Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина - Страница 84

— Трудно тебе? — спросила вдруг Соня.

Валька подняла на нее глаза.

— У меня такое ощущение, как будто я заново рождаюсь, — сказала она задумчиво. — Только в другом смысле.

— Понимаю, — сдержанно ответила собеседница. — Мир вывернулся наизнанку, так?

— Примерно.

Валька сделала осторожный глоток из чашки и отставила ее в сторону. Слишком горячо.

— Я больше не понимаю, как к кому относиться, — сказала она и потерла лоб. — Я вообще ничего не понимаю. Единственные люди, которые для меня остались прежними, — Арсен, мама и ты. Все остальные…

И Валька устало пожала плечами.

— Димка оказался просто подонком. Использовал семейную трагедию своего друга, чтобы деньгами разжиться. А когда друг умер, то даже на похороны не явился. Если б ты знала, как я Димку любила! Мне казалось, что он — единственный приличный человек в своей семье. А на похороны Андрея пришла тетя Катя, которую я вообще не считала живым человеком… Мне казалось, что это машина, у которой в программе заложены только две цели: успеть и преуспеть. А она пришла…

Валька вздохнула и стала крутить чашку с кофе вокруг своей оси.

— Бабушка… Я просто не представляю, как с ней разговаривать. И не представляю, как я дальше буду с ней общаться… Как буду к ней относиться… теперь.

Соня молчала, не помогала ей ни словом, ни взглядом, но излучала такое спокойное, необидное, теплое сочувствие, что от одного ее присутствия Вальке становилось легче.

— А больше всех мне жалко Андрея. Если бы ты знала, как мне его жалко!

У нее против желания зачесались глаза, и Валька не стала говорить вслух то, о чем думала непрерывно все последнее время.

О том, как все они брезгливо поджимали губы, при одном взгляде на него. Как прочно приклеили к нему название альфонса. Как изощрялись в способах уколоть его и без того больное, израненное самолюбие. Как тешили себя своим мнимым превосходством над этим человеком.

Никто из них не имел на это никакого права. Потому что они оказались не лучше, а хуже этого мальчика, отравленного семейным прошлым и глупой, неудачной любовью.

— Жаль, что ты его не видела, — сказала Валька и откашлялась, давя слезы. — Он был очень красивый.

— Я знаю, — ответила Соня. — Арсен говорил.

— Знаешь, что? Только Арсен себя вел порядочно по отношению к нему. Я ему завидую. По крайней мере, совесть не мучает… Арсен похож на своего отца? — вдруг спросила Валька с любопытством.

Соня сдержанно пожала плечами.

— Думаю, что нет.

— Значит, характер у него твой?

— Надеюсь, что мой, — с улыбкой ответила Соня. Валька удивленно расширила глаза, но спрашивать ни о чем не осмелилась.

Соня вздохнула и начала собирать со стола карты.

— Аркадий был… увлекающимся человеком, — сказала она тактично.

— А!

— Да. Я думаю, он потому так рано умер, что сильно сердце надорвал. Одна женщина, другая женщина… И каждую он любил, как в последний раз. Одновременно со мной. Когда я уйти хотела, то на коленях стоял, плакал, просил прощения… А потом все начиналось сначала.

— Разве так бывает? — удивилась Валька.

— Бывает. И не так уж редко.

— А как же ты?

— Что я? Сначала пыталась бороться, потом плакала, потом смирилась… А потом — переболело. Что-то умерло здесь…

И Соня положила руку на грудь.

— Так что я тебя хорошо понимаю. У тебя сейчас тоже что-то внутри умирает, а это процесс очень мучительный. И никто тебе помочь не может. Даже близкие люди.

Валька немного подумала.

— Мне кажется, Арсен не такой, как… его отец, — заявила она, но не очень уверенно. В конце концов, они знакомы всего несколько месяцев!

Соня уловила тревожную нотку в ее голосе. Протянула через стол теплую красивую руку и положила на ее ладонь.

— Не бойся, — сказала она негромко. — Мой сын не такой. Аркадий разбрасывал себя в разные стороны, раздавал сердце направо и налево… А Арсен, наоборот. Собирает в одну горсть все, что у него есть, и приносит одному человеку. Я думаю, он долго проживет.

И Соня, как ни в чем ни бывало, поднялась с места.

