Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика
(Повести) - Кунин Владимир Владимирович - Страница 27

Из открытых окон несутся скрипичные упражнения, быстрые арпеджио фортепьяно, гаммы тромбона…

Медленно продвигаясь, дед заглядывает в каждое окно первого этажа. Дворник осторожно ступает за ним. Вдруг дед останавливается и жестом приглашает дворника заглянуть в окно. Они становятся на цыпочки и, держась за подоконник, заглядывают в класс, откуда несутся скрипичные упражнения.

У рояля стоит Венька и играет на скрипке.

И каждый раз, когда скрипка доходит до какого-то очень быстрого и, наверное, очень трудного места, упражнение захлебывается и Венька начинает все сначала.

Дед поворачивается к дворнику и через плечо большим пальцем показывает на окно:

— М-м-м? — гордо спрашивает дед.

— М-да! — с уважением кивает дворник.

Венька замечает деда и делает ему страшные глаза. Дед отшатывается от окна и виновато берет дворника под руку.

— Идемте, Степа, — смущенно говорит дед.

И они уходят вверх по лестнице, и до самого поворота дед что-то объясняет дворнику, отчаянно жестикулируя, и дворник смотрит на него, покорно кивая головой в такт каждому взмаху…

Все спали. Темно было в бараке второй эскадрильи. И только один молоденький летчик в трусах читал при свете карманного фонаря.

Два-три человека ворочались — не могли уснуть. Им мешала скрипка.

— О, черт… — вздохнул кто-то. — Да скажите вы ему что-нибудь!

— Спокойно! — проговорил молоденький летчик. Он сунул ноги в сапоги, набросил на плечи кожаную куртку и вышел из барака на крыльцо.

На ступеньках он зевнул, потянулся и, подхватив сползающую с голых плеч куртку, ласково произнес:

— Веня, чтоб ты сдох с этой музыкой!

Венька поднял голову.

— Я в детдомовском оркестре на бейном басу играл, — сказал летчик и показал, как он это делал. — Ты представляешь, если я где-нибудь разживусь таким басом и начну по новой репетировать?

— Представляю, — глухо отозвался Венька.

— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул летчик. — Ты же у нас умница! Складывай свою виолину и, как говорят в детском садике, — на горшочек и бай-бай… Понял?

— Понял.

Летчик озабоченно вгляделся в темноту и почти серьезно сказал:

— Вот только с этим самым у нас дело дрянь! Бегать приходится черт знает куда!

И летчик, неуклюже спрыгнув со ступенек, тяжело потопал в темноту…

День третий

Медленно двигался «студебеккер» с бомбами. Он полз мимо землянок к стоящим вдалеке самолетам.

По дороге шли четверо. Впереди командир бомбово-артиллерийского отдела (БАО) — прихрамывающий майор, сзади понуро брели Архипцев, Соболевский и Гуревич.

У окна штабной комнаты стояли начштаба, штурман полка и командир полка подполковник Дорогин. Они наблюдали, как «ведут» экипаж «сто пятнадцатого».

— Судить их, подлецов, надо! — сказал начштаба. Он вынул расческу и стал причесывать свои редкие волосы.

Дорогин удивленно ухмыльнулся и покачал головой. Он слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был человеком немногословным и застенчивым.

— Ну-ну, уж и судить сразу… — протянул Дорогин. — Смотри, к-какой ты к-к-кровожадный… Это н-надо же! Их и на губу-то сажать противопоказано. Сам знаешь — офицеров не сажают. Это уж наша с тобой педагогическая вольность. А тебе все мало…

— Ничего я не кровожадный! То «виллис» у замполита угнали, то это пойло изобрели, то теперь драку в столовой затеяли!

— Так они же вернули «виллис»! Съездили на озеро, выкупались и вернули, — сказал замполит Семочкин.

— А все это отчего? Грамотные очень!.. — убежденно продолжал свое начштаба.

Дорогин ухмыльнулся:

— Как в трамвае…

— При чем тут трамвай?! — опешил начштаба.

— А вот так всегда в трамвае говорили: «Грамотный очень! А еще шляпу надел!» — пояснил Дорогин и в упор посмотрел на начштаба. — Эт-то все знаешь почему? От п-погоды… Полетов не было — энергию девать некуда. Тут тебе и «виллис», тут тебе и ликер. Как его, «Шасси», что ли?.. — И Дорогин, улыбаясь, покачал головой.

— Интересная уха! — возмутился начштаба. — Чего же ты сам-то сидишь? Хватай чужой «виллис» — дуй купаться… Выкачай всю гидравлическую смесь из своего самолета и гони самогонку! А то еще лучше: морду кому-нибудь набей!..

