Каникулы Уморушки (Волшебные каникулы - 2) - Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович - Страница 22

- А как? - удивилась Уморушка. - До следующих каникул...

- Без колдовства обойдемся. Хватит колдовать! - перебила ее Маришка. Найдем Костю, уговорим его не ехать в Москву...

- Он уже уехал, - вмешался Петя. - Записку-то он вчера написал.

- Значит, и мы поедем. У тебя есть в копилке деньги? - обратилась Маришка к Брыклину.

- Рублей пятнадцать было... - нехотя ответил тот.

- Жалко, да? - ехидно спросила, прищуривая изумрудный глаз, Уморушка.

И хотя сейчас Пете было жальче расставаться с деньгами, чем неделю назад, он сказал: "Нет, не жалко".

- Вот и хорошо, - подытожила Маришка, - и у меня семнадцать рублей есть. Да еще мама с папой тридцать рублей на жизнь оставили.

- На чью жизнь? - удивилась Уморушка.

- На мою. Но потратим на Костину. - Маришка подумала о чем-то еще и сказала: - Ждать Ивана Ивановича не будем. Времени нет, да и какой от него толк сейчас? Еще потеряется в Москве.

- Мы ему записку оставим, - предложил Петя Брыклин. - Чтоб не волновался он.

- Ага., - поддержала его Уморушка. - Напишем еще, что окно в спальню открыто. Пусть через окно в квартиру лазит, дверь-то ему не открыть.

Так и решили.

Маришка быстро написала записку, вложила ее вместе с Костиным посланием в его же конверт и попросила одноклассника Пузырькова передать все это Коту в сапогах. В награду за услугу Пузырьков получил право закрыть занавес после того, как закончится спектакль. Пузырьков охотно согласился и, пряча за пазуху конверт, стал на рабочее место.

- Идите, раз вам так некогда, - милостиво разрешил он, - сделаю все в лучшем виде, будьте спокойны.

Бросив прощальный взгляд на сцену, на Ивана Ивановича, с жаром уговаривающего Людоеда превратиться в льва, друзья поспешили на улицу.

- Деньги-то я выну из копилки, - хмуро бормотал Петя, стараясь не отстать от быстроногих спутниц, - а вот с бабушкой как?

- А что с бабушкой? - не поняла Уморушка. - Бабушку с собой брать не надо.

- А кто ее брать собирается? - удивился Брыклин. - Я, например, не собираюсь! Меня не отпустит - вот чего боюсь!

- Для доброго дела? - снова удивилась Уморушка. - Для доброго дела меня мой дедушка куда хошь отпустит!

- Не "хошь", а "хочешь", - поправила Маришка. - Это во-первых. А во-вторых, объяснять Виолетте Потаповне наше "доброе дело" никак нельзя! У нее, может быть, сердце слабое.

- Ну, не будем объяснять, - пошла на уступки Уморушка. - Напишем записку, как Ивану Ивановичу, и в поход!

- Вот это правильно, - поддержала ее Маришка. - Напишем, что срочно в турпоход ушли, на денек-другой. А предупредить не успели: Виолетта Потаповна в магазин за продуктами ушла. Ну как? - обратилась она к Пете.

Но Брыклин вдруг заупрямился.

- Нет, - сказал он грустно и чуть обреченно, - обманывать бабушку я не стану.

- Для доброго дела!!! - простонала, сердясь на упрямца, Уморушка.

- И для доброго дела не стану. Все: хватит. Иначе... иначе он меня загрызет.

- Кто? - удивилась Маришка.

- Кто?! - поразилась Уморушка.

- Он... Альтер Эго... - И Петя Брыклин несколько раз ударил себя кулаками в грудь. - Еще один завелся мучитель... Я теперь снова его слышу... Вредный такой... Со свету сживает, из-за Костьки... И из-за бабушки. Просто проходу не дает. "Не жалеешь ты ее", говорит.

После некоторых колебаний Маришка решила:

- Придется тебя оставить, ничего не поделаешь. В Москву мы и вдвоем с Уморушкой съездим. А вот в Муромскую Чащу все вместе отправимся, если Костя с учеными дров не наломает. А в Муромской Чаще Калина Калиныч решение примет!

- А бабушка? - снова напомнил Брыклин. - Она туда вовсе меня не отпустит.

- А мы Виолетту Потаповну тогда с собой возьмем. Свежий воздух полезен пожилым людям.

- Калина Калиныч враз мои чары развеет, - посулила Уморушка Пете. - И будет все, как прежде. А может, и по-другому, уж дедушке лучше знать.

- Ну что: по рукам? - спросила Маришка Петю.

- По рукам... - нехотя согласился Брыклин.

- Тогда за деньгами - и на чугунку! - весело скомандовала Уморушка. И добавила: - Давненько я по чугунке не ездила - поди, неделю! А в Москве, так сроду не была. Вот оказия!

И, тряхнув золотисто-зелено-каштановыми кудряшками, Уморушка взяла за руки Петю и Маришку и потащила их к подъезду дома, где жили Брыклины.

Глава вторая,

в которой Иван Иванович съедает мышку

и дает интервью корреспонденту местного радио

А покинутый своими друзьями Гвоздиков, не подозревая о случившемся, играл роль Кота в сапогах так, как не играл ни одной из своих ролей в жизни. Когда поддавшийся на его уговоры Людоед превратился в льва, Иван Иванович с шипеньем и фырканьем забился под стол и уже оттуда, сверкая позеленевшими очами и тщетно пытаясь утихомирить вставшую на спине дыбом шерсть, попросил, а точнее, умолил Людоеда превратиться в мышь. И лев исчез, а на его месте возникла маленькая серая мышь, сделанная из папье-маше и других подручных материалов в кружке "Юный дизайнер". И Гвоздиков увидел мышь - и этот момент был вершиной его перевоплощения.

Великий реформатор сцены Константин Сергеевич Станиславский непременно уронил бы слезу восторга и восхищения при виде поклонника своей системы, сигаюшего из-под стола на беззащитную жертву театрального искусства. Тихий треск, легкое шуршание - и Людоед исчез в пасти вероломного слуги маркиза Карабаса. Людоеду пришел конец, а вместе с его концом пришел конец и спектаклю.

Пять раз Пузырьков закрывал и открывал занавес, и все пять раз подряд под шумные крики "браво!" и гремящие аплодисменты выходили участники спектакля на поклоны к зрителям. "Скорей бы они раскланялись! - подумал он, облизывая пересохшие губы. - В буфете лимонадом торгуют, вот бы напиться сбегать!"

И его мечта сбылась: после пятого выхода на поклоны Игорь Игоревич сказал: "Довольно, братцы! Больше не выходим".

Зрители, похлопав еще немного, успокоились и пошли по домам. А Пузырьков кинулся в буфет и с аппетитом опустошил целую бутылку лимонада. Отдышавшись, он хотел было, как и все, идти домой и тут вдруг вспомнил о втором поручении Маришки Королевой.

- А письмо-то я не отдал Иван Иванычу!.. - хлопнул он себя ладонью по лбу. - Хорошо, хоть вовремя вспомнил!