Стриптиз (СИ) - Бирюк В. - Страница 43

Аким уловил мой настрой. И перешёл к развёрнутым ответам.

— Нехрен, нехрен. Мастеровщины твоей хотелки исполнять? Обойдутся. Пущай там Николашка твой скачет. Я его с Живчиковыми людьми свёл, негораздов разных… по-унимал. Ничё. Смысленные люди, разберутся. Живчик-то противу тебя не пойдёт… ну, уж если особо сильно оборзеешь, не по чину хайло раскроешь…

И вдруг переходя в просительную, жалостливую отчасти, интонацию:

— Скучно мне там, Ваня. Вышки эти, фа… фактории. Не понимаю я в этом. Дело-то сделано. Победа — добыта. Калауза более нет, хлебный торг — вольно, Живчик — за тебя. А далее… не моё.

Ну вот. То о чём я говорил. Для боя — нужны одни люди. Для «переваривания плодов победы» — другие.

«Победителей — не судят». Точно. Их — задвигают. В тёмное прохладное место. До следующей надобности в победе. А человек — не селенит, в холодильнике — не улежит.

Аким — «адреналиновый наркоман». Нормальный русский человек — ему всё бы «погорячее». А расхлёбывать кто будет?

Вы думаете — Аким пришёл на Стрелку мне помогать? — Город строить, новые земли осваивать, людишек разных уму-разуму научать? Поддерживать в невзгодах и помогать в неприятностях? — Да он сам так думает! А на самом деле — он сбежал из Рябиновки от скуки. Ему приключений охота! Ему конфликты нужны! И, естественно, в них победы. Он всю жизнь так прожил. Без этого — как каша без соли, жвачка тошнотная.

Когда его в вотчину загнали, думал — всё, жизнь прошла. Поднять хозяйство, выбить «шапку», передать имение и честь внучку… Мыслящее удобрение для следующего поколения.

И тут — я. «Попандопуло — глаз урагана». То мы — ведьму гоняем, то — волхвов бьём, то — «кусочников» строим… Интересно-то как! Живенько же! Жизнь-то ещё не кончилась! Жизнь-то… как борматуха — побулькивает!

Красота!

Бытиё имеет вкус! А также — цвет и запах. Аля-улю! Гони гусей!

Я из Пердуновки ушёл — Аким снова заскучал. Потому и пришёл сюда, на Стрелку. И если я ему постоянную «развлекуху погорячее» не организую — он сам… чего-нибудь отчебучит. Из лучших побуждений. С непредсказуемыми последствиями.

Каждая моя победа закрывала одну проблему. И порождала десятки новых. Не считая сотен и тысяч личных проблем людей, которых победа затрагивала.

Так и с безнадёжным посольством к Рязанскому князю. Аким осознанно шёл на Голгофу. Или «в дерьмо по ноздри» — правильнее? А тут… Гибель Калауза, короткое время «междуцарствия», когда Аким развернулся, приход Живчика, становление нового порядка, новых людей, решение кучи «горящих вопросов»… Его мнение спрашивают, ему думать, «душой болеть» — есть об чём. «Жарко», «остро».

«Но миром кончаются войны…» — накал проблем спадает, нужные места занимают нужные люди. Уже не с кем сцепиться, «очертить голову», «порвать хрип»…

Пошла равномерная, планомерная работа.

Да там — эмоций тоже выше крыши! Поводов для «мозгов завивки» — не перечесть! Но… чуть дальше, не — «на длину руки». Не его.

Ску-у-учно.

Вот от скуки он и сбежал.

Конечно, пристойный дом Акиму был тут же найден, протоплен и обустроен в соответствии с его вкусами и пожеланиями. Ну… в пределах разумного. Я отправил к Акиму Трифену. Для «нижайше просить поделиться с отроками неразумными премудростью боевой и житейской». Артёмий ухитрился публично, в кругу своих курсантов, разговорить Акима о проведённых битвах, об особенностях тактики в разных княжеских дружинах, общей и стрелковой. Что вылилось в целую серию… скажем так — семинаров. И — в учениях на местности.

Раскрасневшийся на морозце Аким ставил новикам задачи, оценивал найденные решения и указывал на огрехи. Остро-доходчиво. Вечером я поймал кусочек из разговора молодёжи:

— Теперь-то понятно в кого Зверь Лютый своим зверством пошёл. Лучше уж под Чарджи ходить, чем под этим… этой крапивой кусучей.

