил Ферапонт, будто кукольный зазывала у входа в театр Карабаса Барабаса. И застучал башмачками к калитке.

Кудрявая сказала, что пора домой. Винька пошел с ней. Они помогли бабушке окучить на двух грядках картошку. Потом сходили к бочаге, искупались (там опять никого не было, кроме стрекоз). Затем Винька вернулся в “таверну” и уселся с телескопом на крыше.

За тополями шипели и двигались паровозы. Винька стал думать о Глебке. О том, что все-таки есть, наверно, какая-то заоблачная страна, где сейчас живет Глебка. Светлая. И Глебке там хорошо... И потом они, может быть встретятся... Было грустновато, но не страшно. Раньше Винька боялся думать о смерти, а теперь – не очень.

Потом Винька увидел в трубу, как по переулку шагает к калитке перевернутый вниз головой Ферапонт. Его обезьянье личико было неулыбчивым.

Винька по лестнице спустился на доски. Встретил Ферапонта у крыльца. Сказал пренебрежительно:

– Тоже мне приглашальщик. “Приходите на представление!” Спросил бы: “А деньги у вас есть на билеты?” Мог бы и провести по знакомству-то...

Ферапонт ответил с превосходством взрослого, который не обижается на пацана:

– Я предусмотрел. Будет для тебя контрамарка.

– Тогда и для Кудрявой1

– Для кого?

– Ну... для Валентины. С которой я тебя познакомил.

– А! Конечно! Для нее тем более...

– Почему “тем более”? – слегка возревновал Винька.

– Убогие должны помогать друг другу.

– Никакая она не убогая!

– Хромая же, – сказал Ферапонт грустно и необидно.

Винька все равно обиделся.

– Не знаешь, а говоришь! Ей скоро операцию сделают! И все будет нормально!