— Я билет на завтра взяла, — сказала она уже в дверях.

— Как?!

Валька отставила кружку в сторону и в полном расстройстве чувств уставилась на нее.

— Так скоро!

— Самое время, — ответила женщина с улыбкой. — Еще не успела вам надоесть.

Валька ухватила Соню за кончики пальцев и притянула к себе.

— Сядь, пожалуйста.

— Там белья не глаженного целая куча…

— Куча подождет. Я сама отглажу, ты здесь не домработница. Соня, я хотела тебе сказать… Мне не нравится, что ты живешь так далеко и совсем одна.

— Далеко? — удивилась женщина? — Разве это далеко? Два часа лету!

— Все равно! Керчь — это уже не российский город. Одних формальностей сколько прибавилось!

— Никаких формальностей, — успокоила ее Соня. — Бери билет — и приезжай.

— Почему ты не хочешь перебраться в Москву? — спросил Валька напрямик.

— Потому, что мне нравится жить там, где я живу сейчас, — так же прямо ответила Соня.

— Да, я живу одна, — продолжила она после небольшой паузы. — Но это не значит, что я одинока! У меня есть работа, есть друзья, есть круг общения. Есть собственный дом, наконец! Не такой роскошный, как у твоей бабушки, судя по вашим разговорам, но тоже немаленький. И за ним нужно очень хорошо ухаживать. Есть сад. У меня такие розы! Приедете летом — покажу.

— Почему ты не хочешь жить рядом со своим сыном? — перебила ее Валька.

— Арсен — взрослый мужчина, — веско ответила Соня. — И незачем ему держаться за мою юбку. У него должна быть своя жизнь. Он — мальчик правильный, так что за него я спокойна. Раньше немного переживала, думала, какая девушка ему встретится… Он ведь однолюб, как и я. Таким людям всегда трудней приходится. Но вот познакомилась с тобой и совсем успокоилась.

Соня погладила Вальку по голове, как маленькую, и серьезно сказала:

— Хорошая ты девочка. Не переживай: мы с вами не потеряемся. Летом будете вы ко мне приезжать, зимой — я к вам…

Она снова поднялась с места, и Валька не стала ее удерживать. Каждый в этой жизни должен идти своим собственным выбранным путем.

Вечером неожиданно приехала мама. Приехала, не предупредив никого о своем визите, чего прежде никогда не случалось. Валька только взглянула в ее глаза и сразу же сказала:

— Рассказывай, что произошло.

И мама без всяких предисловий протянула ей «Ле Монд» недельной давности.

— Первая страница, — шепнула она дочери. Валька уселась прямо в коридоре, не в силах оторвать взгляд от фотографии на газетном листе.

Вышла Соня, что-то сказала маме, и они ушли на кухню. Валька только вскинула голову, провожая их взглядом, и снова уткнулась в газету. Дошла до последней строчки в статье. Вернулась к самому началу и снова перечитала все, гораздо медленней и внимательней, удивляясь своему спокойствию.

Сложила газету и уронила ее на пол.

— Валюша, будешь ужинать? — спросила Соня, выглянув из кухни в коридор.

Валька смотрела на нее и молчала. Соня немного подождала ответа, потом перевела взгляд на газету, лежавшую на полу, и вернулась на кухню.

«Вот и все, — крутилось в голове у Вальки, — вот и все…»

Вот и не нужен никакой откровенный разговор с бабушкой, которого она так боялась, что все время откладывала и откладывала… Бабушка ответила на все мучавшие ее вопросы с беспощадной откровенностью, назвала вещи своими именами и не стала прятаться за сроком давности от суда собственной совести.

— О чем вы жалеете больше всего, спустя столько лет? — спросил ее журналист.

— Только о том, что приложила массу сил и выкрутилась на суде, — ответила бабушка.

— А о том, что вы убили человека?

— Мне не жаль Жана, — ответила бабушка. — Мне жаль, что я его убила. Если бы это сделал другой человек, я была бы ему даже благодарна. Поверьте, этот человек был очень жесток со своими близкими. Он заслужил свою смерть. Тем более, что я не убивала его в принятом смысле этого слова. Я дала ему ампулу, на которой было написано название моего лекарства. Если бы он прочитал внимательно, то остался жив. Но я не остановила его, когда он делал себе укол. Я думаю, что это было решением судьбы.