Дорогин не отрываясь смотрел на начальника штаба. Когда тот закончил говорить, Дорогин покачал головой и сказал:

— Тоже сравнил, чудило… Сколько мне и сколько им? Они же еще пацаны. Им же на круг по двадцать. А этот, пострадавший твой… Может, он сам чего напакостил, а?

— Вот как раз ему-то я верю!

— Ну-ну…

Дорогин подошел к окну и тихонько замурлыкал: «Раскудрявый клен зеленый — клен зеленый, лист резной…», потом резко оборвал песню, посмотрел на серое небо и низко висящие облака и признался неожиданно:

— Мне, может, самому иногда охота что-нибудь еще почище ликера выкинуть… — Он помолчал секунду и повернулся к начальнику штаба: — Давай, Михалыч, вызывай всех… Надо с последним вылетом разобраться.

Веня, Женька, Сергей и их провожатый подошли к старой, заброшенной землянке. Майор спустился в землянку первым, за ним проследовали остальные. Внутри землянка была разгорожена фанерным щитом на два отсека.

— Ну вот мы и дома, — сказал майор. — Сами понимаете, время военное, гауптвахты как таковой у нас нет, так что не взыщите…

— И за это спасибо, — мрачно откликнулся Женька.

— Нет, ничего помещеньице… — по-хозяйски оценил Архипцев.

— По-моему, тоже вполне приличное, — поддержал майор. — Вот это будет камера сержантского состава. — Он показал на левую сторону щита. — А это камера офицерского состава. — Майор махнул на правую половину.

— Претензии есть?

— Есть! — неожиданно сказал Архипцев. — Вы же знаете, что согласно уставу офицеры подвергаются только домашнему аресту…

— И вы знаете, — подхватил Венька, — что сажать нас на губу не положено!

— Виноват, товарищ лейтенант… Разрешите? — вежливо обратился Женька к Гуревичу, вступая в игру. — И разве можно сажать старшего сержанта рядом пусть даже с младшим офицером? Разве это не грубое нарушение устава, товарищ майор? По-моему, офицер, сидящий на гауптвахте на глазах подчиненного ему сержанта, теряет в глазах последнего весь свой авторитет! Будь я менее дисциплинированным… — Женька вытянулся и прижал руки по швам, — я мог бы при случае сказать Архипцеву: «Брось, командир! Помнишь, как мы с тобой на губе сидели!» Ну разве это положено?!

Майор пытался разобраться, шутят они или говорят серьезно, и на всякий случай сказал:

— А безобразить? Положено? Драться, понимаешь… Ликер гонять… Еще хорошо отделались — всего трое суток.

— Ах, всего трое?! — уточнил Женька. — Так чего мы так долго разговариваем!

— Вот и прошу по камерам без разговоров, — оживился майор.

— Есть! — отчеканил Женька и преувеличенно покорно пошел за перегородку.

Майор направился к выходу. Потом обернулся к Архипцеву и приказал:

— Старший лейтенант, ко мне!

Архипцев подошел, а майор, посмотрев вслед ушедшему Женьке, наклонился и тихонько спросил:

— Слушай, Архипцев… ты не помнишь, сколько на литр смеси должно идти этого сиропа?..

Около столовой летного состава стояли мрачный Кузмичов и растерянный Осадчий. Рядом с высоченным Кузмичовым Осадчий казался совсем маленьким.

Из столовой выскочила Катя. Она подала Кузмичову котелки с обедом и, глядя на него снизу вверх, с виду безразлично спросила:

— Как они там?

Кузмичов заглянул в котелки, доверху набитые едой, которой хватило бы на десятерых, и ответил:

— Теперь выживут…

В штабе собрался весь командный состав полка. Стол, накрытый картой, завален всякой всячиной: пепельница, папиросы, навигационная линейка, транспортир… Разбор полета подходил к концу, и сейчас говорил начштаба:

— Действительно, обстановка в воздухе сейчас сложилась таким образом, что «фокке-вульфы» блокировали почти весь наш район полета. Работать нашим летчикам стало трудно. А новых данных о местонахождении аэродрома немцев ни наземная разведка, ни разведка истребителей, ни наша не имеют. Правда, теперь точно установлено, что немцы, меняя площадку, оставляют на прежнем месте фальшь-макет, как это и было в случае с Червоненко. Больше того: есть все основания предполагать, что они действуют со скрытых аэродромов-засад. Тогда искать их нужно или рано утром, или к вечеру, когда они собираются на свой основной аэродром, чего мы, собственно, еще не делали…