Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина - Страница 27

Если говорить честно, то Валькиной успеваемостью в обычной школе они тоже особенно не интересовались. Может, потому что училась она хорошо безо всяких понуканий? Возможно. Давно известно, что беспроблемные дети не получают и десятой доли того родительского внимания и заботы, какими бывают окружены хулиганы и двоечники. Впрочем, один раз Вальке почти удалось привлечь внимание отца к своей персоне.

Как-то раз, придя из школы, она достала дневник и направилась прямо к отцу.

— Распишись, — попросила она хмуро и раскрыла дневник.

— Детка, отдай маме, — откликнулся отец, занятый чтением газеты.

— Вероника велела, чтоб расписался отец, — впервые в жизни не послушалась Валька.

Отец оторвался от газеты и с некоторым усилием сфокусировался на дочери. Молча взял дневник.

Поперек страницы прыгали кроваво-красные негодующие буквы: «Хулигански вела себя на уроке литературы! Требую подписи отца!»

— Так, — озадаченно сказал отец и почесал кончик носа. — Прости, конечно, но в чем выражалось твое хулиганское поведение?

— А я одному мальчишке дала книгой по башке, — с деланным безразличием ответила дочь, с упоением предвкушая долгий и обстоятельный разбор полетов. Но отец только приподнял бровь и сказал:

— Да? Правильно сделала!

И размашисто расписался внизу. После чего сразу уткнулся в газету.

И Валька, как Бобик, пошла на место. Никто даже не поинтересовался, почему она совершила этот возмутительный поступок. А получил мальчишка по башке сдвоенным учебником литературы за пятый и шестой класс вполне заслуженно. Спрятавшись за Валькиной спиной и пригнувшись к парте, он исподтишка, когда Вероника отворачивалась, колол Вальку в спину острием циркуля. Было ужасно больно, но Валька не заплакала. Один раз повернулась, попросила: «Не надо». Ноль эмоций. Второй раз повернулась, предупредила: не надо! Никакой реакции. В третий раз схватила с края парты толстенный учебник, развернулась и дала однокласснику по голове. Тот стукнулся подбородком о край стола и прикусил язык.

Конечно, он немедленно захныкал, привлекая к себе учительское внимание. Конечно, Вероника, не знающая предыстории, страшно разгневалась, исписала почти всю страницу Валькиного дневника неровными, прыгающими от возмущения буквами и повела страдальца в медпункт. И конечно, Валька не стала ябедничать, рассказывать училке, как было дело. Вот родителям бы рассказала.

Но они не поинтересовались.

На следующий день, придя в школу, Валька мечтала только об одном: чтобы у Артурчика распух язык, он не мог разговаривать и в школу бы вызвали ее родителей. Но Артурчик разговаривать мог, хотя и не очень внятно. Показал Вальке красный язык, а на перемене облил водой из пакета. Родителей в школу не вызвали, и привлечь к себе внимание ей не удалось.

Валька закинула руки за голову и уставилась в темный потолок.

Вот спросите у нее: что за человек был твой отец? Что в нем было хорошего и что плохого? И что она сможет ответить? Почти ничего! Отец был спокойный, уравновешенный и не страшный. Никогда не ругался. Никогда не спрашивал ни о чем, кроме учебы.

Все.

Конечно, она была еще слишком маленькой, чтобы входить с родителями в доверительные отношения. Когда умер отец, ей только-только шестнадцать стукнуло. Может быть, дело в этом?

Да, родители не слишком сильно опекали единственную дочку. Своим ученикам они, во всяком случае, уделяли внимания в сто раз больше. Валькой занималась бабушка с материнской стороны: водила ее в музыкальную школу, приходила на отчетные концерты, переживала за внучку, когда та сдавала экзамены… Родители спрашивали, как дела. Но и только.

Зато после смерти отца мама очень переменилась. Стала циничной и язвительной с окружающими и очень мягкой и доброй с дочерью. Они сблизились. Можно сказать, почти подружились.

Правда, некоторая привычка к обособленности, оставшаяся у Вальки с детства, мешала ей быть с матерью такой же откровенной, как, например, с бабушкой…

Интересно, как там Евдокия Михайловна?