Драгуну было велено вызнать подробности о местах, где Аким бывал. А бывал он по всей «Святой Руси» и за её пределами. Правда, Драгун сбежал. Мотивируя тем, что «ныне многие из мордвы да с Рязанщины приходят — надобно про те места вызнать». Хоть Драгун и привык выслушивать малосвязный бред разного сорта бродяг, но вытерпеть повествования Акима… только если я сам за ухо отведу.

Точильщик формировал картотеку персоналий «Святой Руси» и расспрашивал Акима о рязанцах, смоленцах, киевлянах, волынцах… попадавшихся Акиму на его длинном боевом пути.

Как я уже объяснял, всё боярское сословие на «Святой Руси» не насчитывает и двух тысяч семей. Почти все друг друга знают, слышали, многие в родстве или свойстве состоят. Пара-тройка тысяч княжеских гридней тоже, в большинстве своём, хоть как-то, хоть бы и заочно, знакомы. Прошли через руки всего сотни мастеров, учителей, десятков конюших.

Наполеон знал в лицо всех в своей четырёхтысячной «Старой гвардии». Аким — не Наполеон, но — сходно.

Понятно, что большинство Акимовских сверстников уже не у дел или покинули мир земной, но иные ещё в силе. И возрастом своим вознесены на немалые позиции.

Нечто подобное, только в куда более простом варианте, я проделал в Смоленске, когда через Акима протолкнул сбыт колёсной мази с использованием тамошнего административного ресурса. Теперь «захват» у нас шире, и по площадям, и по возрасту, и менее конкретен.

«Хочу всё знать!». И — про всех.

Точильщик, как и положено в его деле, был «тихим занудой».

— Так ты, Аким Янович, сказывал в прошлый раз, что боярин Кучма Кышечеч — зело до девок лют. Толстых и белых.

— Сказывал! Ты чего?! Голова с дырой?! Запомнить не можешь?!

— А не затруднит ли тебя, Аким Яныч, ещё разок повторить? Примеры тому есть? Может, имена какие, подробности…

Акима это бесило. Поэтому, когда как-то вечерком Точильщик начал яро проситься ко мне поговорить, то я решил, что они с Акимом опять… повздорили.

Отнюдь.

— Господин Воевода, нурман Харальд Чернозубый сильно просил меня помочь побеседовать с тобой. По весьма важному делу.

О! Фиксируем для памяти: авторитет Точильщика во Всеволжске после дел Калаузовых — сильно вырос. Никто ничего толком не знает, но народ его близость ко мне… чувствует.

Плохо: парень становится публичной величиной. Для его службы — вредно. Не думаю, что это от болтовни — он не хвастлив. Но мы часто встречаемся, беседуем наедине, я даю ему поручения… Люди это видят и воспринимают однозначно.

Моя ошибка. Придётся уменьшить количество контактов.

Нет, этого мало. Придётся устроить ему публичный выговор. За что-нибудь. «Явить немилость» для общего сведения.

Другое: у меня в окружении стала формироваться группа «давателей протекции». Типа: договорись со слугой, он тебя и к господину представит. Основание… Сперва — «дело важное», потом — «по дружбе», затем «с подношением», «за мзду»…

Патрик Гордон, приехавший в Москву в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, был потрясён. У него бумага «с самого верха»! Всё прописано — звание, жалование, жильё… А получить — самим русским государем обещанное! — невозможно! К какому-то… ярыжке — на порог не пускают! Так и бился лбом в ворота. Пока земляки не объяснили. Насчёт «подлого обычая подлых московитов» — мзди сильнее.

Гордон — адаптировался. Мздел много и эффективно. Многократно компенсируя, естественно, свои личные расходы за счёт государства. И других… зависимых.

Это — смерть. Это смерть любому обществу. Даже если на самом верху предводитель «семи пядей во лбу». «Обратная связь» в социуме — важнейшая вещь. Как в исламе за отсутствие этого информационного канала правителей резали — я уже…

Человек с серьёзным делом — должен проходить ко мне беспрепятственно. Только… как отличить — серьёзное у него, или бред и брёх? Пока народу было немного — я мог выслушивать каждого. Теперь… Ящик для челобитных, как у Павла Первого? Рабоче-крестьянская инспекция, как у Ленина? Общественная приёмная, как в РФ?

Дела, которые идут снизу по структурам приказов, докладываются мне их головами. Но есть информация, которая не проходит сквозь такие иерархии. Например: воровство начальника.