Они виделись несколько раз после того памятного разговора в библиотеке. Но всякий раз их свидания были отравлены присутствием альфонса. Валька при нем разговаривать с бабушкой почти не могла, ограничивалась невразумительными междометьями. Альфонс, развалившись в кресле или на диване, не спускал с девушки насмешливых глаз, усиливая ее смущение. Валька старалась не показывать водевильному женишку своей слабости: мерила его презрительным взглядом, а проходя мимо, брезгливо подбирала юбку, как бы для того, чтобы не испачкаться. Альфонс, впрочем, на ее презрение реагировал хорошим здоровым смехом и ничуть не смущался. Остановить его мог только короткий окрик бабушки.

Но одергивала она своего разлюбезного крайне редко.

Их отношения совсем не походили на любовные. Остроты, похожие на издевательства, которыми сыпал Андрей, бабушка выслушивала морщась, но почти никогда не делала тому замечаний. Альфонс, в свою очередь, нисколько не смущаясь присутствием невесты, заигрывал с ее внучкой. И опять-таки, неудовольствия по этому поводу бабушка не выражала никогда. Валька не знала, что и думать. Предстоящий брак все откровенней походил на фарс, но какие цели преследовали два актера, разыгрывающие его, Валька не понимала.

Ей очень хотелось поговорить с бабушкой откровенно, но что-то постоянно удерживало от такого разговора. Бабушка превосходно умела очертить вокруг себя магический круг, невидимый глазу, переступить который, тем не менее, решались не многие. И только ее странному женишку на все эти ведьмины уловки было в высшей степени наплевать. Андрей вел себя так, словно не он был альфонсом на содержании у богатой старухи, а напротив, она полностью зависела от его хорошего настроения.

Никто и никогда не имел над бабушкой такой власти, это Валька знала точно.

И поэтому очень боялась угрозы, которую несло в себе развитие столь непредсказуемых и непонятных ей отношений.

Альбина Яковлевна молча наблюдала за тем, как завтракает муж. Его руки, отрезавшие кусок сыра, заметно дрожали, и влажная свежая брынза ломалась на доске толстыми ломтями. Наконец она не выдержала и отобрала у мужа нож.

— Давай я помогу.

Евгений Павлович не стал возражать. Сел на место, подпер висок кулаком, начал апатично помешивать остывший кофе.

«Сдал, сильно сдал», — подумала Альбина Яковлевна, подавая мужу готовые бутерброды. Господи, каким он был в молодости! А сейчас?.. Побитая собака. И давно уже никакой добычи домой не приносит. Живут на Стаськины деньги.

— Аля, — хрипло спросил муж, — Стася ничего не говорила?

— Нет, — коротко ответила та.

— Может, спросить еще раз?

— Не надо. Не трогай ее.

— Но она хоть что-то делает? — с отчаяньем спросил Евгения Павлович.

— Женя! Мы несколько месяцев живем на ее деньги! Этого мало?

Муж бросил на стол ложечку и спрятал лицо в ладонях.

— Господи, какой стыд, — невнятно пробормотал он.

Альбина Яковлевна тяжело вздохнула и потянула руки мужа на себя.

— Хватит, Женя, — сказала она устало. — Уже ничего не вернешь.

Тот позволил жене отнять его руки от лица, но в глаза ей посмотреть так и не осмелился: уперся взглядом в стену справа от себя.

— Стаська — умница, — продолжала жена. — Она понимает, что время дорого.

— А она понимает, насколько оно дорого? — спросил муж, по-прежнему не поворачивая головы.

— То есть?

Евгения Павлович поднялся из-за стола, подошел к кухонной двери и ответил, не глядя на жену:

— Если через два месяца я не верну все до копейки, дело передадут в суд. Проценты в виде моей зарплаты больше никого не устраивают. Они заберут нашу квартиру, Аля.

И вышел. А Альбина Яковлевна осталась сидеть на месте, превратившись в соляной столб.

Заберут их квартиру! Их великолепную четырехкомнатную квартиру, которую они с Женей заработали потом и кровью, пропахав на Кубе больше десяти лет! Квартиру, которую два года назад отремонтировали, вложив почти все, что у них было в этот дорогостоящий и ненужный евроремонт! Решили побаловать себя на старости лет… А новая мебель? Ее тоже заберут?